— И давно он так ломается? — осведомился у общества Сырцов, ища глазами местечко, где бы присесть. Казарян понял и позвал: — Иди ко мне на диван, Жора. Я меж двумя ментами желание загадаю. Через объемистого Казаряна Махов и Сырцов шлепнулись ладонями. Демидов завороженно смотрел на них. — Ты по сравнению с Жорой говно, а не сыскарь, Демидов! — злорадно догадался восторженный Нефедов. — Полное говно! Тебя зацепили как сявку! — Как тебе удалось, Сырцов? — с неожиданной откровенностью спросил Демидов, не касаясь того, что удалось. И так все знали: Сырцову удалось не стать мертвым. — Лучше ты расскажи, как тебе удалось, — возразил беспечный Сырцов. — Как тебе удалось нас всех предать и продать, — пассаж был чисто риторический и Сырцов признался в этом: — Хотя что тебя спрашивать? Спросить можно человека, а ты — уже не человек. Ты — скотина без чести и совести, у которой только одно желание — сладко пожрать. Ты сожрал себя, ты попытался сожрать нас, но подавился. Подавился и скоро сдохнешь от удушья. Злость временного бессилия завела Демидова и родила в нем ощущение превосходства над сборищем обыкновенных и ординарных. Он вознесся: — Не задохнусь. Да и вам себя удушить не позволю. Не позволю, и все тут! Вы за решеткой, а я на свободе. Вы за решеткой законов, морали, предрассудков. Когда я рядом, вы еще можете, просунув лапы сквозь прутья, зацапать меня. Но я отойду от вашей клетки, уже отошел. Я не боюсь вас, потому что вы бессильны. Высказавшись, Демидов встал и уверенно направился к двери. Гордыня застилала ему глаза: Нефедов встретил его мощным ударом в челюсть. Он упал, тут же вскочил и умело врезал носком башмака по нефедовской голени. Но что дикая боль по сравнению со страстной жаждой стереть мерзавца с лица земли. Нефедов закричал и броском добрался до демидовского горла. Вдвоем покатились по полу. Когда их растащили, то Нефедов с трудом поднялся, а Демидов остался лежать, рвано хрипя. Махов обнял Нефедова за плечи и все уговаривал, уговаривал паренька: — Успокойся, Игорек. Он от нас никуда не денется. Сырцов за шиворот попытался поднять Демидова, но тот, восстановив дыхание, встал сам. Нежно касаясь дрожащей правой рукой своего потревоженного горла, он постоял недолго, упрямо пошел к выходу. На этот раз его остановил Сырцов. Культурно остановил: просто положил тяжелую безжалостную руку на его нервноходящее плечо: — Не торопись. Мы не договорили… Спиридонов, Казарян и Кузьминский спокойно наблюдали за милицейской разборкой. А Смирнова эта заварушка весьма забавляла: он беззвучно улыбался, как сытый кот. Демидов не сел на положенное ему место. Он стоял столбом, но уйти уже не порывался. С двух попыток сумел преодолеть спазму в горле: — Если вы не договорили, то я все сказал. Говорите, коли вам так хочется. Весело постучав концом своей чудо-палки по ковру, Смирнов сморщил нос и сообщил Демидову радостную весть: — Сегодня, Демидов, возьмут Витольда. И тогда тебе крышка. Восьмерик в зоне уж я тебе обещаю наверняка. — Сначала найдите его, возьмите, заставьте дать показания на меня, а уж потом угрожайте. Что же сейчас зря воздух сотрясать? — небрежно парировал Демидов. — Вот ты и сбой дал, стойкий говенный солдатик, — удовлетворенно отметил Махов. Он усадил Нефедова в кресло и вернулся на диван. — Откуда ты знаешь Витольда Зверева? — Я не говорил, что знаю его, — нервно отозвался Демидов. — Ты сказал, что он может дать показания на тебя, — напомнил Махов. — Я сказал, что вы можете заставить его дать показания на меня. — Кого — его? — быстро спросил Махов. Опять дал промашку Демидов. И понял это: — Вы любого можете заставить дать показания на кого угодно. — Не ответ. — Другого не дождетесь. — Ну, а Никиту Горелова ты знаешь? — лениво поинтересовался Смирнов. Осторожнее надо быть ему, Демидову, осторожнее. — Постольку-поскольку. — Что ж ты тогда мне об этом не сказал? — тотчас влез в разговор Сырцов. — Я тебе сказал, — пришлось нагло врать Демидову. — Я в компьютерном зале отыщу девочку, которая сможет подтвердить, что на фотку Цыпы ты взирал как баран на новые ворота. — Ну и что тебе это даст? — окрысился Демидов. — Мне-то — ничего, а тебе — срок. Первый раз за все время томительного сидения здесь подал голос литератор Кузьминский: — Ребята, не пора ли кончать балаган? Ведь эту увертливую глисту все равно не ухватишь по-настоящему до тех пор, пока не найдутся прямые улики и доказательства. Нужен Витольд, нужен Горелов — дел у вас, менты, по горло, а мы все ля-ля-ля да ля-ля-ля, — надоело Витеньке