— Кушаков Роман Анатольевич! Вы задержаны! Пошли! Поддерживая его, чтобы он не споткнулся, быстрым шагом пошли-потащили вниз. Кровь прилила к голове, воздуха не хватало. Охватила паника. Засосало под ложечкой, как тогда, в постели. Ноги стали ватными, колени предательски дрожали. Чтобы успокоиться, Роман глубоко дышал, задерживая дыхание на секунду. В голове сразу всплывали инструкции от учителей-англосаксов, как нужно себя вести при «неконтролируемой ситуации». Значит, нужно взять ее под контроль и управлять ею. Пока шел досмотр, в голове агента ЦРУ прокручивались варианты, где он мог проколоться и что на него есть. Самое главное — карта памяти с фотографиями шифротелеграмм и содержимого портфеля отца Олеси — Григорьева-старшего. Под шапкой не видно было, как улыбка чуть тронула его губы. Не найдут. Так. Компьютер, он просматривал на нем снимки. А ведь как чувствовал, отформатировал жесткий диск. Снова улыбка под непрозрачной шапкой. А что у вас есть против меня, товарищи чекисты? Ничего!!! Кукиш с маслом! На-ка, выкуси! Я снова вас всех переиграл! Его запихнули в автобус. Кинули на пол, прижали к полу ботинком. Очень страшно и унизительно. Несмотря на это, Кушаков с трудом сдерживал рвущийся из него смех. И он хотел пойти к ним? Он расстраивался, что не попал на службу? Тьфу! Да они дети сопливые! Его подготовка была во сто крат выше, чем у всего местного Управления ФСБ!!! В голове всплыла фраза из фильма «Место встречи изменить нельзя»: «Нет у вас методов против Кости Сапрыкина». Тут же сам себя одернул, нельзя расслабляться, нельзя!!! Могут точно так же, как в кино, подбросить кошелек. Только не кошелек, а что-то посерьезнее. Автобус въехал во внутренний двор Управления ФСБ. Без малейшего шанса на побег или сопротивление Романа провели внутрь здания, завели в какую-то комнату, довольно бесцеремонно плюхнули на сиденье стула и сдернули шапку. Жмурясь от яркого электрического света, он оглядел комнату. Потом начался личный досмотр. Пригласили двух понятых. Протокол. Раздели до нижнего белья. Внимательно рассматривали швы на одежде, старые кроссовки, от которых пахло как от дохлой крысы, чуть не распороли. Кушаков сидел, скованный наручниками, и, откинувшись на стул, затылком терся о прохладную стену, пытаясь остудить пылающую голову. Только на мгновение ему расстегнули браслеты, чтобы снять рубашку и куртку, затем сильно защелкнули. Снова расстегнули, чтобы подписал протокол. Пальцы опухли, почти не слушались, но он как-то сумел изобразить свою подпись. Большой кабинет, квадратов шестнадцать. Перед ним стоял большой стол, покрытый белым пластиком. Точно такой же, когда он был в Финляндии. Полиграф последней модели? Ну-ну. Плавали-знаем. Напротив два стола. За одним две тусклые личности. «Полиграфологи», — проскочило в голове у Кушакова. Они уставились в ноутбуки и что-то щелкали, настраивая аппаратуру. За вторым столом сидел за компьютером самый молодой. Взгляд испуганно-любопытный. «Следак», — понял Кушаков. Рядом, по бокам от стола, сидели еще двое. «Ну а это опера. Матерые. Не из местных, судя по одежде и обуви. Когда-то носились по земле, подметки отлетали, а сейчас в начальники выбились. Животики нарисовались. Неместные. Москвичи? Вполне. Сидим, молчим, улыбаемся, наблюдаем. Спокойно, Рома, спокойно! Нет у них на тебя ничего. Будут «надувать щеки», вытягивая «сознанку». Хрен с маслом! Только «несознанка»! Вам надо — вы и доказывайте. Я помолчу, посмотрю. Полиграф? Видал я ваш полиграф на болту с левой резьбой!» — Повязали, привезли. Браслеты снимите, руки затекли. Теперь-то куда я от вас денусь. — Роман вел себя расслабленно, как будто зашел в гости к старым приятелям на чашку чая, поболтать. Один из оперов кивнул, спецназовец отстегнул