Положив ножницы на раковину, я повернулась и обратила на него внимание. — Я пытаюсь привести в порядок волосы. Он сардонически изогнул бровь. — Отрезав их? — Я не собираюсь это отрицать, Тадхг. — Тогда что ты делаешь? — повторил он с вызовом в голосе. Я испустила тяжелый вздох. — Мои волосы ужасны. — Как ты до этого додумалась? — Он нахмурил брови. — Мне твои волосы кажутся такими же, как всегда. Подойдя к унитазу, я закрыла крышку и села. — Иди сюда. — Для чего? — Чтобы я могла тебе показать. Выглядя довольно нерешительно, Тадхг подошел ко мне. — Хорошо. Покажи мне. — Здесь. — Я опустила голову. — Видишь боковую часть? Я почувствовала, как его пальцы коснулись моей головы, прежде чем замереть. — Здесь нет куска, — невозмутимо сказал он, отдергивая руку. — Размером с кулак. — Я знаю. Глубоко сглотнув, я поборола свои эмоции и обхватила голову руками. — Я пыталась уложить немного волос с другой стороны моего пробора, чтобы прикрыть их, но они все неровные на концах. Он долго молчал, прежде чем спросить: — У тебя есть расческа? Я кивнула. — На раковине. Не говоря ни слова, Тадхг подошел к раковине и схватил расческу и ножницы. — Ого, — пробормотала я, с опаской поглядывая на ножницы. — Ч-что ты делаешь? — Чиню это, — прорычал он. — Тебе нужна моя помощь или нет? Какое-то мгновение я обдумывала, насколько опасно позволять моему одиннадцатилетнему брату распускать ножницы по моим волосам, прежде чем смиренно пожать плечами. — Дерзай. — Что бы он ни сделал, это не могло выглядеть хуже, чем ходить с моими волосами, отброшенными на одну сторону. — Я тебе доверяю. Ответом Тадхга на это было отрывистое — Хм, — но его пальцы были до боли нежными, когда он работал. — Как ты думаешь, она примет его обратно? — спросил он после долгого молчания. — Когда пыль осядет? Да. — Нет. — Лгунья, — вот и все, что он ответил. Двадцать минут спустя я смотрела в зеркало и восхищалась его искусной работой. — Я передвинул его, — объяснил он, все еще хмурясь, стоя позади меня и глядя в зеркало. — А потом я просто выровнял концы с обеих сторон, чтобы ты не выглядела глупо. Вместо того, чтобы мои волосы длиной до локтя разделялись пробором посередине головы, как это было всегда, теперь они разделялись пробором справа, а лишние волосы скрывали проплешину там, где мой отец выдирал пряди моих волос. — Спасибо, — выдавила я, чувствуя, как внутри меня поднимается огромная волна эмоций. Я повернулась к нему лицом. — Я у тебя в долгу. Тадхг заерзал, выглядя смущенным. — Да, хорошо, если ты хочешь оказать мне услугу, тогда найди моего брата. Мое сердце разбилось. — Он вернется, Тадхг. — Слезы наполнили мои глаза, когда я сказала: — Джоуи никогда бы нас не бросил. — Мы одни, — прошептал он, опустив взгляд к своим ногам. — Нет. — Я покачала головой и двинулась к нему. — Мы не одни. — Ты что, еще не поняла? — он плюнул, пятясь от меня. — Ты что, до сих пор этого не поняла? Мы все одиноки. — Он покачал головой и пристально посмотрел на меня. — Все мы. Сами по себе. Сами по себе. И на этом все. — Тадхг, это неправда… — Никому, блядь, нет дела, Шэннон, — сказал он мне ровным голосом, лишенным всяких эмоций. — Не о нас. Если бы это было так, они бы уже пришли. И Джоуи тоже все равно, — воскликнул он, прежде чем умчаться прочь. 13 НАЖИВАТЬСЯ НА ОДОЛЖЕНИЯХ ДЖОННИ Проходили дни, от Шэннон не было ни слова, и я сходил с ума от беспокойства. Между этим и тем, что мне запретили тренироваться в спортзале, я был в полной растерянности. Серьезно, я понятия не имел, что с собой делать. Я посещал сеансы физиотерапии и ОТ, но, если меня не отвлекал мой обычный плотный график, мое настроение ухудшалось. Я также получил нагоняй по телефону от своих тренеров в Академии за то, что подвергал свое тело такому риску. То, что в то время казалось хорошей идеей, вернулось, чтобы укусить меня за задницу. Мои врачи и тренеры больше не доверяли мне, и я знал, что пройдет очень