– Превратится в маньяка, который придумывает себе болезни или стремится все контролировать? Хочешь такого сына? – Она будет красавицей. – Это будет мальчик, черт побери. – Пускай будет мальчик. – Наш ребенок не получит имя призрака. – Нет. – Завтра пойдем к специалисту. – Ладно. – И хватит этих причуд. – Ладно. Воздух дома Здесь, в домике, есть все, даже выпивка. И книги. На столе – открытый ноутбук. Ты полчаса сидишь и смотришь на него. Каждая минута – это точка невозврата. Что ты собираешься делать? Ни малейшего представления. Ты еще не успела совладать с накатившей волной ярости, все произошло в одно мгновение: лязг захлопнувшейся двери, щелчок стержней задвижки, вошедших в пазы. Ты даже не заметила, как прикоснулась к металлу, словно это сделала какая-то другая ты. Сердце все еще неистово бьется. Нормальная реакция. Многие на твоем месте поступили бы хуже. Можешь рассуждать сколько угодно, но, если у человека украли жизнь, неизбежно возникает желание свести счеты. И теперь в клетке Лука. Ты удерживаешь человека в неволе, как когда-то поступил с тобой его отец. Стрелка отсчитывает секунды; с каждым ее движением ты становишься все больше похожей на монстра. Но открыть дверь ты не можешь: он тут же набросится на тебя. Откуда тебе знать, как он воспримет твою проделку… Но в каком-то смысле это справедливо: пусть узнает, что такое тюрьма. Интересно, как к этому отнесся бы высокочтимый Карло Мария Балестри? Его сын по другую сторону двери. Может, парню это будет даже полезно: он жаждал искупления? Вот оно. А теперь откроем шкаф для провизии. Там ее столько, что хватит накормить полк солдат. Ты выглядываешь наружу: дождь льет как из ведра, стучит по железу, словно сотня барабанов. Кричи не кричи, никто тебя не услышит… Ты бегаешь вдоль стен ящика, потом останавливаешься. Под ногами – пластиковый желоб, в него уложены электрические кабели. Смотришь на отверстие, через которое они выходят наружу. Мгновение спустя возвращаешься, оставляя на плитках пола мокрые следы. Наклоняешься над розеткой, делаешь глубокий вдох. И выдергиваешь вилку. Тебе известно, что здоровый человек старше тридцати может выдержать целую неделю без еды и питья. Однако тут многое зависит от пола и обмена веществ. Самое важное – не допустить определенного уровня обезвоживания: это приводит к артериальной гипотензии, приступам головокружения, галлюцинациям. Далее – глубокий обморок и смерть. Как при большой кровопотере. Приемлемый вариант – три дня. Если разблокировать дверь через три дня, у него не хватит сил, чтобы побежать за тобой. А еще там, внутри, темно. Ты ведь помнишь, как бывало, когда дверь ящика вдруг распахивалась: казалось, что яркий свет после кромешной тьмы тебя убьет. Что-то вроде внезапной слепоты, только наоборот. Это даст тебе дополнительное преимущество во времени. Тем не менее действовать придется быстро. Это ты решила сразу: в его жилище все останется в точности таким, как ты застала. Когда Лука выползет из клетки, он не обнаружит дома никаких перемен, словно ничего и не было. Подумает, что его навестил призрак. И будет недалек от истины. Почему ты вернулась? Если оглянуться, заметишь дорогу, которая ведет от прошлого к настоящему, а на середине этой дороги – туннель. Или мост. Гигантская эстакада, из тех, что теряются в тумане. На протяжении многих километров эта дорога пролегает через облака. В Китае есть мост высотой в пятьсот шестьдесят пять метров; любопытно, что испытывают те, кто по нему едет… Но сейчас ты по другую сторону. И тебе нужно понять, откуда ты пришла. Западная 167 улица, детская площадка. В твоем доме живут другие люди, но это