наручники, вернулся на место. Роман стал растирать запястья. — Кушаков Роман Анатольевич, вы задержаны по подозрению в совершении преступлений, предусмотренных статьей 275 Уголовного кодекса Российской Федерации «Государственная измена». Вам понятно? — Нет. Непонятно. — Кушаков широко раздвинул ноги, уселся поглубже в кресле, руки на стол. — Это допрос? — улыбаясь, спросил он. — Если допрос, звонок другу, у меня есть адвокаты с допуском к государственной тайне. Ваши заштатные «кивалы» мне ни к чему. Так допрос? Имейте в виду, что ни один допрос без адвоката не действителен. Щукин Полковник Щукин не спал больше суток, постоянно пил крепкий кофе, и уж какая по счету была пачка сигарет, он вообще не помнил. Стол был завален документами по Кушакову. На его рабочий компьютер шла прямая трансляция из комнаты, где сидел арестованный агент Растесс. Рядом пристроился майор Уланов, он внимательно рассматривал схему перемещений Кушакова по городу после его возвращения из Санкт-Петербурга, сверяясь со сводками наружного наблюдения. Когда Кушаков положил руки на стол, Щукин сильно стукнул по столу, кружка с кофе подпрыгнула и чуть не опрокинулась на документы. Уланов поднял красные от усталости и недосыпания глаза на начальника. — Ты видел?! Нет, ты видел? — тыкал пальцем в монитор полковник. — А что там? Я слушал. — Он знает, что перед ним полиграф! Мало кто в управлении знает, что у нас такой появился. Месяц назад только монтировать и устанавливать закончили. Не всех сотрудников успели прогнать через него как положено. А этот знает!!! И поведение, словно он ведет допрос, а не мы. Ничего не получится! Он знает, чует, что у нас на него, кроме косвенных улик, нет ничего. — Щукин схватил телефон, набрал номер: — Алло, Матвеич, что у вас там? Как стер? Все равно забирай, пусть технари колдуют, за какой хрен они свой хлеб едят?! Смотрите внимательно. А? Нет. Не колется он. Еще пару часов, и он начнет издеваться. Не знаю. Хоть на молекулы разбери его хату, я из своей получки буду год оплачивать его ремонт! Но доказуху добудьте! — Бросил в раздражении трубку и проворчал: — Паршивец отформатировал свой жесткий диск на компьютере. — Значит, все? — не удержавшись, с досадой воскликнул Уланов. — Столько работы — псу под хвост! — Ничего «не все»! Наши программу какую-то ему успели засунуть. Есть шанс восстановить. Резервное копирование, — жестко ответил Щукин. — Искать будем, думать будем. Я к заму на доклад. — И он, надев пиджак, вышел из кабинета. Тем временем допрос агента продолжался, и Аркадий Викторович сделал звук громче. Через полчаса Щукин вернулся весь красный, злой. — Крепкий. На арапа не возьмешь. Говорил же, что рано. Он же почти успокоился, на следующей тайниковой операции и взяли бы тепленького. Эх! — Что делать будем? — оторвавшись от бумаг, спросил Уланов. — Я предложил профилактировать. Думаю, что это самое разумное решение. И из ситуации выйдем, создадим Кушакову режим мнимого благоприятствования, пусть расслабится, мол, контрразведчики обделались по полной. А сами будем работать. Иди готовь документы по уведомлению о противоправной деятельности гражданина Кушакова. Тридцать минут у тебя есть. Потом надо еще с руководством согласовать. И с Москвой непременно. Без их санкции не получится. Через пять часов Кушакову вручили под роспись уведомление о недопустимости ведения противоправной деятельности. Не выдавая своего волнения, с той же легкой, блуждающей улыбочкой, он вышел из Управления ФСБ. Документ не сложил, а лишь помахал контролеру на выходе, не удержавшись от язвительной фразы: — Чао, Буратино! Прапорщика аж подбросило от такой наглой фамильярности. Майор Уланов стоял в холле, изображая посетителя, набирал номер на служебном настенном телефоне, и