— Они это сделали? — Спасибо тебе, Иисус. Я крепче обнял ее. — Где он был? — Брикли-Хаус, — пробормотала она. Я нахмурился. — Реабилитационный центр? — Да. — Кивнув, она шмыгнула носом и посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, полными слез. — Но, э-э, он не сядет в тюрьму, Джонни. Что на самом деле за хуйня. Дыши, Кав, дыши. Не теряй голову. — Откуда ты знаешь? — Мне удалось вырваться, сжимая ее так крепко, что я был почти уверен, что причиняю ей боль. Однако я, казалось, не мог ослабить хватку, и она не жаловалась, держась за меня так же крепко. — Ты уверена? — Я уверена, — прошептала она. — Ему нужно всего лишь пройти тридцатидневный курс лечения в Брикли-Хаусе, а затем его снова выпустят, и суд состоится только в ноябре. Значит, он будет.. — Зажмурившись, она прислонилась щекой к моей груди и прерывисто всхлипнула. — Боже, Джоуи был прав. — Джоуи? Она натянуто кивнула, все ее тело напряглось. — Он сказал, что это произойдет. Джоуи сказал нам, что он не сядет в тюрьму, но Даррен казался таким убежденным, что я просто… - она издала душераздирающий всхлип. — Я позволила себе на некоторое время обнадежиться, думая, что, возможно, все действительно закончилось. — Шмыгнув носом, она добавила: — Но это еще не конец, и Джоуи снова ушел прошлой ночью — вернулся домой только в пять утра. Это еще не конец, и все снова идет наперекосяк. — Куда подевался Джоуи? — Никуда не годится, — выдавила она, задыхаясь. Дерьмо. — Почему ты мне не позвонила? — Прохрипела я хриплым голосом. — Я бы приехал. — Я пыталась, — прошептала она, — но твой телефон был выключен. — Я оставил его заряжаться на ночь, — признался я, чувствуя себя худшим куском дерьма на планете. — Забыл включить его до сегодняшнего утра. — Все в порядке. Нет, это не так. — Этого больше не повторится, — сказал я ей. — В следующий раз, когда ты мне позвонишь, я отвечу. — Мне так страшно, Джонни, — выдавила она. — Не бойся, — поспешил я сказать — чтобы, блядь, утешить. — Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. — Мой голос дрожал, под стать всему моему телу, когда эмоции захлестнули меня. — Клянусь, я больше никогда не позволю ему причинить тебе боль. Она не подтвердила того, что я сказал. Потому что она мне не поверила. Мое сердце раскололось в груди. — Я больше не хочу так себя чувствовать, — сказала она мне, вытирая щеку тыльной стороной ладони. — Я не хочу такой версии жизни — я не хочу быть такой собой. — Мне нравится эта версия тебя, — сказал я ей, не зная, что еще можно было сказать. Я не мог сказать ей, чтобы она не чувствовала того, что чувствовала она. Все, что я мог сделать, это успокоить ее. — Мне нравятся все твои версии. — Я просто так устала, — прошептала она, игнорируя мои слова, погружая нас обоих в свою боль. — Я устала бояться. Я устала от незнания. Я устала от того, что мне задурили голову! — Господи, Шэн, — простонал я, опуская подбородок на ее голову. — Ты не свихнулась на голову. — Я крепче обнял ее. — Ты меня слышишь? Это не ты. Это они. Это они долбанутые. — Я ненавижу это, — выдавила она. — Да. — Я прерывисто выдохнула. — Я тоже. То, как она обнимала меня, цеплялась за меня, словно я был ее спасательным кругом, что ж, это пробудило во мне эмоции, которые я не был уверен, что достаточно взрослый, чтобы чувствовать. И я не имел в виду секс. Это было глубже. Аккорд связи, проходящий глубоко внутри меня и соединяющий меня с ней. Я надеялся, что она никогда не бросит меня, потому что я никогда не собирался забывать эту девушку. — Скажи мне, что делать? — Я умолял, крепко обнимая ее и становясь все более неистовым с каждой отчаянной дрожью и всхлипом, которые вырывались из ее тела. — Скажи мне, что тебе нужно, и я дам тебе это. — Я поцеловал ее в волосы, ничего так не желая, как лишить ее этого. — Просто скажи