Через два часа полковник Щукин с майором Улановым вновь рассматривали имеющиеся материалы, составляли план дальнейших мероприятий, прогнозировали последующие шаги агента Кушакова. — Аркадий Викторович, вот ты изучил материалы лучше всех. Накидал психологический портрет. Как думаешь, что именно подвигло офицера на предательство? Уланов помолчал немного, потом ответил: — Я сам неоднократно думал над этим, Иван Андреевич. Скорее всего, несколько факторов. Это и гордыня, что его не взяли в ФСБ на службу, и авантюризм. Взять хотя бы его отношение к женщинам. Ни страсти, ни любви, ни желания создать семью, продолжить род. Оно чисто потребительское, с выгодой, чтобы использовать возможности родителей, войти в круг обладающих властью или деньгами. — М-да. Ты прав. Все из семьи и от семьи. Что в нас заложили родители в детстве, с небольшой шлифовкой жизнью, такими мы и будем. И вложим в наших детей. Вот и Кушакова. Мама, наверное, по любви вышла замуж. Но муж слаб оказался, и ей пришлось верховодить в семье. Тяжело женщине быть и мамой, и папой. Вот, видать, и внушила мысль сыну, что нужно жениться по расчету, чтобы все блага и возможности сами пришли. Кушаков Вернувшись домой, Роман не находил себе места. Внешне был спокоен, улыбчив, но мысли постоянно возвращались в Санкт-Петербург. Что-то непонятное его грызло, не давало душевного покоя. На службе попытался излить злость при задержании, начальник отдела с трудом оттащил его от задержанного, отбросив его к стене. Потом, вызвав к себе, пригрозил: — Еще один такой фортель, и будешь искать себе новое место. Я знаю, за что тебя поперли из транспортной милиции, куда ты устроился после «наружки». Как ты заложил отдел, когда те играли в компьютерную игрушку по сети, а потом тебе объявили бойкот. Из собственной безопасности позвонили, настоятельно порекомендовали мне взять тебя. Взял. Но то, что ты сейчас вытворяешь, не лезет ни в одни ворота. Так что решай. Или служишь как все, или играешь соло с избиением задержанных, но не в моем отделе. Ты понял? — Понял, — опустив голову, ответил Роман. В обеденный перерыв решил немного пройтись. Шел быстрым шагом, квартал за кварталом. Он не проверялся. Он понял, куда ему надо зайти. В церковь. Он уже и забыл, когда последний раз там был. Наверное, на венчании у сослуживца. Мать у Романа была этническая чеченка, отец православный. Из родителей никто не посещал ни мечеть, ни церковь. При входе в церковь стояли двое нищих, Кушаков выгреб всю мелочь, что была, отдал им и огляделся. Служба давно закончилась. Народу было мало. Священник что-то тихо говорил бабушке в церковной лавке. Чуть поодаль в церковной полутьме стояло несколько прихожан разного возраста, различной социальной принадлежности, терпеливо ожидая, когда священник закончит беседовать. Закончив беседу, он поправил наперсный крест на рясе и подошел к прихожанам. — Батюшка, благослови! — проговорил первый в очереди, собрав свои ладони лодочкой, как будто в ожидании, что сейчас в них польется елей. Священник перекрестил его, тот поцеловал ему руку. Затем начали подходить остальные. Роман стоял последним в очереди. Когда он подошел, священник уже поднял руку, чтобы осенить Романа крестом, но тот поднял ладонь: — Не надо. Мне бы поговорить. — Давайте присядем. — Батюшка первым подал пример и присел на скамейку, что стояла рядом. — Слушаю, сын мой, — как-то по-доброму посмотрел он на Романа. — Муторно мне. Сам не знаю, что делать. Запутался я, — обреченно произнес Кушаков. — Места себе не нахожу. Кошки на душе скребут. Священник был немолод, глубокие складки изрезали лицо, вокруг выцветших глаз были сеточки из многочисленных морщин. Переодень его в партикулярное платье, будет добрый деревенский дедушка, только взгляд… Долгий, внимательный, пытливый и одновременно участливый, оттого и добрый. Он молчал, смотрел на Кушакова. — Отчего Бог меня так не любит? — вдруг вырвалось у Романа. — Почему ты так решил? — улыбнулся в ответ батюшка. — Он не помогает мне. Не остановил меня, не поправил. — В каждом из нас есть частица Бога. Ученые ищут базон Хикса, надеются отыскать частицу Бога. Глупые! Она в каждом из нас. Сколько людей на Земле? Ты знаешь? — Не знаю. Миллиардов шесть-семь, а что? — Бог дал каждому из нас свой Дар — жизнь. Он создал нас по своему подобию. Повелел любить друг друга, помогать. Есть, конечно, промысел