— Посмотри, что ты наделал! — Я услышал крик моей матери. "Я буду заботиться о тебе…" — Вызовите скорую помощь. "Со мной ты в безопасности…" — Она умирает. Он убил мою сестру. А ты ничего не делаешь! "Я тебе не позволю упасть… все в порядке, я держу тебя…" — Вызови гребаную скорую! "Останься со мной…" Я чувствовала тепло двух рук на своем лице и наслаждалась этим нежным прикосновением. — Ты меня слышишь? — Голос Джоуи заполнил мои уши. — Я собираюсь вытащить тебя отсюда, хорошо? "Просто продолжай целовать меня…" — Шэннон, ты меня слышишь? "Я люблю тебя, Шэннон, как река…" — Шэн? — Затем я почувствовала, как что-то ткнулось мне в глазное яблоко, — пальцы Джоуи, поняла я, когда он приподнял мои веки. — Шэннон, ну же, поговори со мной. Приоткрыв веки, я заставила себя сосредоточиться на его испуганном лице, когда он смотрел прямо на меня. — Я собираюсь помочь тебе, хорошо? — Он прерывисто выдохнул. — Скорая помощь уже в пути. Я открыла рот, чтобы ответить, но ничего не смогла произнести. Мои губы не могли произнести нужных мне слов. — Шэннон, дыши. — Тогда моя мама присела передо мной на колени у ног Джоуи, одной рукой касаясь моего лица, а другой прижимая пакет с замороженным горошком к моей груди. — Дыши, Шэннон, — повторяла она. — Дыши, детка. Помогло ли это? Стало ли от этого еще хуже? Я не знала. Я знала только, что не дышала.. Самым страшным было то, что мне было все равно. Я не паниковала. Я не испугалась. Я просто… закончила. — Шэн, — повторил Джоуи, повысив голос, когда страх окутал его черты. — Шэннон, пожалуйста. — Присев передо мной на корточки, он положил обе руки мне на плечи и нежно встряхнул меня. — Господи Иисусе, Шэннон, поговори со мной! Я пыталась, но ничего не вышло. Закашлявшись, я начала давиться от постороннего металлического привкуса, когда он выплеснулся у меня изо рта густой, илистой струей. Моя голова склонилась набок, вернувшись в вертикальное положение, когда Джоуи взял мое лицо в свои руки. — Ифа, дай мне свои ключи, — выдавил он, не сводя с меня зеленых глаз. Отпустив мое лицо, он скрылся из виду. — Я отвезу ее сам. — Джоуи, не двигай ее. У нее могут быть внутренние… — Отдай мне гребаные ключи, детка! Без силы его рук, поддерживавших меня, я автоматически подалась вперед, только для того, чтобы тяжело прислониться к матери. — Все в порядке, — прошептала она, обнимая меня, проводя пальцами по моим волосам. — Все будет хорошо. Я хотела бы, чтобы я могла держать свой собственный вес и не опираться на маму. Я не хотела ее прикосновений, но внутри меня ничего не осталось. Последнее, что я запомнила перед тем, как меня окутала тьма, было прикосновение моего брата, когда он заключил меня в свои объятия, а затем звук его голоса, когда он прошептал мне на ухо слова "не покидай меня". 2 ЯЙЦА ВЫШЕ ДЖОННИ Никакого регби по крайней мере в течение шести недель. Отец. Постельный режим в течение семи-десяти дней. Отец. Твои ноги не коснутся травы до мая. Отец. Разрыв приводящей мышцы, спайки и спортивная пубалгия. Отец. Реабилитация. — Черт! — Кутаясь в одеяла вокруг своего тела, я запрокинул голову и подавил рев, зная, что если у меня случится еще одна вспышка гнева, мне снова дадут успокоительное. Я ходил по тонкому льду с медсестрами, расположенными дальше по коридору от моей палаты. Когда я встал с кровати, чтобы отлить, и рухнул на пол рядом со своей кроватью, меня занесли в черный список. Мне устроили взбучку за то, что я не попросил о помощи, напомнили, что у меня есть катетер, а затем сделали еще один укол того, что, черт возьми, они продолжали вливать мне в капельницу. Они сказали мне, что это от боли, но я заподозрил неладное. Я был под кайфом. Никому не нужно было такое количество лекарств в организме. Даже мне, придурку с самопровозглашенным сломанным членом. — Иисус, блядь, Христос! Сморгнув расплывчатость, я попытался сфокусироваться на стене напротив моей кровати с вмонтированным в нее телевизором и Пэтом Кенни, ведущим программы «Позднее позднее шоу», но это было бесполезно. Я продолжал отключаться, мои мысли возвращали меня к тому единственному слову, которое преследовало меня, крутилось в моем мозгу, как заезженная пластинка. Отец. Отец. Отец. — Прекрати! — Я сердито зарычал, хотя был один в комнате. — Просто, блядь, прекрати разговаривать. Мой разум играл со мной злые шутки, заставляя меня чувствовать тревогу и напряжение, и у меня было самое неприятное чувство внизу живота. Мое беспокойство было настолько сильным, что я мог ощутить его на вкус. Обезболивающие, черт возьми. Это было то, что взбесило мою голову. Меня никто не слушал. Я продолжал говорить всем, что что-то не так, и они в ответ говорили мне, что все в порядке, а затем вводили мне еще какую-то чертовщину, которая в данный момент текла по моим венам. Я знал, что они ошибаются, но я не мог видеть ясно, не говоря уже о том, чтобы понять смысл своего беспокойства. Чем больше они не воспринимали меня всерьез, тем больше я беспокоился, пока не начал тонуть в беспокойстве по поводу чего-то, чего не мог точно определить. Это было чертовски ужасное чувство. В голове у меня все шло наперекосяк; только одно слово крутилось в моей голове, как заезженная пластинка. Отец. И только один голос повторял одно и то же слово снова и снова. Шэннон.