неважно. Он здесь, он настоящий. План простой: лишить его сил. Ни воды, ни еды. Есть шкаф для провизии, есть кухня. Но контейнер предназначен не для этого. У него есть мобильник? Но в этих железных стенах он бесполезен, иначе сюда уже прибыли бы спасатели. Он один, он знает, что отрезан от мира, особенно при такой погоде. Синоптики говорят, что она продержится еще несколько дней. Отключить в контейнере электричество было не просто актом вандализма: у него может оказаться с собой еще один компьютер, зарядное устройство… Лучше не рисковать. Ты не выключаешь в домике свет. Разве что из предосторожности закрываешь ставни. Достаешь из кармана маленький ключик, подходишь к ноутбуку, в два счета справляешься с паролем. Открывается черный экран. Через долю секунды ты входишь в компьютер и начинаешь копировать данные. Если ты ошиблась, то тебе не удается понять, в чем дело. Без клетки ты ничто. Все придерживаются противоположного мнения, но истина в том, что ты из нее так и не вышла. У Луки свои проблемы. Он славный парень. Ты таскала его за собой чуть ли не по всему городу, а однажды даже заговорила с ним. Приятно было ходить за ним по пятам, когда он переставал следить за тобой, давать ему иллюзию преимущества. Скармливать ему эти песни, фотографии улиц, луж, небоскребов. Стоять на каком-нибудь углу, чувствуя на себе его взгляд – это было похоже на объятие. Возможно, именно такое ощущение возникает, когда вдруг чувствуешь ветер, согревающий тебя изнутри: это воздух дома. И ты чувствуешь, что не можешь без него обойтись. Ты проводишь ночь, лежа на кровати, одетая. Когда дождь перестает, слышно, как падают редкие капли. Снаружи слышатся глухие удары, чем-то похожие на крик. Вот чем ты была когда-то. Ты чувствуешь волнение. Возможно, это называется ностальгией. Твоя мать – пленница в пятикомнатной квартире, среди хаоса большого города. Ты представляешь себе, как она стоит в отчаянии перед открытым шкафом и обувной коробкой, где хранились сбережения семьи. Эта пустая коробка может значить только одно: «Вы меня больше не увидите». Ты попыталась, но не смогла: видеть ее перед собой, во плоти – в этом была какая-то аномалия (не говоря о ее лжи, с этим так называемым папочкой…) Твоя мать реально существует только в твоем представлении, которое ты создавала все эти годы. А может быть, все как раз наоборот. Иногда расстояние, отделяющее тебя от человека, становится защитой: кто далеко, того уже нельзя предать. Поэтому, завернув за угол, ты выбрасываешь записную книжку. Исчезнуть. Этому тебя научили быстро. Имя, канувшее в небытие; мгновенно рассеивающийся дымок, вроде того, который ты воображала в детстве, когда, играя в пустом доме, чувствовала, как тебе в ухо дышит шаловливое привидение. Назойливые покойники были ни при чем: это была ласка судьбы. Бывают моменты, когда ярость приковывает тебя к стулу, заставляет стискивать зубы. Идея была простой: вернуться в ящик, а потом решить, что делать дальше. Если придется что-то делать. Контейнер оказался занят. Такое оскорбление стерпеть нелегко, и в первый момент тебе захотелось просто развернуться и уйти, оставив все как есть, оставив этого типа внутри, чтобы он обдирал себе ногти о железо. Но время идет, и в тебе все больше крепнет убеждение: если что-то и было ошибкой, то это газовая горелка, с помощью которой карабинеры однажды вскрыли контейнер. Дождь то перестает, то принимается снова. В минуты затишья ты лежишь не двигаясь: тишина против тишины. Не слышно, как открывают кран, как поворачивается дверная ручка. Ты знаешь, что металл не пропускает звуки, но там, внутри, все иначе, там происходит какое-то чудо