божий, каждому из нас уготована какая-то миссия, но Бог нам дал свободу выбора своих поступков, действий. Но когда мы отворачиваемся от людей, то частицы Бога, что в каждом из нас, они не в силах помочь нам. Отталкивая людей, ты отталкиваешь частицу самого Бога. А потом в одиночестве коришь его, что он отвернулся. Он никогда не отвернется от своих детей. Открой ему душу. Помолись с открытым сердцем, попроси помощи, и он не откажет. Укажет путь. Но опять же, он может лишь подсказать, куда тебе идти, поставить перед выбором, а дальше сам. И когда узришь свой путь, то только во взаимодействии, помогая другим людям, другим частицам от Бога, ты сумеешь преодолеть то, что у тебя камнем лежит на душе. В путь надо отправляться с легким сердцем. Может, расскажешь, что тебя гнетет? Кушаков сидел, напряженно слушая речь священника. Он отрицательно покачал головой и тяжело поднялся со скамьи: — Спасибо вам за консультацию, за то, что уделили время. Пойду я. Хоть и не понял ничего из слов священника Роман, но вышел из церкви успокоенным. Метания, страх непонятного ушли. В голове созрел план. Простой, но план, от этого ему и стало легко. Надо жить как раньше. Усилить меры конспирации и продолжать зарабатывать деньги, передавая американцам информацию. Вот и все. На своей ментовской службе невозможно заработать достойные деньги, чтобы можно было жить или что-либо купить. Значит, надо действовать. Чем больше, тем лучше. Одно задание — десять тысяч долларов. Нормальные расценки. За атомграды платят больше. Надо продумать, что еще можно добыть там. И с легким сердцем Кушаков пошел обедать в ближайшую недорогую столовую. Он четко усвоил урок, не тратить деньги, не привлекать к себе внимания. Вот и сейчас, вернувшись из Санкт-Петербурга, занял у сослуживцев деньги до получки. Поиздержался в отпуске. У троих, включая и Романова. Понемногу. Зато все знают, что Рома — позер, девушке пыль в глаза пустил. Но это нормально. Значит, мужик! Самец! Как еще очаровывать избалованную барышню бедному милиционеру? Пока ел нехитрый обед, прокручивал в голове задание. Расшифровал, прочитал, запомнил, сжег, пепел в раковину в ванной смыл. Все нормально. Следов нет. А задание, помимо к ранее отработанным, гласило, что Роме необходимо сфотографировать или ксерокопировать все шифрованные телеграммы, до которых он мог дотянуться. Только все, все знаки, которые там указаны. Когда он общался первый раз в Финляндии, то спрашивал, нужны ли им эти телеграммы. Разведчики сказали, что нет. Или не хотели подвергать его опасности, или просто у них был доступ к ним. Еще во время учебы в Питере, на занятиях по секретному делопроизводству объясняли, что разведки перехватывают все сообщения по всем каналам связи. Многие не могут расшифровать, компьютеры днем и ночью пытаются взломать шифры, коды, ключи, но не получается. Но если есть такая телеграмма, в которой указаны дата, время, текст оригинальный, то путем наложения текста на имеющийся перехват вычленяется ключ на месяц. И тогда можно читать иные телеграммы. Например, Министерства иностранных дел, Службы внешней разведки, ФСБ и других, поэтому пугали курсантов всеми мыслимыми карами, навсегда отбивая охоту сфотографировать, потерять телеграмму. Попивая компот, Кушаков улыбнулся, в памяти всплыла яркая картинка этого занятия. Жаль, что не обозначили цену. А так бы за каждую телеграмму по десять тысяч вечно зеленых долларов… Он зажмурил глаза от удовольствия, представляя, как можно неплохо заработать. Но тут же одернул себя. Нельзя расслабляться и предаваться мечтаниям. Это опасно. Это провал. Когда вернулся в отдел, сразу пошел к секретарю. Тесный кабинет, уставленный металлическими шкафами, на входе откидная доска-барьер. — Мария Семеновна, здравствуйте! — Здравствуй, Рома! Женщина неопределенного возраста, казалось, она стала частью этого кабинета, в толстых очках, по центру линз вставлены цилиндры, из-за чего создавалось впечатление, что она смотрит в бинокль. От этого у нее и появилось прозвище Бинокль, но за спиной. В отделе ее уважали. Называли «Семеновна». Всегда поможет, нужно оставить номер — оставит, нужно зарегистрировать документ задним числом, тоже идет навстречу. Внизу журнала, на полях, вписывает документ и ставит предыдущий номер, а через дробную черту пишет «один». Одним словом, Семеновна, как добрая мама, опекала оперативников, максимально