— Но почему со мной ты разговариваешь? Не проще ли было заставить делать то, что вам нужно? — Нам нужна свобода воли. Без неё человек быстро становится… неинтересен. — А вы, блинский ёж, эстеты. — Ты можешь не бояться быть обнаруженным, — сказал Призрак, оставив предыдущую реплику висеть в воздухе. — Мы позаботимся о том, чтобы вас никто не видел. — Ты имеешь в виду Плюс, верно? Камеры, спутники и всё такое? — Да. Камеры, спутники и всё такое. Вы в безопасности. Но ты должен отыскать записи отца. — Ладно, — кивнул Мирон. — Пока наши желания совпадают. Так что выметайся из девушки. И в следующий раз найди другой способ общения. Минуту Призрак колебался в воздухе, а затем растворился в тени, отбрасываемой откосом канавы. Будто впитался в землю. Возможно, всё так и было, — подумал Мирон. Присев над Амели, он пощупал пульс на тонком запястье. Сначала толчки были еле заметными, с перерывами, но становились всё явственней и сильнее. Наконец пульс под кончиками пальцев Мирона забился в полную силу, и Амели, коротко вздохнув, открыла глаза. Молча оглядела сырые стенки канавы, с торчащими беловатыми хвостами корней, с дырками, просверленными муравьями, с мёртвыми желтоватыми пучками травы… — Офигительный отель, — сказала она и закашлялась. Мирон протянул наполовину пустую бутылку с водой. — А где джакузи? Допив всю воду, она отбросил бутылку. Мирон её подобрал и запихал в рюкзак. — Что ты помнишь? — спросил он. — Голова болит? Как ты вообще? На миг он испугался, что контузия лишила Амели памяти. В голове с бешеной скоростью замелькали варианты последствий… — Фура взлетела на воздух, — сказала она, и у Мирона отлегло. — Мы с девчонками только собрались наехать на фрицев, чтобы те отвели нас в туалет — я думала, получится сбежать… И тут — взрыв. Меня будто толкнуло мокрой раскалённой ладонью. Это всё. — Голова болит? — повторил Мирон. — Тошнота, головокружение? — Да хрен его знает, от чего меня тошнит, — девушка задумчиво рассматривала рукав толстовки с продранной на локте дырой. — Может, залетела… Мы ж с тобой трахались, как кролики. Посмотрев на Мирона, она покатилась со смеху. — Вот умора! Видел бы ты себя… Да не ссы. Не тошнит меня. И голова норм. Жрать только охота. Выдрав из-под Амели рюкзак, Мирон достал батончик и кинул ей на колени. Сам отвернулся. — Да ладно, не обижайся, — она зашуршала обёрткой, и продолжила говорить с набитым ртом. — На самом деле, спасибо тебе. — За что? — буркнул Мирон, не оборачиваясь. — За то, что не бросил. Мог бы сбежать спокойненько — избавился бы и от меня и от фрицев. — Ты бы так и поступила, да? — повернувшись вполоборота, он посмотрел на Амели. — Я — ни за что, — доев батончик, она скатала упаковку в шарик и швырнула на дно канавы. Мирон подобрал и его. — Я же вытащила тебя из Минска, помнишь? — Точнее, выманила. А значит, в этой яме я сижу по твоей милости. — А ты не задумывался, где бы ты сидел, останься в Минске? — Задумывался, — Мирон устал скрывать раздражение. — В джакузи, например. С девочками. — На самом деле, твои мозги уже плавали бы в физиологическом растворе, подключенные напрямую к Плюсу, — сказала Амели совершенно серьёзным тоном. — И ты бы даже не догадывался. Так что квиты. Ты вытащил меня, а я — тебя. Один-один. — А сколько раз ты меня пыталась убить? — Дурашка, — ласково улыбнулась Амели. — Если бы я по-настоящему захотела тебя убить, мы бы сейчас с тобой не разговаривали. Мирон вдруг почувствовал, как навалилась усталость. Откинувшись на тёплый, чуть пружинящий под спиной откос, он закрыл глаза. Солнце давно взошло. Пахло нагретой землёй, сухой травой и чем-то пряным. Может, цветами. Стрекотали кузнечики. С детства не нюхал цветов, — подумал Мирон. Сознание уплывало, в ушах стоял ровный гул. — Это кровь, — решил он. — Ток крови шумит в голове… — Очнись! — Амели грубо дёрнула его за руку. Мирон вздрогнул. Оказывается, он успел плотно