Боже, как мы все одинаковы! — Я… — подражая не ему, а Сырцову, общавшемуся с Демидовым, откликнулся Смирнов и, варьируя, повторил: — Так как жизнь, старик? Не с добродушием приятельства пришло словечко «старик», с жестоким обозначением физического состояния и возраста было произнесено оно. Но не впавший в детство старец сидел в кресле. Ответил Смирнову сильный от ненависти яростный и несмирившийся с проигрышем старик: — Жизнь хороша, милиционер. Одно лишь огорчение в ней: до сих пор сожалею, что не додавил тебя до конца в шестьдесят девятом. — А теперь уже поздно, — посочувствовал ему Смирнов. — Зря так думаете, Александр Иванович, — не согласился Сырцов с благодушным смирновским предложением. — Такой и из могилы укусит. — И ты здесь, Сырцов? — с изумлением ахнул Дмитрий Федорович. — Ты же — покойник! — Был им одно время, — уточнил Сырцов. — Где Светлана? — Не знаю, — ответил невнимательный отец. — А где ее комнаты? Уж тут-то «не знаю» не скажешь. Слабым движением руки Дмитрий Федорович указал направление. Сырцов туда и пошел. — Жора, Жора, ты куда? — быстро и азартно полюбопытствовал Смирнов. — На веселые дела, — не оборачиваясь, ответил Сырцов. В спальне ее не было. Он беззвучно открыл дверь кабинета-будуара. Склонившись, Светлана лихорадочно рылась в ящиках кокетливого бюро. Она нашла что искала и подняла голову. Просто так, не ожидая кого-нибудь увидеть. В дверях (белых в золоте) стоял живой и шикарный мэн Сырцов. Она посмотрела на него противоестественно спокойными остановившимися глазами и решила: — Галлюцинация. Он чудится мне, — и закричала: — Ты чудишься мне! — Не имею такой привычки — чудиться. Я — живой, Светлана. Она, помолчав недолго, тягуче-медленно улыбнулась и мягко возразила: — Всех моих любовников убивают. Ты — мертвый, Георгий. Подняла неверную правую руку, в которой цепко держала маленький блестящий револьвер, и навела его на Сырцова. — Ты меня не убьешь, Светлана, — не попросил — констатировал Сырцов. — Надеешься, что я не смогу выстрелить? — оживленно спросила она. — Я смогу, смогу! — Сможешь, — согласился он, — но не попадешь. Пытая счастье, она выстрелила. Строго ориентируясь по ее ходившей руке, Сырцов спокойно уклонился. Она выстрелила еще раз. И еще. И еще. Он увертывался, как в детской игре в снежки. Ее лицо исказилось в плаксивой ненависти, она ухватила револьвер обеими руками и, высунув меж зубами тонкий кончик языка, нажала на спуск в очередной раз. И опять — мимо. — У тебя остался один патрон, — в малой паузе успел предупредить Сырцов. Обыкновенный его голос окончательно поверг ее в безнадежность. Она опустила револьвер и устало произнесла: — Ты погубил меня. Ты уничтожил мою жизнь. Ты отнял у меня дочь. А он окончательно понял: — Ты безумна, Светлана. Она сонно посмотрела на него, воткнула дуло револьвера под левую грудь и спустила курок. Сквозь легкую маечку пуля вошла в нее. Он подошел и, не склоняясь, сверху посмотрел на труп. Женщина — всегда женщина. Светлана не хотела и в смерти быть некрасивой и поэтому выстрелила не в голову себе, а в сердце. В шортах, в маечке с обнаженными безукоризненными руками и ногами. Тоненькая девочка лежала на ковре, несчастная девочка. — Тут стреляют? — с некоторым сомнением спросил от дверей Смирнов. Хорошая звукоизоляция была в этом доме, ничего не скажешь. — Тут стреляли, — поправил его Сырцов. — В тебя не попала, а в себя не промахнулась, — догадался понятливый, все повидавший в этой жизни Дед. Подошел, стал рядом с Сырцовым. Светлана лежала лицом вверх. Разглядев это лицо, Дед грустно сказал: — Двадцать шесть лет прошло, как я увидел ее в первый раз. Уже вдовой. А все