мне, что тебе от меня нужно. — Я просто хочу уйти, — всхлипнула она. — Я хочу уйти и никогда не возвращаться. — Но ты этого не сделаешь. — Запаниковав, я приподнял ее подбородок, заставляя посмотреть на меня. — Ты ведь не бросишь меня, правда? — Я не п-подхожу тебе, — икнула она. — Ты скоро это п-поймешь. — Чушь собачья. — Обхватив ее лицо руками, я наклонился ближе, прижимаясь своим лбом к ее. — Это чушь собачья, Шэннон, — повторил я грубым тоном, не сводя с нее глаз. — Я не хочу, чтобы ты повторяла это снова, хорошо? Шмыгнув носом, она кивнула и крепче обняла меня за талию. — Хорошо. Яростная волна желания защитить с ревом пробудилась внутри меня, и каждый мой инстинкт требовал, чтобы я сделал именно это; защитил ее. Сделай что-нибудь. Сделай что-нибудь… Я бросил быстрый взгляд вокруг нас, обдумывая свой следующий шаг, прежде чем выбросить полотенце. — Пойдем, — сказал я, беря ее за руку в свою. — Пошли. — Вспомнив, что ключи Гибси все еще у меня в кармане, я повел ее к серебристому Фокусу. Шэннон молча шла рядом со мной, не задавая вопросов. Она просто следовала за мной. Это было такое неприкрытое проявление ее вопиющей уязвимости, что привело меня в ужас. Я мог бы отвезти ее куда угодно, но когда я открыл машину, она просто забралась на пассажирское сиденье, не сказав ни слова и не задав ни одного вопроса. Тихо пошатываясь, я закрыл ее дверь и обошел машину, прежде чем занять свое место на водительском сиденье. Пристегнувшись, я откинул спинку сиденья до упора и поставил ноги на педали. Я осторожно нажал на педали, проверяя давление в ногах. Неплохо. Повернув ключ в замке зажигания, я завел двигатель, включил дворники и медленно выехал задним ходом с парковки, на которую этим утром поспешно заехал Гибси. — Нас собираются арестовать? — Спросила Шэннон, нарушив молчание, пока мы ехали по длинной, заросшей лесом аллее. — За то, что забрал его машину? — Нет, Шэн, нас не арестуют, — усмехнулся я, останавливаясь у главного входа. Включив индикатор, я перегнулся через руль и посмотрел на дорогу. — Я отправлю ему сообщение позже и дам ему знать. — О. — Кивнув, она сложила руки на коленях. — Хорошо. Выехав на главную дорогу, я опустил руку на рычаг переключения передач и переключился на третью, затем на четвертую, прежде чем, наконец, остановился на пятой, когда стрелка спидометра поползла вверх вместе с моим ощущением свободы. Впервые за несколько недель почувствовав, что я контролирую ситуацию, я нажал на педаль газа и изо всех сил включил Gibsie Focus, все время жалея, что мы не в моей Audi. В отличие от прошлого, Шэннон не жаловалась на мое вождение. Вместо этого она опустила окно и прислонилась щекой к двери, мягко улыбаясь, когда ветер дул ей в лицо. Мы не могли вернуться в дом Шэннон, потому что, помимо того факта, что мне было запрещено переступать порог дома, я, вероятно, причинил бы серьезный физический вред ее брату, и мы не могли вернуться ко мне домой, потому что, если бы я выехал на подъездную дорожку за рулем машины, моя мать, вероятно, причинила бы серьезный физический вред мне. Одним из лучших моментов жизни на южном побережье Ирландии было то, что вы никогда не были далеко от воды, поэтому я свернул на прибрежную дорогу, полностью отказавшись от Баллилаггина. Была половина десятого утра, и, за исключением случайного выгула собак, мы должны были немного отдохнуть. — Ты не собираешься спросить меня, куда мы направляемся? — Спросил я, бросив быстрый косой взгляд в ее сторону, прежде чем снова сосредоточиться на узкой, изрытой выбоинами дороге передо мной. — Нет, — тихо ответила она. — Нет? — Я приподнял бровь. — Почему нет? Она открыла глаза и повернулась, чтобы посмотреть на меня. — Потому что я доверяю тебе. Ну и дерьмо. Потянувшись, я взял ее правую руку в свою и положил себе на колени. Несколько