Я наклонился и поцеловал ее, не зная другого способа облегчить ее панику. Шэннон обмякла в моих объятиях, я почувствовал, как напряжение покидает ее тело, когда ее конечности расслабились, а руки легли мне на талию. — Я не боюсь твоей матери, — сказал я ей, прижимаясь своим лбом к ее лбу. — И я никогда не смог бы возненавидеть тебя. — Я снова коснулся своими губами ее губ. — Ни за что на свете. — Но она… Я снова поцеловал ее, на этот раз сильнее, подчеркивая свою точку зрения языком. — Твоя мама может говорить все, что захочет. — Выпрямившись во весь рост, я заправил выбившуюся прядь волос ей за ухо и положил руки на ее худые плечи. — Она может угрожать сколько угодно. Для меня это ничего не меняет. — Вздохнув при виде ее несчастного выражения лица, я обхватил ее лицо руками и наклонился ближе. — Потому что я никуда не собираюсь уходить. — Правда? — Прошептала Шэннон, глядя на меня своими одинокими глазами. Ее пальцы так сильно впились в мои бока, что у меня возникло ощущение, что она собирается оставить на мне отметину. — Ты обещаешь? Она стала требовать обещаний, в выполнении которых я не был уверен, и я все равно их дал. — Да, Шэн, — прохрипел я. — Я обещаю. Наши губы снова соприкоснулись, нежно касаясь друг друга, и я тут же понял, что со мной покончено. Это был мягкий, нежный, невинный поцелуй, который стал лучшим в моей жизни, потому что с помощью этого минимального контакта она выпустила из-под контроля мои гормоны и ударила мое сердце. Зная, что мне нужно остановиться, пока я еще могу, я прервал поцелуй, тяжело дыша, и потянулся за своей одеждой, решив, что будет безопаснее предстать перед ее братом в штанах. — Пойдем, — сказал я, беря Шэннон за руку, когда был одет. Легонько потянув за собой, я вывел ее из своей гостиной прямо на свою бойню, которая, так уж случилось, оказалась моей кухней. Где у моей матери был широкий ассортимент ножей и других острых приспособлений… Черт. Подойдя к кухонной двери, я остановился, когда из-за приоткрытой двери донеслись голоса. — Боже мой, он с ней разговаривает? — Шэннон прошептала, широко раскрыв глаза, когда услышала голос Джоуи. Что ж, он не кричал, и это было хорошо, потому что, как бы мне ни было жаль брата Шэннон, если бы он планировал разговаривать с моей матерью так, как вчера разговаривал со мной и Гибси, я бы сорвался. В жизни мужчины была черта, которую никто не переступал. Этой чертой для меня была моя мама. С ней никто так не обращается. Толкнув кухонную дверь внутрь, я вошел внутрь с Шэннон, вцепившейся в мою руку, как в спасательный круг. Мой взгляд немедленно отыскал Джоуи и остановился на нем, который прислонился к двери подсобки, выглядя загнанным в угол и диким, и все же он наблюдал за моей матерью с почти неохотным любопытством. Он был явно не в себе, приходя в себя после того, что он принял, а там была моя мать, разогревающая кровоточащие булочки и разговаривающая с ним бог знает о чем. Самым шокирующим во всем этом было то, что у меня сложилось отчетливое впечатление, что Джоуи действительно слушал ее. Нахмурившись, я изучил его поближе. Господи, он внимательно слушал ее. Мама стояла спиной к двери, не замечая моего присутствия и присутствия Шэннон, и бубнила о чем-то своем. Джоуи, с другой стороны, был так сосредоточен на том, что говорила моя мать, что, казалось, не замечал ничего вокруг. — Знаешь, любимый, я уверена, что слышала об этом гараже, — сказала мама, ставя тарелку с булочками в микроволновую печь и включая ее. — Я обязательно пригоню машину в следующий раз, когда ей понадобится техобслуживание. — Правда? — спросил он ее низким и неуверенным голосом. Он одернул рукава, нервно подергиваясь. — Вы не обязаны. — Я бы с удовольствием, — ответила мама, доставая из верхнего шкафчика несколько баночек с джемом. — Как долго ты там работаешь? — С тех пор, как мне было двенадцать или тринадцать, — пробормотал он, неловко переминаясь с ноги на ногу, все еще не сводя настороженных глаз с моей матери. — Числится в бухгалтерии с третьего курса. Мама на мгновение замерла, но быстро пришла в себя. — Таким молодым? Он непримиримо пожал плечами. — Нужны были деньги. — И тебе это нравится? — спросила она, потянувшись за чайником. — Механика? Это то, чем тебе, возможно, было бы интересно заняться после окончания школы? Он натянуто пожал плечами. — Деньги приличные. — Ну, я думаю, ты делаешь честь самому себе, Джоуи Линч, — уговаривала мама, бросая в чайник несколько пакетиков чая. — Работая все эти часы после школы. — Она налила в чайник кипяток. — И в твой последний год обучения. — Она поставила чайник и улыбнулась ему. — Ты должен так гордиться собой. Брови Джоуи нахмурились так сильно, что он выглядел так, словно его мучила мигрень. — Почему? — Почему что, любимый? — Ласково спросила мама. — Ничего. — Он снова повернулся, натягивая рукава до самых костяшек пальцев, только для того, чтобы закатать их обратно