Но не таков был некто другой. Тот, кого Мари боялась и ненавидела, незаметно для нее находился рядом. С дьявольским ликованием этот человек внимал немому красноречию лиц Мари и Стенли. Вот недостающее звено в цепи его интриг! Монархи покинули празднество, но оно на этом не закончилось. Приглашенные выказали желание осмотреть комнаты, сад, фонтаны. Постепенно гости разошлись. Мари вышла в сад. Ночной прохладный воздух нес облегчение ее смятенной душе. Она брела по знакомой аллее. Подошла к любимому месту – статуя русалки посредине тихого искусственного озерка. Звезды и луна отражались в воде. Тишина. “Мари! – прозвучал голос Артура, – ты та самая Мари? Фальшивая, двоедушная…” Неожиданность, испуг, сумятица чувств заставили ее попятиться назад. Еще мгновение, и она упала бы в воду. Твердая мужская рука удержала ее. Мари отпрянула от Артура. Она стояла прямо, молча. “Говори! Не молчи! – воскликнул он вместе грозно и с мольбой, – мои чувства обманывают меня? Ты так похожа на ту, что я боготворил! Ее тоже звали Мари. И голос ее звучал, как твой. Это только сходство, совпадение? Говори, скажи, что ты не та, что не тебя я видел в Кедровой долине, мною любимую Мари!” “Я та самая Мари! Я стала другой. Я лжива и жестока. Оставьте меня, сеньор Стенли. Слишком поздно объяснять!” “Слишком поздно? – гневно воскликнул Артур, – небом клянусь, ты должна объяснить! Ты обратила истину в ложь, чистоту в абсурд, ты разбила мне сердце! Говори!” “Я заговорю. Но не сейчас. Молю, Артур, ради той любви, оставь меня. Я не могу сейчас ни говорить, ни слушать!” “Я уйду, но ты должна снова встретиться со мной! Ты не можешь отказать мне, ты не можешь пасть так низко, чтоб не объясниться с тем, кого любила! Случившееся – гнусность! Я ухожу, но мы встретимся еще!” – вымолвил Стенли и зашагал прочь. Артур удалился. Вышла из-за облаков луна. Мари заметила отражение в воде темного силуэта. Обернулась и увидала сияющее лицо ненавистного дона Луиса Гарсиа. Затаившись в кустах, он все слышал. Он взглянул на нее змеиным взглядом ядовитого василиска. Потом быстро отступил в темноту и исчез. Собрав последние силы, Мари скорым шагом поспешила к дому. Фердинанд Моралес встретил ее. “Мари, дорогая, ты здесь и одна? Почему ты дрожишь? Что случилось?” Еще минута, и она бросилась бы к его ногам с запоздалым покаянием. Умоляла бы о прощении, о защите от Артура и от нее самой. Но прежде чем открылись ее уста, она прочитала в лице мужа, что тревога за нее не стерла знаки счастья минувшего вечера. Он дождался желанного. Она не осмелилась нанести удар его чувствам, она не имела права причинять ему горе. Мари обвила руками шею Фердинанда и разразилась слезами. Он нежно прижал ее голову к своей груди. “Ты утомлена, моя любовь! Ты чистое и слабое существо. Как славно, что королева не требует твоего неизменного соседства с троном! А твой супруг не столь честолюбив, чтобы тщеславно наслаждаться победным блеском своей жены при дворе. Наоборот, я счастлив тем, что ты принадлежишь лишь мне. Улыбнись, все хорошо у нас. Тебе необходимо отдохнуть!” – сказал Фердинанд и на руках отнес Мари в ее покои. Глава 11 “Но Родрик обернулся к ним, Огнем безжалостным палим. Все – стыд, и боль, и пыл, и злость – В багровом пламени слилось: Отныне Родрик удалой Вернулся к ревности былой”. (Сэр Вальтер Скотт, “Дева озера”, перевод П. Карпа) “Я думаю, Педро, наш постоялец малость не в своем уме. Молодой сеньор все ночи напролет расхаживает по комнате, разговаривает сам с собой, произносит безумные слова, да так яростно жестикулирует, что если б не его красивое лицо и добрые глаза, я б затряслась от страха!” Так говорила своему мужу старая Джоана Лопез через десять дней после того, как в их доме стал на постой Артур Стенли. Старик Педро ответил в том смысле, что англичанин явился