— Ты ведь не отстанешь, да? — Мирон поднялся и мрачно уставился в лицо брата. — И не откроешь эту грёбаную дверь, пока я не сделаю всё, что ты хочешь. — Поверь, брат. Тебе это так же необходимо, как и мне. Может, даже больше. — Объясни. — Сначала отключи тело. — Послушай, — Мирон замялся. — А тебе не приходило в голову, что мне это будет… неприятно. В конце концов, я не хочу становится братоубийцей. — Меня там уже нет, — сказал Платон. Мирон попытался разглядеть, что было там, за головой брата на дальнем фоне — но не смог. Больше всего это напоминало башни, может быть, трубы… Высотки? Он сгенерировал фон из городских пейзажей? Поймав себя на том, что опять пытается отвлечься от неизбежного, он глубоко вздохнул и взялся за край пластиковой шторки. — Если хочешь, я буду всё время с тобой разговаривать, — сказал Платон. — Спасибо, — Мирон хотел пошутить, но вышло на удивление искренне. Он действительно был благодарен брату за то, что тот проявляет сочувствие — хотя оно и могло быть лишь видимостью. Набором поведенческих реакций, которые Платон использует, чтобы казаться человеком. Внутри палатки сильно пахло мочой и антисептиком. Тело, через шторку казавшееся почти живым, выглядело не ахти. Желтая пергаментная кожа туго обтянула скулы, глаза окружены тёмными «очками». Кадык торчит под вялым подбородком, из уголка губ тянется ниточка слюны… Это не мой брат, — подумал Мирон. — Это не Платон. Его давно нет. Вдруг он подумал о матери. Мысль обожгла, будто кипятком. Многие месяцы он гнал от себя мысли о ней — что она делает, с кем спит, пьёт ли до сих пор свой эрзац-мартини — из бутылки, кокетливо завёрнутой в шелковый шарф… Что бы она сказала, если бы узнала, что Мирон помог Платону стать… А хрен знает, как его теперь называть. Киберразум? Супермозг? Мать всегда любила Платона больше, чем его. Всегда о нём беспокоилась. Переживала, чтобы его не обижали в школе, за то, хорошо ли её любимчик питается… Вот и его, Мирона, злоключения, шесть месяцев назад, начались с материнского звонка. Я опять себя накручиваю, — сообразил он. — Намеренно вызываю чувство обиды и злости. Надеясь на… что? Что будет легче отключить тело брата от приборов? Нет, — понял он. — Не будет мне легче. Вообще никогда и ничего больше не будет легче… Прав был Платон. Когда я отсюда выйду — мир изменится необратимо. — Что нужно делать? — спросил он, повернувшись от Платона-мёртвого к Платону-живому, на экране. — Проще всего отключить всю систему целиком, — будничным тоном сказал брат. Будто речь шла о простой перезагрузке компа… — Видишь там, за каталкой толстый кабель? Вытащи его из розетки. — И это всё? Нащупав кабель, Мирон проследил его до стены. Штепсель был необычным. Нужно нажать одновременно с двух сторон, вот эти скобки, — сообразил Мирон. — Потом вытащить дыхательную трубку. Но это так. Мелочи. Просто чтобы закрыть рот… — Катетеры? Вот чего Мирону ТОЧНО не хотелось делать — так это возиться с разными трубками и иглами, уходящими в разные отверстия и вены… — Можно оставить, — милостиво разрешил Платон. — Спасибо. — Главное, отрезать голову, и сжечь её в мусоросжигателе. — Что?… — Ничего сложного, я подключу тебе электроскальпель. Резать нужно между вторым и третьим позвонком… — Ты шутишь. — Я рад, что ты догадался. Растёшь над собой. — Иди в жопу, — Мирон уже вытащил из горла трубку — ребристую и скользкую от слюны, как он и представлял. Поискав, куда бы её деть, в конце концов положил рядом с телом. Потом непроизвольно вытер пальцы о простыню. Рот Платона всё ещё оставался открытым, и он попытался закрыть его, нажав снизу на подбородок. Но как только отпустил, челюсть вновь отпала. — Ну всё, — сказал он. Тело Платона обмякло. Черты заострились, кожа побледнела. Теперь оно напоминало восковую куклу. — Теперь говори, что хотел, и я ухожу. — Ты же в курсе, что Минск-Неотех моё тело понадобилось, чтобы проделать несколько экспериментов? — Ну да, — Мирон кивнул. — Они думают, что он изменил нас обоих. И ты хочешь, чтобы всё так и осталось. — Для твоего же блага, брат. Отцу повезло, что мы были близнецами. Идентичные психические и психофизические особенности, а также среда, позволили ему провести уникальный эксперимент: влияние иной формы жизни на развитие ребёнка. До сих пор не могу ему этого простить. — Но… почему? — Мирон вспомнил, что Платон и раньше говорил, что хочет убить отца… — За то, что он выбрал тебя! — лицо брата на экране пошло рябью. — За то, что он открыл новую Вселенную — тебе. Не