— Не мы, а я, — сурово поправил Деда Сырцов. — В принципе я предполагал, что такое может случиться, но не думал, что так скоро. Мне бы его не отпускать еще сутки, а я изволил расслабиться. И обосрался. — У тебя девяносто три ноги? Сорок четыре руки? Двадцать шесть глаз? Ты не можешь разорваться. Виноват я, виноваты Роман с Аликом, но и то лишь в том, что старые и не в силах заниматься настоящей сыщицкой работой. — Что верно, то верно, — поощряюще заметил Кузьминский, на минутку оторвавшись от третьей банки. — И пропойца Кузьминский, — без паузы продолжил Смирнов, — который от пьянства вообще ни черта не может. — Я попрошу! — взревел оскорбленный беллетрист. — Я попрошу! — Это я попрошу, — вкрадчиво обратился к нему Сырцов. — Витя, друг, ты все пиво выхлестал. Не в службу, а в дружбу: сумочку в руки и на ту сторону Яузы. Вон тот магазин в красном доме. И бутербродов прихвати в кафетерии. А мы тут о своих делах побеседуем. — Я слушать хочу, — без уверенности возразил Кузьминский. — Что слушать-то? Про нашу полицейскую маету? Неинтересно, Витя. Знал эти сыщицкие тары-бары Виктор. И знал, что это и вправду крайне неинтересно. Встал, важно согласился: — Ладно, пойду. — Денег дать? — спросил Смирнов. — Обижаешь, хозяин. Сильно раздобрел за последний год Витенька. Еще есть мышцы, но в лишнем и связывающем жиру. Смирнов и Сырцов наблюдали, как неторопливый в апофеозе первой поправки Кузьминский переправлялся на ту сторону Яузы по бетонному мостику. Наблюдали до тех пор, пока он не скрылся за циклопическим серым сооружением — рестораном с обязательным теперь казино. — Через два дня прилетает Ленька, — сообщил Сырцов. — Откуда знаешь? — вскинулся Смирнов. — Я в контору звонил. — Ой, рискуешь, Жорка! Ненужно рискуешь. — Я, Александр Иванович, бабьим голосом навострился говорить, как пассивный педераст. Позвонил Катеньке Измайловой и игриво так представился, — или представилась? — Жоржеттой, которая страстно ждет возвращения своего красивого знакомого — полковника Махова. Кэт — девка сообразительная, сразу поняла, кто такая — или кто такой? — Жоржетта, и дала полную информацию. — Не раззвонит? — Исключено. До приезда Махова исключено. Она — его верная Личарда. А что нам даст Ленька, Александр Иванович? — Ничего, за исключением того, что не свяжет нас по рукам и ногам. И прикроет твой всероссийский розыск. — Думаете? — Знаю, Жора. — Дай-то Бог, — Сырцов вдруг, вспомнив, представил нечто ужасное — глаза остановились и остекленели. На миг. Отряхнулся. — Я, Александр Иванович, палача того, что Корзину башку снес, застрелю как собаку. И не сразу. — Твое право, — спокойно согласился Смирнов. — Если будет у тебя такая возможность. А я о другом думаю. Я думаю о том, в каком мы с тобой идиотском положении. Нам абсолютно ясен полный их расклад, мы знаем кто, где и почему, но у нас по сути ничего на них нет. Вот ты сказал: палача застрелю как собаку. Ты прав: единственное, что мы можем сделать сейчас, перестрелять их по одиночке, как бешеных собак. Извини за лирическое отступление. — Я сам от этой лирики по ночам зубами скрежещу, Александр Иванович. Все понимаю! Нужны концы, улики, твердые свидетели. — Обнялись и поплакались, — посмотрел со стороны на Сырцова и себя невеселый и немолодой пенсионер. — Картина, достойная кисти передвижников. — Что делать будем? — ушлый Сырцов тотчас уловил в самоиронии Деда пробудившуюся целеустремленную энергию. — Думал, Леонида дождемся, а сегодня утречком все по новой просчитал и понял: надо начать не дожидаясь. Надо, Жора, нашего главного клиента вызвать на активные действия. — Я думаю, не мы одни его на эти действия вызываем. Да и сам он понимает, что деваться некуда и пора выступать. — Умом-то он, конечно, понимает, а интуитивно, так сказать, умом задним, откладывает