много времени, прежде чем они снова начнут мне доверять. Это угнетало. Единственным плюсом моего простоя, и я неохотно признал это, было то, что мое тело, казалось, процветало вместе с остальными, восстанавливаясь гораздо более быстрыми темпами, чем я ожидал. Теперь я мог двигаться более свободно, и синяки и припухлости на яйцах и в паху, которые мучили меня с Хэллоуина, постепенно начали исчезать. Также больше не мешало отлить. Я по-прежнему не хотел рисковать, дергая себя за член, но утренний стояк, которым я ежедневно щеголял, не причинял мне того дискомфорта, который был когда-то. Ничто из этого не утешило меня, потому что все мое внимание было сосредоточено на Шэннон. Из-за моего отца и его анального отношения к соблюдению закона я не смог с ней увидеться. Очевидно, брат Шэннон, Даррен, позвонил моим родителям, недвусмысленно дав понять, что мне не следует возвращаться в больницу. Я понимал, что мой отец ежедневно сталкивался с подобными вещами, он привык наблюдать, как вокруг него разворачивается дисфункция, но я — нет. Это было личным для меня — она была личным для меня — и то, что меня держали в неведении, сводило меня с ума. Моя мать, перебежчица, была на стороне моего отца, но у нее были свои планы. Она не хотела, чтобы я приближался к миссис Линч. Она поддержала всю угрозу отстранения от работы, и она не хотела, чтобы я находился рядом с такой женщиной — это ее слова, не мои. Из-за моей неспособности самостоятельно добраться из пункта А в пункт Б после операции я не мог добраться туда без помощи родителей, что приводило меня в бешенство и лишало машины. Преданный и обиженный, я большую часть недели провалялся в постели, игнорируя мать каждый раз, когда она просунула голову в дверь, чтобы проверить, как я, — а это случалось каждые двадцать чертовых минут, — и размышляя о своем плохом настроении. Я задыхался в своем доме. Черт возьми, я сходил с ума от беспокойства внутри моего тела. Я не привык сидеть на месте и ничего не делать. Я был раздражен и на взводе, с каждым днем все глубже погружался в свои мысли, а от Шэннон не было ни весточки. К следующему понедельнику я смирился со своим плохим настроением. После интенсивного сеанса физиотерапии с Дженис этим утром, за которым последовали еще два часа в бассейне, я был подавлен и взволнован. Лежа на спине, со Сьюки, прижатой к боку, я потратил остаток дня, подбрасывая мяч для регби в воздух и ловя его, все это время обдумывая наихудшие из возможных сценариев, которые неустанно преследовали меня. Что, если отец Шэннон вернется и его не привлекут к ответственности? Что, если мое тело не успеет восстановиться к туру? Что, если он вернется, и ее мать примет его обратно? Что, если тренеры пропустили меня из-за этого парня Дэнни Миллера из Голуэя? Что, если она не вернется в школу на следующей неделе? Что, если бы это было все для меня? Что, если бы ее отдали под опеку и ей пришлось сменить школу? Что, если я сыграю свою последнюю игру в Дублине? Что, если она снова пострадает? Что, если, что, если, что, если… — Я должен был оставить ее в этой комнате с нами, Сьюки, — пробормотал я. — Я должен был оставить ее, и точка! В ответ мой верный лабрадор уткнулся носом мне в бок и тихонько тявкнул. — Да, я знаю, детка. — Тяжело выдохнув, я бросил мяч через комнату и обнял ее. — Я очень сильно облажался. — Джонни, кое-что случилось, и папе пришлось вернуться в Дублин, — голос мамы заполнил комнату за мгновение до того, как она появилась на пороге моей комнаты. — Звонил Киллиан — ты помнишь Киллиан, не так ли, дорогой? Киллиан Мур? Один из кровожадных адвокатов, работавших под началом моего отца? — Да, я помню его. — Отчаянный маленький засранец. — Ну, возникли некоторые проблемы с слушанием дела об освобождении клиента под залог, и твой отец должен быть там, чтобы все уладить. Киллиан вел это дело, но кое-что всплыло, и твой отец в лучших отношениях с судьей О'Лири.