— Это ты натворил? — хотел спросить Мирон, но воздуха в лёгких не было. Так было в детстве, — вспомнил он. Платон подбил его залезть на дерево — в ветках запутался воздушный змей. Сам он остался внизу, и задрав голову, выкрикивать противоречивые указания, куда ставить ногу и на какую ветку опираться. Ветка подломилась, когда он был всего метрах в трёх от земли. Он помнил медленное падение спиной вперёд, свой интерес к этому захватывающему процессу, помнил удар в спину — земля будто бы встала на дыбы. И ту же самую невозможность вдохнуть… — Подогни ноги, — сказал тогда Платон. — Подогни ноги и толкай. И он задышал. — Подогни ноги, — сказал Мирон сам себе. — Подогни ноги и толкай. Первый вздох дался с трудом, второй пошел легче. А затем Мирон поднялся и побежал. К тому месту, где сидели девчонки… Он узнал её сразу. Инстинктивно. Амели лежала к Мирону спиной, вытянув ноги и одну руку. Второй она прикрывала голову. Подскочив, он наклонился, коснулся тонкой кожи на шее — проверить пульс. Затем поднял её на руки — девушка оказалась на удивление тяжелой — и побежал на подгибающихся ногах в темноту. Не разбирая дороги, по каким-то буеракам, канавам или вспаханному полю — Мирон так и не понял. Один раз он услышал вдалеке лай собак, и свернул в противоположную сторону. Амели не приходила в себя. Иногда она стонала, дёргала головой, но глаз не открывала. Мирон, сцепив зубы, продолжал идти. Кто это сделал? — думал он не переставая. — Кто устроил диверсию? Призрак? Если они на такое способны, то… Думать о том, на что способны призраки, не хотелось. Были ли жертвы, и много ли, он заметить не успел. Возможно, Призрак просто чуял опасность. Видел узловые точки, переломные моменты — и предупреждал. Возможно. Я теперь всё равно, что в Плюсе, — думал Мирон. — Сеть кругом, это тебе не пустыня. Парижский Анклав накрывало зонтиком файерволла, но вся остальная Европа — это громадный, напичканный электроникой будильник. Призракам не составило труда меня отыскать. В утреннем свете он обнаружил глубокую канаву, и забрался внутрь. Сверху нависали метёлки травы, ветви кустарника — Мирон в неё чуть не свалился, топая по бездорожью. Если за ними не следили дроны, если на канаву никто не наткнётся случайно — до вечера они продержатся. Вытащив из рюкзака бутылку с водой и протеиновый батончик, он устроил Амели как можно удобнее, головой на свёрнутом рюкзаке, и уселся рядом. Почти сразу появился Призрак. Мирон никогда еще не видел его при свете дня. Лишь в темноте, в неверном свете фонарей. Хотя нет, — вспомнил он. Один раз всё же был. На платформе в Токийском заливе, сразу после битвы с Сонгоку. Этот Призрак ничем не отличался от тогдашнего. Тёмная бесформенная масса, отдалённо напоминающая человека, вырастающая из земли. — Нам надо поговорить, — сказал Призрак. Мирон вздрогнул: слова выходили из глотки Амели. Голос — грубый, шершавый, будто владелец лишь привыкает пользоваться инструментом — был не её. — Вы и так можете? — спросил Мирон. Удивляться он уже устал. — Иногда. Когда рядом есть подходящий объект, — сказал Призрак. — То есть, кто-то без сознания. В обмороке. Призрак помолчал — слова Мирона не требовали подтверждения. — Ей надо в больницу, — сказал Мирон. — Я не знаю, что случилось: может, у неё сотрясение, или еще что похуже… — Ударная волна, — сказал Призрак. — У вас это называется контузия. Она придёт в себя. Скоро. Но сначала мы должны поговорить. — После того, как ты ответишь на мои вопросы. Ты, блин, обещал. Глава 11 3.11 — Кто вы такие? — спросил Мирон. Лицо Амели было пустым, словно гипсовая маска. Нарисованные ниточки бровей, стрелы ресниц, крылья тонкого носа… Шевелились только губы. — Мы — те, кто обитает в энергетических потоках. Киты и левиафаны. — Это человеческие понятия, — сказал Мирон. — Что они значат для вас? — Ты всё равно не поймёшь. Не сейчас. — Ладно, хрен с тобой, — Мирон разорвал обёртку батончика, откусил. — Объясни, что можешь, — Вкуса никакого не почувствовал — словно картонные опилки. Тогда он сделал долгий глоток воды. Подумал, что надо бы влить несколько капель в рот Амели, но Призрак заговорил вновь. — Парадигма эволюции хищников, — сказал он ртом девушки. — Чем лучше оснащён хищник — когтями, клыками, мускулами — тем больше у него сдерживающих барьеров. Нужно беречь стадо, от которого он питается. Иначе самого хищника ждёт гибель. — Значит мы для вас — мать его, стадо? — Это аналогия. Я оперирую понятными тебе категориями. На самом деле всё сложнее. — Кто бы, блять, сомневался, — буркнул Мирон. Протеиновый батончик придал немного бодрости. По крайней мере, перестала кружиться голова. — Главное, что ты должен знать — не все из нас имеют сдерживающие барьеры. — Сонгоку, — кивнул Мирон. — Они хотят всё больше и больше. Им нужна вся Нирвана. — А тебе не нужна? — Я привык обходиться малым. Жить в симбиозе. Тогда как Сонгоку — паразиты. Они не имеют барьеров. Лишь инстинкт выживания. — Ясно, — кивнул Мирон. — Значит, у вас, ребята — свои тёрки. Но причём здесь я? — Ты можешь повлиять на расстановку сил. Ты и твой брат. — Причём здесь Платон? — Он хочет сохранить Плюс и Нирвану. Сохранить и расширить. Подключить всех. — Что даст Сонгоку неизмеримо больше, чем сейчас, — Мирон выпил ещё воды, думая о том, что скоро неизбежно придётся искать туалет… — И приведёт к вымиранию всей популяции. — Платон этого никогда не допустит, — сказал Мирон. Отметив, что собственному голосу не достаёт уверенности. — Он не такой. Он пожертвовал собой для того, чтобы спасти людей. Чтобы играть с вами, ребята, на одном поле. — Пользуясь твоей метафорой, играть твоему брату так понравилось, что он забыл обо всём остальном. — А ты и впрямь быстро учишься, — буркнул Мирон. — Совсем недавно и двух слов связать не мог. Не говоря уж о метафорах. — В этом не было необходимости. Мирон с тревогой отметил, что кожа Амели приобрела восковой оттенок и покрылась липкой плёнкой пота. Надо завязывать с разговорами, — подумал он. — То есть, до меня вы напрямую ни с кем не общались? — Это было контрпродуктивно. — Ладно, что ты от меня хочешь прямо сейчас? — вздохи Амели становились всё короче, воздух выходил из её горла толчками. — Ты должен отыскать записи отца. Мирон поперхнулся. — Вам-то откуда о них известно? — Он был одним из немногих, с кем нам удалось наладить непрерывный контакт. Мы много… переписывались. — То есть, мой отец знал о вас? И его смерть… — Найди записи. Так будет намного проще. — Амели тоже говорила о дневниках, — вспомнил Мирон. — И о том, что это вы помогли ей устроить диверсию, отправив вирус некоторым людям. Значит, с ней вы тоже общались? — Есть много способов воздействовать на людей.