решающий шаг и откладывает. Ему надо кусочек сыра показать, Жора. — Который бесплатным бывает только в мышеловке? — обрадовался сообразительный Сырцов. — Я считаю, Александр Иванович, анонимный звонок и… — Вот именно «и», Жора. Боюсь я за это «и». Поаккуратней с этой буквой будь. — Не первый раз замужем! — заорал Сырцов. Понял, что застоялся без настоящего дела. Вскочил и увидел, как по мосту брел Кузьминский, искривленный тяжестью сумки. — Витька с пивом идет. И Смирнов посмотрел на писателя. Оценивающе. Забеспокоился: — Хорошо, если только с пивом. Творческий работник приблизился со знаменитым лозунгом Стеньки Разина на устах: — Я пришел дать вам волю! — Я ж говорил, он водки принес! — как бы возмущаясь, погордился свой догадливостью Смирнов. Кузьминский без слов присел рядом с ними, поставил сумку меж ног и принялся поочередно извлекать из нее банки с пивом, бутылку «Довганя», кус ветчины, кус сыра, банку с оливками. Последним вытащил длинный батон и неожиданно трахнул им Сырцова по голове. Батон переломился. Сырцов подхватил половину и, откусив от нее, спросил: — У тебя нож есть, Витек? Кузьминский, тупо глядя на принесенные продукты, виновато признался: — Нет, нету у меня ножа. — Тебе же сказано было, чтобы бутерброды брал! — разозлился Сырцов. — Руками все разломаем, Жора. Не графья, — оправдался Виктор как мог. Смирнов вынул из брючного кармана дорогой кнопочный нож и выбросил лезвие. Фирменная сталь сверкала на солнце. — Ты, Иваныч, бандит с большой дороги, — хваля, осудил Смирнова Кузьминский. — Оба за рулем, но полны решимости нажраться, — наблюдая за тем, как Жора рубил колбасу и сыр, рассуждал Смирнов. — Одного, как говорится в знаменитом стишке, ищут пожарные, ищет милиция, другому же крайне необходимо быть сегодня вечером хотя бы полутрезвым. Но нет, полны решимости. Отважные ребята. — А ты разве не будешь? — удивился Кузьминский. — Если не я, то кто? Кто тебя домой повезет, мастер художественного слова? И пластмассовые стаканчики не забыл прихватить Кузьминский. Он их держал в шатких ручках, а Сырцов разливал. Все, вожделея и притихнув, слушали упругий звук щелчками лившейся водки. Сырцов и Кузьминский оглушили по полному стаканчику. Закусили, отвратительно чавкая. Смирнов отхлебнул пивка. — Довгань. Кинорежиссером в свое время на студии Довженко был. Сильно изменился, — внимательно изучая этикетку с портретом, вдумчиво отметил Кузьминский. — По сто пятьдесят — и все, — в который раз повторил реплику Андрея Миронова из «Бриллиантовой руки» Смирнов, мягко отобрал бутылку у Кузьминского и вылил остатки водки на землю. — Что ж это такое? Что ж это такое? — в ужасе заверещал Кузьминский. — Вынужденное варварство, — объяснил Смирнов. — Вы мне пьяные не нужны. — Полюбите нас пьяненькими, трезвыми нас всякий полюбит! — в отчаянии провозгласил новый лозунг Кузьминский. — Ты даже не варвар, ты — иезуит, Торквемада! — Ну, я — ладно, у меня еще дела. А Витька — человек вольный и с крупного бодуна. Ему можно, — запоздало вступился за собутыльника Сырцов. Смирно любовно похлопал его по спине и сказал: — Не все тебе катализатором служить, Жора. Теперь пусть инженер человеческих душ в этой химической должности потрудится. 46 Забрав «восьмерку» со стоянки у автосервиса «Бош», Сырцов подъехал к станции метро «Ботанический сад». Верхний вестибюль этой станции был удобен тем, что в почти сплошной стеклянности своей позволял держать в поле зрения все подходы и подъезды. И телефоны-автоматы стояли как надо: в неприметном углу, из которого все видать. Сырцов снял трубку, без труда извлек из бездонной своей памяти нужный номер и набрал его. — Полковник Панкратов слушает! — недовольно отрапортовала трубка. Сырцов уронил жетон в щель и игриво приступил к серьезному разговору: — Леха, ау!