с дикого острова, где жители только и знают, что резать друг другу глотки, и чего же ожидать от варвара? “Пусть он иностранец! Он еще мальчишкой покинул Англию и теперь верно служит нашему королю, и не важно вовсе, что он не родился в Испании и не испанец по крови!” – возразила Джоана. Педро был недоволен присутствием иноземца в доме, и ему не нравилось благоволение короля к англичанину. “Ясно, это не Изабелла, благослови ее Боже, избрала себе такого фаворита! Ради Фердинанда она терпит его. Боюсь, молодчик еще натворит немало зла. В голове помешанного весь мир перевернут. Храни нас, святой Яго, от бед!” “Педро, ты лицеприятен! Да разве у замышляющего зло будет такое прекрасное и доброе лицо? С бедным юношей произошло какое-то несчастье. Глаза его ясные, а улыбка печальна. Я зря сболтнула, что он не в своем уме!” “Глупый твой язык! Вы, бабы – дуры! Думаете, если кто вышел статью и лицом, то он во всем хорош! Вот тебе и мил этот белокожий да голубоглазый дикарь. А уж если пошло на то, чтоб о красоте говорить, то и я не последний среди мужчин! Протри глаза, Джоана!” “Нет, Педро, дорогой, это тебе, старому ревнивцу, глаза застелило! Старые безумцы еще безумнее молодых!” В знак окончания словесного боя с супругой Педро вышел из дома, громко хлопнув дверью. Джоана принялась готовить трапезу для постояльца. К разочарованию хозяйки, гость оставил почти нетронутыми плоды ее кулинарного рвения. Мозг Стенли без устали денно и нощно вгрызался в прошлое, вопрошал, искал ответы. Мари открыла ему тайну – она иудейка – и другой бы испугался высоты барьера. Однако, устройство натуры Артура особенное – трудность цели его не останавливает, наоборот, толкает навстречу ей. Он соглашался пренебречь мнением света и наказами попов, что было невообразимо много в тот фанатичный век, и только честь он не делал предметом мены. Стенли не мог вообразить, что для Мари вера отцов не менее значима, чем честь для него. Мари объясняла свой отказ долгом верности отцу. Если так, то положение небезнадежно. Прошло бы время, прервалась бы связь с родителем, и Мари могла бы стать Артуру женой. Стенли не сомневался в ее любви и потому надеялся. Увы, случилось непоправимое. Как больно сознавать себя жертвой коварства, как трудно видеть возлюбленную принадлежащей другому, как тягостно их счастье! Не в силах перестать любить, Стенли все перебирал в памяти каждую встречу и каждое слово – ее и свое. В чем разумная причина измены? Он не находил ее, и ум его вконец затуманился. Бедствие обманутого горше безответной любви. Плутая в лабиринте ложных посылок, он додумался до абсурда: дон Фердинанд и он стали жертвами колдовства – средства, которым иудейское племя добивается любви христиан. Стенли должен был участвовать в жизни двора. На людях он скрывал страдания, но дома, наедине с самим собой, давал выход бушевавшим в сердце чувствам, да так рьяно, что даже благосклонная к молодому постояльцу Джоана заподозрила его в помешательстве. Почтение к Фердинанду Моралесу сменилось в душе Артура на глубокую неприязнь, впрочем, естественную. Обдумывая эту перемену, он пришел к решению, что причина ее заключается в той легкости, с которой Моралес, вылепленный, как полагал Артур, из той же глины, сумел завоевать Мари, в то время как он, Стенли, готов был жертвовать столь многим, а не добился ничего! Минули две недели, как Артур решил снова говорить с Мари. Однако он пока не чувствовал, что обрел необходимое самообладание для холодной бесстрастной речи. Король несколько раз просил Стенли передавать послания Моралесу. Эти поручения Артур выполнял сухо, вручая пакет, быстро откланиваясь и удаляясь. Как-то в утренний час, проходя по главной улице Сеговии, Стенли услышал за спиной изощренно-изысканное приветствие. То был его мимолетный знакомый дон Луис Гарсиа.