часов спустя мы с Шэннон совершали, должно быть, сотый круг по пляжу, и я старался не слишком думать о своем желудке. Я съел весь свой дневной запас вскоре после того, как припарковался сегодня утром — протеиновые коктейли и все такое, — и все еще умирал с голоду. Я списывал свой голод на морской воздух, потому что, черт возьми, у меня было недостаточно энергии, чтобы испытывать жажду мяса, если только попытки сохранять трезвую голову с Шэннон в непосредственной близости не представляли собой такой напряженной деятельности. Мое сердце, конечно, так и думало, поскольку оно совершало круги в моей груди, прыгая, как гребаный отбойный молоток. Или, может быть, это нервы заставляли меня проголодаться? Черт, я никогда не был нервным человеком, но, Господи, эта девушка творила странные вещи с моей внутренней системой. Идя в ногу с Шэннон, я заставлял свои ноги двигаться, концентрируясь на том, чтобы ставить одну ногу перед другой и просто двигаться. Она никак не прокомментировала мой темп или то, как чертовски жалко я выглядел, когда неуклюже ковылял рядом с ней, разминая затекшие мышцы. Время от времени я проверял ситуацию, слегка отстраняясь от нее или незаметно отходя на несколько футов за пределы досягаемости, притворяясь, что смотрю на что-то, чего там не было, в то время как я затаил дыхание и ждал, каким будет ее следующий шаг. Она каждый раз пугливо сокращала пространство, придвигаясь все ближе и ближе, пока не оказалась боком ко мне. Я проделал это по меньшей мере четыре раза, просто чтобы убедиться, что это было то, где она хотела быть — со мной, — потому что иногда меня пугало незнание того, что творилось у нее в голове. Время от времени она останавливалась на пару минут, чтобы проверить ракушку на песке или притвориться, что поправляет колготки, но я знал, что это чушь собачья. Она ставила мне подножки. Она останавливалась, чтобы я мог отдохнуть. На нас лил дождь, но Шэннон это, казалось, не беспокоило. Казалось, она была совершенно довольна тем, что находится здесь со мной. Она тоже снова заговорила, отвечая на все глупые вопросы, которые мог придумать мой мозг, пока мы бродили бок о бок по камням и мокрому песку. Чем более случайными и бессмысленными были мои вопросы, тем больше Шэннон расслаблялась, поэтому я спрашивал ее обо всем: от ее предпочтений между Nike и Adidas до ее взглядов на теорию большого взрыва, пока она не засмеялась и не заговорила свободно. Я отбросил все дурацкие мысли и воспоминания, какие только мог, чтобы сохранить эту улыбку на ее лице, ни разу не втянув в разговор ее отца. Она не хотела говорить о своей семье, и, честно говоря, я тоже Я хотел подарить ей хороший день, чтобы компенсировать плохие, или, по крайней мере, сделать ее день немного лучше. — Ты в порядке? — Спросила Шэннон, стоя у подножия скалы и ожидая на песке, когда я спущусь к ней. Ее лицо раскраснелось от обветривания, как и мое, и она подбрасывала в руках мяч для регби, который мы нашли сегодня утром в багажнике машины Гибси. — Все хорошо. — Каждый дюйм моего тела горел, и я знал, что все это восхождение разрушает мою травму, но я ответил приглушенным: — Просто дай мне секунду, — сопротивляясь желанию сесть на задницу и сползти вниз, как гребаная девчонка. — Ты сможешь это сделать, Джонни, — подбодрила она, лучезарно улыбаясь. — У тебя это получится. Я действительно не был уверен, есть ли у меня это или нет, но я все равно пошевелил ногами и помолился о силе, которая мне нужна, чтобы держаться прямо, пока я ковылял вниз по камням со скоростью улитки, чувствуя каждую боль и жжение в мышцах, пока не оказался перед ней, твердо упершись ногами в песок. — Ты готов? — спросила она, слегка запыхавшись, когда игривая улыбка тронула ее губы. — Да. — Я кивнул, чувствуя жжение на коже от ее взгляда. — Дерзай.