облегчая им жизнь. — Мария Семеновна, папка с документами на ознакомление у вас? Там кое-что надо выписать. Она достала из шкафа толстую папку, было видно, что ей тяжело, суставы пальцев разбухли, папка с секретными документами чуть не упала. Подхватила второй рукой, бахнула на барьер: — Верни. Еще не все ознакомились, а там контрольные сроки есть. — Конечно, конечно, — суетливо подхватил папку Кушаков, подравнивая документы. — Я быстро. Час максимум, а то и раньше. Он посмотрел на часы. До конца обеда пятнадцать минут, значит, в запасе не более десяти минут. Закрыл кабинет изнутри на ключ. Трясущимися от волнения руками стал перебирать документы. Помнил Роман, что были две телеграммы, секретные. Ну, где же они?! Где?! Вот когда они не нужны, так первыми лежат, а когда нужны, не найдешь. Тьфу! Рукавом отер пот со лба, который предательски начал капать на документы с грифами секретности. Время, время, время!!! Твою же мать за ногу! Где?! Ну, где же?!! И только когда документы в папке подходили к концу, он увидел знакомый бланк и облегченно выдохнул. Достал из кармана обычный фотоаппарат, включил, примерился, чтобы весь текст вошел в экран. Слегка на кнопку, сфокусироваться! Чтобы четко было! Щелк! Затвор фотоаппарата сухо отработал. Еще раз. Контрольный. Взял вторую телеграмму. Пятнадцать секунд. Навел, спуск, еще раз. Сердце в груди стучит, ладони потеют, в горле сухо, грудь раздувается от частого, поверхностного дыхания. Передержал кнопку спуска, фотоаппарат начал снимать со звуком автомата. Испуганно убрал палец. Выдвижной объектив до конца не успел убраться, как Роман сунул его в карман. «Не могли, гады, дать маленькую бесшумную камеру!» — мелькнула мысль. Папку закрыть, два шага до двери, один оборот ключа, ключ выдернуть, на стол, упасть на стул, отвалиться. Уф! Казалось, что три километра пробежал, как на зачете по физо. Достал носовой платок, вытер лицо, шею, руки. Открылась дверь, и в кабинет вошел Романов, вернувшийся после обеденного перерыва. Он пребывал в добром расположении духа. — О! Ты уже здесь! А чего дверь закрыл? — Хотел вздремнуть в перерыве, вот и закрыл. — Понимаю. У самого бывает такое здоровое желание поспать на работе. Это нормально. А вот дома спать ложишься, глаза закрыл, а сна нет, работа в голову лезет. Вот это ненормально! О! А папку чего не вернул? — кивнул он на папку с документами для ознакомления. — Да чего-то забыл. Сейчас закину Биноклю. Романов внимательно посмотрел на Кушакова: — Ты чего-то какой-то рассеянный. В каких облаках витаешь? — Да, это… — неопределенно махнул рукой Роман. — Про Олесю все думаю. И партия хорошая, да вот потяну ли я семью… — Нормальный у тебя подход. Современный. Не любовь, а партия. Наверное, так и надо. Не то что в наше время. Залетела? От меня? Значит, пошли в ЗАГС! И все. Никаких сомнений. А у тебя партия. Вряд ли ты лучше сыщешь, Рома. Тебе всегда невеста нужна была с положением, с авторитетными родителями. Эта хоть красивая. Помню, по студенческой молодости мне сватали девушку. Родители в партийной верхушке были. Да и сейчас краем уха слышал, что тоже не бедствуют, владельцы заводов и пароходов, приглянулся я им каким-то боком. Устроили мне свидание… Так вот, хоть и много было у меня дури в голове и силушки во всех членах немерено, хоть отбавляй… Но… Не смог я. Свернул свидание, и домой, даже бутылочка портвейна, употребленная на пару, не оказала на меня должного влияния. Понял, что не смогу ничего. — Такая страшная была? — участливо спросил Роман. — Да не то слово, Ромчик! Самка шимпанзе — Джоконда на ее фоне. Нет, я не исключаю, что у нее покладистый характер и добрая душа, но… не смогу я столько выпить, да и жить ради денег с ней тоже не смогу. Но зато женился по любовному залету, скачу, как орангутанг, на задержании, и никому, кроме банков, ничего не должен! А на Олесе, ежели имеются отношения, женись, а то уведут. А как же твоя финка Элла? Роман не ожидал такого вопроса и закашлялся. — Нормально. Она к себе зовет на постоянку. Вот и думаю. — «Думалку» не сломай, кобель! Молодец! — коротко хохотнул Романов. Кушаков собрал документы в папку и отнес секретарю. Следующие два дня Роман провел с Олесей. Прогуливаясь вечером мимо дома родителей девушки, она ему предложила: — Может, зайдем к моим, чаю попьем? — Неудобно как-то. Они отдыхают, а мы тут как снег на голову.