молоденькая. — Была, — уточнил Сырцов. Сбор всех гостей. Неизвестно как, но в кабинете-будуаре вдруг оказались и Махов, и Нефедов, и слабый, как былинка на ветру, Дмитрий Федорович, который, почуяв неладное, рванулся к Смирнову и Сырцову, палочными, без мышц, руками раздвинул их и увидел мертвую дочь. Постоял недолго, приоткрыв рот, и бешено вцепился в Сырцова. — Это ты убил, негодяй! Ты! Ты! Ты! Без усилия оторвав от себя старческие ручонки, Сырцов громко и раздельно, как глухому, постарался все объяснить Дмитрию Федоровичу: — Светлана покончила жизнь самоубийством. Она застрелилась, Дмитрий Федорович. — Ты! Ты! Ты! — ничего не слыша, продолжал исходить жалким криком старичок до тех пор, пока не устал. Когда он устал и замолк, звучно дыша, как по заказу объявился капитан в камуфляже со снайперским карабином, который держал за оптический прицел. Оглядел всех, всех увидел, кроме мертвой Светланы, и отрапортовал: — У нас труп. — И у нас труп, — честно признался Махов. Не особо заинтересовался этим сообщением капитан, его занимали собственные находки. — А еще снайперская винтовка, из которой, по моей прикидке, и сотворили нашего покойника, — сообщил он. — Под здешними окнами валялась. — За прицел держишься, потому что на отпечатки надеешься, Сережа? — спросил Сырцов, помнивший капитана по операции на складе экспортно-импортной фирмы «Наст». — Не надеюсь. Уверен. Залапано так, что и на глаз заметно. — Из этого моего карабина, — вдруг совершенно спокойно заявил в торжественном горе Дмитрий Федорович, — час тому назад моя дочь Светлана застрелила своего любовника. — А чего это ты, старый козел, вдруг выскочил? — угрожающе, не скрывая презрения, грубо спросил Смирнов. — Старичок с ходу сообразил, что и его отпечаточки обнаружатся, — за Дмитрия Федоровича ответил Сырцов и сам задал вопрос: — В меня с четырех метров стреляла и попасть не могла. Как же она любовника-то застрелила? — И все три пули — точно в сердце, — добавил капитан Сережа. — Не сметь так разговаривать со мной! — в привычно начальнической интонации рявкнул Дмитрий Федорович. И голосок вроде бы слаб, но получилось грозно. Он нахмурил брови, бурно задышал. — Я не позволю сопливым мальчишкам шельмовать себя! Я жизнь свою положил на алтарь Отечества… — Кончай, Митяй! — приказно перебил его Смирнов. — Признавайся, гад ползучий, ведь это ты застрелил Никиту Горелова? — Я не позволю… — начал было Дмитрий Федорович, но никому уже не удалось услышать, что собирался не позволять бедовый старичок. Он дернулся и стал оседать на левую, уже как бы не его ногу. Рот тоже съехал налево. Он попытался еще что-то сказать кривым ртом и сказал: — Be… Be… И повалился на ковер. — Что с ним? — спросил у всех обеспокоенный Махов. — Похоже, инсульт, — решил Дед. 70 «Черный ворон» отвез временно задержанных охранников в темницу, санитарная машина с трупом Светланы отбыла в морг, а «скорая помощь» с полуживым стариканом, положившим жизнь на алтарь Отечества, отправилась в элитную больницу. Они сидели в уже распотрошенном кабинете Дмитрия Федоровича, в котором въедливые оперативники не нашли ничего завлекательного. Махов, Смирнов и Сырцов. Сидели за журнальным, обширным, как портновский, столом и криминально выпивали. Коньяк был замечательный, но хозяйский, чужой, а значит, ворованный. Что и отметил Смирнов, приняв первую: — На халяву всегда хорошо идет, ханурики! Разливая вторую дозу по пузатым рюмкам, Махов укорил себя: — Я тут с вами расслабленно выпиваю, а мои ребятки пупки развязывают, шмоная. — Пошмонают, ничего не найдут и к нам присоединятся. Чего, чего, а насчет выпить тут — залейся, — успокоил его Смирнов.