сидеть изваянием, хотелось действия, хотелось истинной победы. — Это ты зря, Витек, — возразил Казарян. — Перед нами некий мутант, народившийся в самое последнее время. Такого надо знать, такого надо изучать. Пришла пора готовиться к драке с такими, ибо воленс-ноленс придется выводить их как клопов. — И напрасно вы нас упрекаете в бездействии, господин беллетрист, — вскинулся Махов. — Операция «Частый гребень» началась еще ночью. — Найдете Витольда? — с солдатской прямотой спросил Кузьминский. За Махова лениво ответил Смирнов: — Куда он денется? А пока сидим, болтаем непринужденно и Демидова придерживаем. По-нашему, по-простому, по-рабоче-крестьянски его бы в узилище, и дело с концом. Но нынче-то права человека. Вот и приходится его здесь мариновать, чтобы он со своими благодетелями не связался до срока. Опять заблямкал звонок-реликт. Махов балеруном сорвался с места и выпорхнул в прихожую, опережая хозяина квартиры, Спиридонова. Затем в прихожей бубнили минуты три. Потом Махов вернулся. Вскорости отыскал глазами Нефедова и приказал: — Пошли, Игорек. Но Смирнов не дал им уйти, криком вопросив: — А с этим сукиным котом что делать? — и палкой указал на Демидова. — Гоните его в шею, — распорядился Махов и повернулся, чтобы окончательно уйти. Но на этот раз ему не позволил Демидов. Ликующе осклабясь, он жизнерадостно и мстительно вопросил, обращаясь к Махову: — Пришили Витольда Зверева, не так ли, Леонид? Сообразительный был. Да и школа хорошая — десять лет МУРа. — Которого ты не знаешь, — косвенно подтвердил факт Витольдовой смерти Махов. — Которого я не знаю! — восторженно согласился Демидов. 68 Она стояла у окна — стеклянной стены — и, щурясь от лучей уже невысокого солнца, через обширную террасу смотрела на нетронутый и оттого прекрасный сосновый бор. Она стояла неподвижно и смотрела неотрывно. Наконец чуть опустила глаза и увидела на опушке маленького отсюда человечка в желтой майке. Человечек сидел в легкой тени сосновых верхушек, сидел, обхватив руками колени, в позе зародыша в утробе матери. Человечек безнадежно и терпеливо ждал. Светлана тихонько вздохнула и вышла из спальни. Она, не торопясь, шла анфиладой комнат, по пути, как в новинку, рассматривая ковры, антикварную мебель, именитые картины по стенам. Поднялась по деревянной лестнице и без стука открыла дверь в кабинет Дмитрия Федоровича. Папашка на слух не мог пожаловаться: уловив легкий шорох, он быстро прикрыл нечто на столе газетой, снял с носа очки и осведомился невежливо: — Что тебе? — Просто соскучилась, папа, — не особо стараясь, чтобы отец поверил ей, ответила Светлана и, подойдя к столу, сама спросила: — Ты что-то читал? — Газету, — зло доложил Дмитрий Федорович. Светлана двинула газету «Коммерсантъ» на себя. Дмитрий Федорович попытался накрыть ладонью ускользавшее средство массовой информации, но не успел. Удалось только прикрыть на столе нечто. — Что это там у тебя? — глядя на старческую, в веснушках, пятерню, властно потребовала правдивого ответа Светлана. Прихватила, стерва. Не ломать же ваньку перед ненавистно любимой дочурой. Дмитрий Федорович опять водрузил очки на нос, взял обеими руками яркий лакированный прямоугольник и торжествующе доложил: — Почтовая открытка от моей внучки. — От моей дочки! — поправила Светлана. — Да какая ты мать! — пренебрежительно заметил Дмитрий Федорович. Брал реванш, отыгрывался всласть. У дочки нервно заходили ноздри короткого носа, но усилием воли она сдержалась. Не по делу ей было ссориться сейчас с отцом. Она уселась в глубокое кресло, закинула обнаженную ногу за обнаженную ногу (в шортах была) и поинтересовалась сугубо светски: — И что же пишет наша Ксения? — А пишет наша Ксения, что отдыхает хорошо, — издевательски-напевно проинформировал Дмитрий Федорович. И вдруг загорелся — захотелось дочку свою удивить, ошеломить, выбить из колеи наглого превосходства. — Хочешь прочту? Не отказываться же. Светлана прикрыла глаза и согласилась: — Будь так добр, папа. — «Дедуля! На открытке — гостиница, в которой я спокойно и бездумно живу. Окно моей кельи я отмстила кружком». — Дмитрий Федорович не удержался, повернул открытку так, чтобы самому тоже было видно изображение отеля, еле заметно дрожавшим пальцем указал на кружок и пояснил: — Вот здесь ее окно, — и продолжил чтение: — «Я часто думаю о тебе, деда. В келье — замечательно. Уйди от всего: от вранья, интриг, жадности, суеты — и в келью. Маме уже никто и ничто помочь не может, а ты еще можешь спастись, дед. Спасайся, я тебя прошу. Целую. Ксения».