мне. Он… научил меня ненавидеть самое дорогое и близкое существо на свете — тебя. Брата-близнеца. Мирона обдало холодом. Он разом вспотел. Отец брал его на работу, в свою лабораторию. Они проводили там, запершись, целые часы. Мать изнывала от любопытства. Называла Мирона папиным любимчиком… Даже пыталась как-то вызнать: что же они с отцом делают, уединившись? И Платон всегда был рядом с ней. Сверлил его обжигающим взглядом, но молча. Делал вид, что ему неинтересно. Что у него масса других захватывающих занятий… Но всякий раз, возвращаясь из лаборатории отца, Мирон чувствовал на себе его взгляд. — Ты был номеро уно, — сказал Платон. — Для отца ты являлся центром Универсума. — Но ты ведь их тоже видел, — упрямо сказал Мирон. Голос был хриплым, воздух с трудом проходил через связки. — Помнишь? Барабашки. — Я тебе смертельно завидовал. Ты всегда был особенным, — голос Платона упал почти до шепота. — Тонким, восприимчивым. Отец даже не раздумывал, кого из нас выбрать. Ты был так на него похож… Конечно, когда мать настояла, чтобы ты принимал лекарства, всё прекратилось. Отец был ПРОСТО РАЗДАВЛЕН. Конечно, он занимался и другими вещами, но… то, чем вы с ним занимались в лаборатории… — Ты поэтому решил продолжить его работу? Верно? Ты нашел дневники. Мирон отошел от каталки. Тело уже начало остывать — и при этом оно подёргивалось, издавало звуки… Отвратительное ощущение. Он вышел из палатки, плотно задёрнул полотнища и вновь уселся на ящик для инструментов. Призрак за это время не сдвинулся ни на сантиметр. — Почему ты мне не рассказал? — спросил Мирон. — Если эти записи касались меня… — Тебе было плевать на исследования отца. О призраках ты забыл, увлёкся играми — я не хотел тебе мешать. Ну да. Конечно, — подумал Мирон. — Если ты завидовал мне в детстве, дорогой братец, то уж конечно не захотел делиться ни граммом славы, которая ожидала тебя, как наследника… — Ты мечтал тоже увидеть Призраков, — сказал он вслух, глядя на оплывшую фигуру в углу. — Поэтому ты и переместил свой разум в киберпространство. Ты жаждал превзойти меня. Хотел ПЕРВЫМ вступить в контакт с иным разумом. Стать тем, кто расскажет о них миру. И как? Получилось? Ты можешь с ними общаться? Знаешь, что они делают в Плюсе, откуда взялись и чем живут? — Нет. Лицо Платона на экране вновь исказилось. Казалось, по нему текут слёзы. Этого не может быть, — подумал Мирон. — У него теперь нет слёзных желез. Нет кишечного тракта… Господи, да ему даже в морду дать некуда! Он теперь тоже Призрак… — Они не стали с тобой общаться, — сказал Мирон вслух. — Они пытались тебя уничтожить — тогда, в пирамиде Токио. Но контактировать не захотели. — И я знаю, почему, — сказал Платон. — Знаешь? — Я понял, что они зло. Поэтому они хотят уничтожить меня. Мирон молча смотрел на Призрака. Тот не подавал признаков жизни: не мерцал, не клубился. Если не смотреть на него прямо, можно было подумать, что это просто тень от шкафа. — Зло? — наконец спросил он. — Ты думаешь, наш отец был настолько беспринципным человеком, что стал бы подвергать опасности сынишку, давая тому общаться со злом? — Ты не понимаешь, — пространство за головой брата взорвалось оранжевыми искрами. — Кибердемонов миллионы. Они заполнили весь Плюс, всю Нирвану, и бог знает, что ещё. — То есть, заполняют жизненное пространство, которое ты уже привык считать своим. Он поднялся, не в силах больше сидеть, и начал прохаживаться по комнате. Снаружи не доносилось ни звука. — Ты сбежал из мира людей. Ты думал, что будешь существовать в стерильном, принадлежащем тебе одному пространстве. Но — сюрприз-сюрприз! Оказалось, там уже кто-то живёт. Киты и Левиафаны — так называют их хакеры. Слышишь, Платон? Не я один общаюсь с Призраками. Они являют себя многим: шепотом в проводах, строчками кода на экранах мониторов, снами в Нирване… — Они заняли весь Плюс, — перебил Платон. Голос его поднялся до потолка, заполнил собой всё пространство. — Они проникли в Нирвану — и питаются ужасом спящих. Они шепчут в проводах — и доводят людей до безумия, а затем смакуют его, как гурманы дорогое вино… Они падают строчками кода — а потом наслаждаются тем, что люди делают по их указке. Они манипулируют нами, братец. Они заставляют нас делать то, что нужно им — вот почему они зло. Ты делаешь то же самое, брат мой, — хотел сказать Мирон. Но не сказал. — А знаешь, какая самая главная, ошеломляющая новость, брат? — спросил Платон. — Я подозреваю, что Призраки были всегда. — Что ты имеешь в виду?