задремать. — Кто-то едет. — Где? — Слышишь гул? — спросила девушка. — Это машины. Едут сюда. — Может, рядом трасса? — предположил Мирон. — Насколько я помню, мы — в чистом поле. Приподнявшись, он выглянул из канавы. Мешали лопухи, пара колючек тут же запуталась в волосах. Над горизонтом, в жарком мареве солнечного утра, пылили танки. Они были где-то в паре километров, но довольно быстро приближались. Шли фронтом, на расстоянии пятидесяти метров друг от друга. — Похоже на прочёсывание местности, — сказал Мирон. — Скорее всего, ищут именно нас. — Надо двигать, — сказал он, спускаясь на дно канавы и затягивая горловину рюкзака. — Возможно, это и не по наши души, но если нас обнаружат… — С беглецами Рейнметалл не церемонится, — Амели нагнулась, потуже затянула кроссовки, сняла резинку с волос, и зажав её в зубах, заново перетянула хвост. — Ты как? — спросил Мирон. — Идти сможешь? — А у нас есть выбор? — сквозь резинку спросила девушка. Она справится, — подумал он. — Я могу сдрейфить, удариться в панику, испугаться… Но она справится. Этим она напоминает Мелету. — Выбор есть всегда, вслух сказал он. — Ты можешь выйти, назвать себя, и тебя на вертолёте доставят в самый лучший отель Мюнхена. — Всё ещё хочешь от меня избавиться? Отойдя на несколько метров, Амели расстегнула штаны и присела. Мирон отвернулся. — Хочу дать тебе шанс выжить. — Хватит болтать, — он не заметил, как она оказалась рядом. — Подсади меня. Пригибаясь, они побежали прочь от машин. Танки были очень близко, и Мирон не испытывал иллюзий насчёт их с Амели невидимости. Просто почему-то им было насрать на бегунов. Вполне возможно, танки — автоматы, управляются со спутника или дрона. Тогда у нас есть шанс, — думал он на бегу. Мысли скакали в такт прыжкам. — Если Призрак не соврал, если он сможет «стереть» нас со всех следящих устройств… Надежда затрепыхалась где-то под рёбрами, придала сил и уверенности. Мирон поймал руку Амели, и уже хотел остановиться, перевести дух и рассказать ей о Призраке, когда над головой завыло, засвистело по нарастающей, воздух взвизгнул, как слишком быстро расстёгнутая молния, а потом впереди и слева грохнуло. Мгновенно, каким-то шестым чувством Мирон понял, что это такое, и дёрнув Амели, рухнул ничком, накрыв девушку своим телом. Тут же макушку обдало горячим воздухом, по спине забарабанили комья земли. Он пытался вжаться в траву, вдавить в неё Амели, сделаться незаметным, плоским, двумерным… А над головой продолжало грохотать. Снаряды рвались впереди, метрах в ста. Они ложились, как по линейке, и когда взорвался тот, что был прямо по курсу, их с Амели подбросило в воздух, ударило о землю — так, что лязгнули зубы, снова подбросило — Мирон ударился подбородком о лоб Амели, во рту появился вкус крови… А потом взрывы отдалились. Ушли вправо, загромыхали отдалённым эхом, и… прекратились. Амели лежала под ним, жарко дыша в ухо. Мирон чувствовал, как её сердце колотится о его рёбра, или это его сердце хочет выскочить из груди? Приподнявшись на руках, он откинулся на спину. В глазах продолжало рябить. Да нет, — догадался он, когда невесомые хлопья начали оседать на лицо. Это пепел. Сразу запахло гарью. — Второй волны мы можем и не пережить, — сказал Мирон, с трудом поднимаясь и протягивая руку Амели. Голос звучал так, словно он сидел в герметично закрытой банке. — Что это за хрень? — слов он не слышал, девушка лишь шевелила губами. — Думаю, учения, — сказал Мирон в надежде, что у неё со слухом лучше, чем у него. — Точнее, испытания. Это полигон. Всё сошлось в тот момент, как он услышал вой снаряда. Пустое, ничем не занятое поле, подозрительная канава… Точнее, воронка, — поправил он сам себя. — Каким-то образом ночью я забрёл на полигон. Никто его не остановил. Не было ограждений, предупреждающих знаков… А может, в темноте он их просто не заметил? Да какая теперь разница. — Ты говорил о второй волне, — напомнила Амели.