— Как скажешь. Мы в отчете указываем: «Наблюдение прекращено по согласованию с инициатором». Так пойдет? — Пойдет. Только опиши, пожалуйста, как он метался по городу. Вы не поняли, куда он рвется? В какой район города? — Не поняли. Он, кроме водного и воздушного транспорта, использовал все: пересадки с такси на такси, метро, автобус, пешком, рывок дворами. Но теперь понятно, откуда у Крыса такие навыки и способности. — Попутно можете сравнить активность американцев и англичан за последние три-четыре дня. Установленные разведчики, может, пытались оторваться. — Думаешь, тайник они закладывали для вашего? — Уверен. Повисла небольшая пауза. — М-да. Сравним, сообщу. Но по памяти не припомню, чтобы установленные метались. За «легалами» такого присмотра нет. Может, они шкоду устроили нам. По просьбе старших товарищей. Проанализирую — сообщу. Кушаков Роман с сильно бьющимся сердцем стоял в вагоне метро, прислонившись лбом к стеклу. Это помогало отслеживать всех в вагоне и охлаждало голову. Все прошло хорошо. Он был почти уверен, что слежки за ним не было, так как четко фиксировал все мелочи на всем пути. Метка, что тайник заложен, была на том месте, где и положено. Горизонтальная черта на столбе возле школы, когда проходил с Олесей, увидел, обрадовался, но виду не подал. И тайник находился там, где должно. Он присел «шнурки завязать», верхняя часть на шарнире, первая кнопка — снять предохранитель самоликвидатора, чуть сдвинул, пружина быстро и бесшумно сдвинула крышку. Забрал цилиндрический контейнер, на его место положил зашифрованное донесение. Только тронул крышку «камня», как она мгновенно встала на место. Четыре секунды. Ох как хотелось агенту Растессу вот так, с низкого старта, как на стометровке на зачете во время учебы, рвануть вперед. Сердце выскакивало из груди. Во рту сухо, воздуха не хватает, пот течет по лицу, выедая глаза. С большим усилием, чтобы не ускорить шаг, он прошел по улице, прекрасно понимая, что, если его сейчас возьмут, сложно будет доказать, что «я — не я, и хата не моя»! Впереди показался «Макдоналдс». В памяти всплыло расположение внутри, сколько входов, где раньше были расположены камеры. Когда был курсантом, хоть здесь и недешево, но иногда можно было себе позволить зайти сюда. Издалека оценил, народу много, значит, легко будет затеряться. Чуть сбавил шаг, с видом праздно шатающегося туриста зашел внутрь и прошел в туалет. В кабинке закрылся, привалился к двери, чтобы с пинка не распахнули, осмотрел контейнер. Метка, что он не вскрывался на месте. Если бы она была повреждена, надо просто спустить в унитаз. Или иным способом быстро избавиться. На донышке небольшая выемка. Пальцем надавить, щелчок, четверть оборота по часовой стрелке, как будто закручиваешь, снова щелчок. Поставлен предохранитель на пиропатроне, он в крышке. Если не знаешь и сразу открутишь, то высокая температура мгновенно уничтожит содержимое контейнера и сам пенал сильно оплавится. Только после определенного рода манипуляций можно откручивать крышку. Рекомендовали, по возможности, использовать его при передаче информации. Но у Романа не было желания попадаться на такой ерунде. Осознавал, что для специалистов не составит много труда опознать, что это за цилиндр. Открутил крышку — в очень тугую трубку были скручены купюры евро. Хм. Странно. Первая мысль была у Кушакова, что его обманули, разговор шел о долларах. Может, подстава, провокация? Он напрягся, прислушался. За дверью был обычный шум. Потом сообразил, что тридцать тысяч долларов стодолларовыми купюрами в этот цилиндр просто не поместились бы. А вот купюры по пятьсот евро очень даже поместились. Трясущимися руками он пересчитал, вспомнил курс, перевел. Получалось даже чуть больше тридцати тысяч долларов. Фу! Вытер пот со лба тыльной стороной кисти. Тонкий листок полупрозрачной бумаги с заданием Роман сунул за обложку служебного удостоверения. Деньги в карман. Теперь осталось отделаться от контейнера, и все, он чист. За углом, как и много лет назад, стояло несколько контейнеров, в один полетела крышка, в другой — тубус. Время? Нормально. Успевает забрать на Дворцовой площади Олесю. Только надо покататься на метро, посмотреть, нет ли за ним наблюдателей. Самое опасное сейчас — сорваться, потерять бдительность. Или еще хуже, нарваться на группу хулиганов, попасть в больницу, а там могут найти деньги. Звонок в милицию и вопросы от коллег… Он отслеживал в