несколько мгновений спустя. — Это даже не имеет значения. — Думаю, да, — тихо ответила мама. — Скажи то, что собирался сказать, любимый. Я слушаю. — Я, э — э… Я… — Дикие зеленые глаза Джоуи метнулись ко мне, прежде чем быстро переместиться на Шэннон. Мгновенное облегчение отразилось на его лице. — Все в порядке, Шэн? — прохрипел он, демонстрируя первый признак искренней привязанности, который я увидел со вчерашнего дня. — Как ты? — Я видел, как он наблюдал за ней, его взгляд блуждал по ее лицу, и в его глазах мелькнула смесь вины и боли. — Ты в порядке? — Привет, Джо, — ответила Шэннон голосом, полным эмоций. Она кивнула, прежде чем добавить: — А ты? — Все хорошо, — был его ответ — его полный дерьма ответ, потому что парень был настолько далек от хорошего, насколько это вообще возможно. — Кавана, — сказал он затем, сухо кивнув мне. — Еще раз спасибо. — Джоуи, — ответил я. — В любое время. Чувствуя необходимость что-то сделать, я отпустил руку Шэннон и направился к маме, по пути прихватив тарелку с булочками из микроволновки. — Они дико пахнут, ма. Взяв одну с тарелки, я отправил его в рот, не обращая внимания на ожог, когда он обжег мне язык, и направился к острову. Булочки действительно пахли великолепно, но я давился, пытаясь проглотить их, не из-за этого. Это было потому, что я хотел, чтобы эти двое что-нибудь съели, черт возьми. — Хорошие манеры, Джонни, — пожурила мама, а затем гораздо более мягким тоном сказала: — Джоуи, Шэннон, почему бы вам обоим не присесть и не позавтракать. Никто не пошевелился. Я оглянулся на настороженное лицо Шэннон, а затем на ее брата, и моя кровь закипела так, что готова была превратиться в лаву в моих венах. Господи Иисусе, что, черт возьми, эти люди сделали с этими детьми? Поставив тарелку на мраморный столик, я выдвинул табурет, осторожно сел, похлопал по табурету рядом со мной, а затем мысленно отсчитал от пяти. Четыре, три, два, один… Как капризный жеребенок, Шэннон придвинула ко мне ноги, как я и надеялся, и села на табурет рядом со мной. Ей потребовалось три попытки, чтобы взобраться на табурет, но в отличие от прошлого раза, когда мы были одни, я не пошевелился, чтобы поднять ее по двум вполне очевидным причинам. Во-первых, моя мать восприняла это невероятно хорошо, учитывая обстоятельства, и я не хотел испытывать судьбу. Во-вторых, ее брат наблюдал за мной так, словно не знал, доверять мне или придушить. Когда Шэннон наконец удалось сесть, я ухмыльнулся ей сверху вниз. Она покраснела и опустила взгляд на стойку, плотно сжав плечи. Господи, она снова начала нервничать. Как будто прошлой ночи не было, и если бы она не сидела прямо здесь, рядом со мной, я бы подумал, что все это произошло у меня в голове. Джоуи подождал еще целую минуту, прежде чем выдохнуть и направиться к острову. Выдвинув табурет рядом с сестрой, он опустился на него и положил локти на стойку, качая головой и беспокойно барабаня пальцами. — Сейчас. — Поставив перед нами чайник с чаем, мама прошлась взад-вперед по кухонным шкафам, расставляя перед нами чашки и тарелки, пока кухонный остров не стал напоминать полдник в захудалом отеле. — Ешьте, — подбодрила она, опускаясь на табурет напротив нас. Не нуждаясь ни в каком поощрении, я с удовольствием набил морду, запихивая в себя еду, к которой никогда бы не притронулся во время тренировки, но они не пошевелились. — Давайте. — Подтолкнув тарелку к Шэннон и Джоуи, мама ободряюще улыбнулась. — Я буду оскорблена, если вы не попробуете. Краем глаза я наблюдал, как они молча общаются друг с другом. Не было произнесено ни слова, но я знал, что между ними что-то произошло. А затем они оба синхронно двинулись за булочками. Спасибо Христу за это. В глазах моей матери промелькнуло облегчение, когда она увидела, как Линчи поглощают булочки из-за края ее кофейной кружки. Ее полные слез глаза переместились на меня, и я посмотрел на нее с выражением "я знаю". Слегка покачав головой, мама натянула на лицо сияющую улыбку и начала делать то, что у нее получалось лучше всего: разговаривать и вмешиваться. Эта женщина была одарена своим ртом и могла завязать разговор из чего угодно. Я не имел ни малейшего гребаного понятия, где я пошел не так и почему этот конкретный ген обошел меня стороной, но, наблюдая, как моя мать ведет светскую беседу с ними обоими, я был благодарен. Благодарен, что она была здесь. Благодарен, что она не теряла самообладания из-за того, что я пригласил девушку переночевать у нас. Благодарен за то, что она была моей мамой. — Джонни, — сказала мама после, должно быть, часа пустой болтовни. — Нам скоро нужно идти. У тебя физиотерапия через час, дорогой. Мое сердце ушло в пятки. — Я… — Сделав паузу, я посмотрел на Шэннон, а затем на свою мать. — Мне не обязательно идти. Брови мамы удивленно взлетели вверх. — Ты не знаешь? Я колебался долю секунды, и этого хватило Шэннон, чтобы вскочить со стула и объявить: — Нам пора, Джо.