весь покраснел от злости, напрягся спиной, но постарался не выдать своих эмоций. Когда массивная дверь закрылась за Кушаковым, контролер обратился к Уланову: — Нет, вы видели, товарищ майор! Какой гад! Меня Буратино обозвал! Жаль, что не тридцать седьмой год! Его бы давно уже к стенке во дворе поставили! Уланов неотрывно смотрел на входную дверь и, не оборачиваясь, ответил: — Был бы на дворе тридцать седьмой год, нас бы давно уже в распыл пустили. И тебя, и меня. Поэтому хорошо, что сейчас на дворе иное время. Не переживай. Отомстим. Очень больно ему будет. Больно накажем. В кабинете у Щукина уже собралось много народа. Окна нараспашку, почти все курили. Присутствующие были злы, расстроенны, эмоционально взвинченны. Штатный невропатолог, она же и полиграфолог управления, Ольга Николаевна, женщина чуть за сорок, имевшая в багаже три командировки в зону боевых действий в Чечне, обычно выдержанная, разошлась не на шутку. Громко, не сдерживаясь, не подбирая слова, она стучала пальцем по бумагам, не обращая внимания на то, что пепел с сигареты сыпался на документы и падал на пол: — Я ничего не понимаю! Чуть меньше года прошло! Это другой человек! Я всю ночь готовилась! Полностью просмотрела, в том числе и видеозаписи, когда я его «мариновала» в коридоре перед обследованием. Неврастеничный тип, с завышенным самомнением, неразборчив в средствах при достижении цели. Беспринципный! Склонность к садизму! Получал взятки, подкидывал улики, пробовал наркотики. Высокомерен. Людей считает лишь средством для достижения личных целей! А сейчас! Ничего!!! Абсолютно! Вся полиграмма — честнейший альтруист! А его улыбочка! Он знал про эту модель полиграфа! Мы ему не говорили, а он уже расстегнул рукава и закатал рукава рубашки! Но невозможно так за год научить человека!!! Невозможно подготовить к проверке на полиграфе! Мы его «раскачивали», провоцировали, чтобы он сорвался, только что не оскорбляли и не били. И ничего… Этого просто не может быть! Щукин посмотрел на полиграфолога из Москвы: — А ваше мнение? У того на щеках пылал румянец. Желваки ходили ходуном, было видно, что он тоже переживает. — Я полностью разделяю мнение коллеги. Я также ознакомился с данными обследования, что было ранее. Или мы имеем дело с социопатом, патологическим лжецом, что невероятно за столь короткий срок. Или же его ЦРУ научило так проходить полиграф, что, если возьмете его, очень хотелось бы с ним пообщаться, чтобы он поделился этой методикой. — У вас все? — Понадобится время, чтобы все еще раз проанализировать. Но предварительно — ничего. Отпустили специалистов по полиграфу, оставшиеся офицеры стали обсуждать сложившуюся ситуацию. Все понимали, что атака в лоб провалилась. Уланов рассказал про брошенную Кушаковым фразу в холле. Раздался телефон на столе Щукина, он поговорил и обернулся ко всем присутствующим: — Ну что, кажется, не все еще потеряно. Кушаков вышел по каналу срочной связи на своих хозяев, запросил неотложный контакт через тайник, написал, что задание выполнено. В кабинете повисла пауза. — Он в своем уме или посчитал, что мы бессильны? — Товарищ из Москвы был в недоумении. — Думаю, что здесь дело в жадности, — задумчиво ответил Щукин. — Последняя связь. Потом переходит в «спящий режим». Он же не знает, что у нас есть на него. А мы же хотели взять его с поличным. Вот и будем брать. Но здесь без помощи Центрального аппарата в Москве нам не справиться. Второй командированный из Москвы тяжелым кулаком прижал документы на столе: — Сделаем все, что надо. Люди, техника будут. Сам куда надо пойду. Такого еще не было, чтобы шпион так нагло вел себя в Конторе. Периодически звонили Щукину разведчики из наружного наблюдения, технари с «горячего контроля» технических каналов связи.