стекло отражение пассажиров в вагоне. Вроде никто не вызывает подозрение. Но это не факт. Его самого учили не устанавливать визуальный контакт с объектом наблюдения, попросту не пялиться на него, не выдавать интерес к человеку. Сиди, думай о своем. Все люди погружены в свои проблемы. И пока их не попросят о помощи или не привлекут чем-то внимание, то всем все равно на окружающий мир. Внезапно откуда-то снизу поднялась волна холода. Она стремительно набирала силу, так, что по коже побежали мурашки, волосы на руках встали дыбом, казалось, что и на голове тоже. Кушакову стало страшно. До боли страшно, комок рвоты подкатил к горлу, и он инстинктивно зажал рот рукой. Страх был оттого, что он вдруг понял, осознал весь ужас последствий своего предательства. Поезд тем временем втягивался на станцию «Адмиралтейская». Роман выскочил из вагона, добежал до ближайшей урны. Его вывернуло наизнанку. Долго, мучительно, со спазмами желудка, до судорог. Люди опасливо обходили его. Немного отпустило. Вытер рот тыльной стороной ладони. Пальцы предательски подрагивали. По спине, по лицу катился крупным градом ледяной пот. Скорее на воздух! Ноги были ватными, не слушались, его пошатывало как пьяного. В киоске Роман купил бутылку воды, долго, тщательно полоскал рот, сплевывая в урну, долго мыл руки, лицо. Ему хотелось заплакать. Как в детстве, когда случайно разбил любимую вазу мамы… Стоишь, смотришь на груду осколков и понимаешь, что уже не склеить и наказание от мамы неизбежно. Стоит мальчик Рома и плачет, громко, навзрыд. Вот точно так же и предателю Кушакову хотелось заплакать оттого, что он сделал. В голове всплыла статья двести семьдесят пять «Государственная измена» и то, что, если ущерб не нанесен, гражданин освобождается от уголовной ответственности, да еще сам пришел и покаялся. Повинную голову меч не сечет. А он? Кушаков закрыл глаза, зажмурил их до боли, сдерживая поток рвущихся слез, сделал большой глоток из бутылки, чтобы загнать внутрь рвущиеся рыдания. Рядом раздался дребезжащий голос: — Мужчина! Вам плохо? Вы неестественно бледны! Вам вызвать «Скорую»? Кушаков с трудом разлепил глаза, повернулся. Рядом стояла бабушка, чистенькая, опрятная, большой кружевной воротник покрывал плечи, на груди, сцепляя концы этого искусно связанного воротника, висела большая, видавшая виды брошь, какой-то весь в мелких царапинах черный камень, в обрамлении потускневшей ажурной, под стать вороту, латуни. Кушаков за годы учебы узнал, что это тип санкт-петербургских бабушек. Потомки дореволюционной интеллигенции, чудом выжившие в голодном аду блокады Ленинграда. Он вымучил из себя улыбку и как можно учтивее проговорил: — Благодарю, мадам, вы очень любезны. Все хорошо. Отпустило. — Но вы выглядите очень скверно, — настаивала бабуля. — Ничего страшного. Просто небольшое отравление. Не волнуйтесь. Все прошло. — Ну, смотрите. Всего хорошего, — кивнула старушка и строго посмотрела на Романа, по-птичьи наклонив голову набок. Ему действительно стало легче. Сердобольная прохожая отвлекла его от мрачных мыслей. Он посмотрел ей вслед, погладил карман, где лежали евро, достал носовой платок, вытер лицо, шею, руки, взглянул на часы — от станции метро до Дворцовой площади, даже неспешно, пять минут ходу, а уж быстрым, размашистым — и того меньше. По дороге увидел цветочный павильон, заскочил, не глядя ткнул пальцем в готовый, красиво оформленный букет. Олеся стояла неподалеку от Александрийского столпа, скрещенные руки на груди, надутые щечки, носком правой ноги пристукивала по брусчатке. Роман ускорил шаг, обошел ее сбоку, так, чтобы она не увидела его. Зашел со спины, вытянул руку, перед лицом Олеси внезапно появился роскошный букет цветов. Она отпрянула от неожиданности. Потом поняла, схватила букет, развернулась к Кушакову и бросилась ему на шею: — Рома! Все-таки ты великий мерзавец и манипулятор! Бедную девушку бросил в многомиллионном городе на произвол судьбы! А сейчас… — И она впилась в губы Романа. Когда поцелуй закончился, Кушаков с виноватым видом произнес: — Ну, извини, извини, заболтался с приятелем. — Я тебе звонила, а у тебя телефон выключен. — У него там связь плохая, телефон сеть ищет, и батарея быстро садится. Поэтому и выключил, а включить забыл, — с улыбкой объяснил он. — Точно у друга был или у подружки бывшей какой-нибудь? — А зачем она мне, когда ты у меня есть? — обнял Олесю Роман. — Пойдем куда-нибудь. Как экскурсия? Понравилось? — Очень! Очень красиво! Но вот так, за один день, вернее полдня, не стоит смотреть. Ноги устали, спина отваливается, и толком ничего не запомнила. Но все здорово! Жаль, что ты со мной не пошел! — Поверь, я там был неоднократно, — усмехнулся он. Во время обучения курсантов натаскивали, как вести наблюдение, в том числе и в Эрмитаже, а также как объект заинтересованности может уйти. Множество помещений, лестниц, толпы туристов, всех выходов не перечесть, затеряться можно. Встречи-моменталки там проводить любо-дорого, если знаешь, как расположены видеокамеры. Прошли два человека мимо друг друга, одно касание, и передал сообщение. Никто и не заметит. Олеся обернулась на здание Эрмитажа и воскликнула: — А красиво-то как! Спасибо, что устроил мне такую поездку! Спасибо! — Она уткнулась лицом в букет, вдохнула полной грудью аромат цветов. — И за букет спасибо! — Потом внимательно посмотрела на него и покачала головой: — Ты очень бледный, даже зеленый какой-то. — Потрогала лоб: — Ты не заболел? Лоб холодный. И влажный. — Нет, — отмахнулся Кушаков. — Нормально все, просто у товарища кофе был чересчур крепким. Вот и подташнивает немного. Все хорошо. Не волнуйся. — Знаешь, мне не нравится, как ты выглядишь. Давай никуда больше не пойдем. Мне и так хватило впечатлений. Через край. — Хорошо! — согласился Роман. — Зайдем в магазин, наберем закуски и напьемся! А завтра рванем в Петергоф! Как ты? — Согласна! Щукин Полковник Щукин с заместителем начальника управления сидели в кабинете начальника управления. Генерал-лейтенант Корнилов Тимофей Владимирович был собран, сух, перед ним лежали шифротелеграммы: — Так что получается, Иван Андреевич? Вы дали команду прекратить наблюдение? И мы не знаем, что передал Кушаков, задание новое нам тоже неизвестно? Обоснуйте свое решение. Щукин выпрямил спину, развернул плечи и заговорил: — Так точно, товарищ генерал, это была моя команда. Кушаков знает Санкт-Петербург как свои пять пальцев. Он много лет учился, и не просто учился, а ногами исходил его, вот и прошелся по учебным маршрутам с тем расчетом, что если за ним ведется наблюдение, выявить его. А в дальнейшем принять решение: свернуть тайниковую операцию или продолжить. Выявил бы «хвост», мог уйти в «спящий режим» или сменить тактику, тем самым выйти из поля нашего зрения. То, что он передал, мы сами знаем. Ту самую информацию по «почтовому ящику двадцать шесть», которую мы позволили под полным нашим контролем собрать. Не исключаю, что сам что-то нафантазировал, но самую суть он передал. Поэтому я считаю, что принял единственно правильное решение. Его потом приняли на Дворцовой площади, девушка вышла с экскурсии из Эрмитажа. Пока они отсутствовали, съемную квартиру оборудовали техникой. Ничего это не дало. Бытовые разговоры. Точно так же, как и дальнейшее наблюдение, что в Петергофе, что в самом Санкт-Петербурге. Цель поездки у него была — провести тайниковую операцию… — Которую мы благополучно прошляпили! — прервал его генерал-лейтенант. — О чем в Москву докладывать? Дело на контроле стоит! — Я считаю, что поступил правильно. — Голос полковника Щукина был глух. — Если вы считаете, что я завалил дело, готов подать рапорт об увольнении. — Я поддерживаю полковника Щукина, Тимофей Владимирович! — вступился заместитель начальника. — Зачем мне ваш рапорт на увольнение? Мне работа нужна, а не ваши рапорты! — раздраженно бросил начальник. — И еще защитник выискался! Вы подготовили в Москву донесение? Думаю, что коллеги из Питера уже копию того, что нам направили, в Москву также сопроводили. — Конечно. Вот. — Щукин достал из папки проект. — Я читал. Согласен. Кое-что подправили совместно. — Хм, совместное творчество, значит, — ворчливо заметил генерал, достал очки и стал внимательно читать, делая пометки, что-то вычеркивая. Затем поднял глаза на полковника и произнес: — Я согласен, что поступили правильно, сняв наблюдение. Но нужно не допустить, чтобы новое донесение ушло за океан. Не можем же мы его «дезой» кормить все время. Круг вовлеченных разрастется. Да и Кушаков сам тоже не мальчик. Хороший оперативник и разведчик наружного наблюдения неплохой. Мне Галкин докладывал. Благо что к себе не взяли, а то бы и нас продал за понюх табака. Докладывать мне еженедельно. Лично, Иван Андреевич. Вам понятно? — Он протянул проект донесения обратно Щукину. — Переделать и мне через полчаса на подпись. — Понятно. Сделаю.