и все чувства обостряются. Отчаяние может творить чудеса. Если Лука еще не умер, он сейчас переживает это превращение: уши становятся радарами, способными уловить звук падающей булавки на расстоянии ста метров от клетки. Тем более – звук льющейся воды. Ты шевелишься, только когда лужи выплескиваются через край или ветер раскачивает иву, заглушая все звуки шелестом ее ветвей, похожим на шум прибоя. Я часто играла в эту игру. Закрываешь глаза – и воображаешь, что ты на пляже. А сейчас ты выходишь из домика, осторожно шагая по траве, и приближаешься к двери контейнера. И чувствуешь легкий толчок, когда прижимаешься виском к металлу. Изнутри не доносится ни звука, ни стона. Потом ты замечаешь намокший листок бумаги, выглядывающий из-под двери. Это клочок миллиметровки с какой-то надписью, которую почти невозможно разобрать: писать при скудном свете, просачивающемся сквозь зазор под дверью, вообще нелегко, а на отсыревшей бумаге тем более. Ты не подбираешь листок, просто наклоняешься, чтобы прочесть расплывающиеся буквы: «Развлекайся!» Ты знаешь о нем все, включая его ник в Сети. Тебе нравилось наблюдать за его попытками сближения. Он придумал себе занятную искусственную личность – трудоголик, всегда верный своим обязательствам. Зачем? Ты сто раз задавала себе этот вопрос, но так и не получила вразумительного ответа. А ведь в любой момент могла сдать его в полицию: шутка ли, за тобой шпионит сын человека, продержавшего тебя четырнадцать лет в плену, – однако не сделала этого. Он даже ходит к той же тетке-психотерапевту, которая помогает тебе заново интегрироваться в общество. Подбирает окурки, которые ты разбрасываешь на улице: он чего-то добивается. Между чувством вины и наследственной склонностью к безумию пролег целый океан. Ты дождалась, когда пена прибоя коснется твоих ног, – и ринулась вперед. У тебя есть преимущество: Лука не подозревает, что ты его разоблачила. Ты знаешь даже номер машины, на которой он иногда разъезжает по городу. Наверно, тебе следовало бы пожалеть Джованни, но когда ты пытаешься о нем думать, то не чувствуешь ничего, ни тени благодарности. Страшно признаться себе в этом, но ты даже не помнишь звук его голоса. А вот глаза ты видишь: они настолько откровенные, что в одном взгляде можно прочесть всю душу. Ты старалась, как могла, но дышать рядом с ним было все равно что сидеть в унылом ящике, где пыль сыплется с потолка. Вроде бы тебе дают всё: и тело, и тепло, и нежность. Но ты пожила тут сколько-то – и хватит. Пора двигаться к новым открытиям. Доиграть роль, которую тебе неожиданно поручили. А когда возвращаешься мыслью к этому парню, результат всегда один – широкий зевок. «Развлекайся!» Пустая и безадресная угроза: помимо случайного порыва ветра, его мог запереть кто угодно. Ты тщательно осмотрела каждый угол, каждую розетку: в контейнере нет ни одной телекамеры. А если бы она даже и была, изнутри невозможно следить за тем, что происходит вокруг. Он просто блефует, чтобы пощекотать тебе нервы. Ты продолжаешь начатое. На следующем листке два слова: «Есть» и чуть пониже: «Пить». Когда ты наклоняешься к щели под дверью, уже чувствуешь скверный запах. * * * Четвертый день на исходе. Что-то не позволяет тебе его выпустить; хотя чем дольше ты тянешь с этим, тем больше рискуешь, что у тебя на совести будет труп. Но ты не двигаешься с места, для бегства все готово, а ты так и сидишь на стуле и всматриваешься в это жилье, как в зеркало. На постели ни единой морщинки; невозможно догадаться, что здесь побывал чужой. Ну разве что какой-нибудь чудак. Или псих с навязчивой идеей отомстить семье, причинившей людям столько горя. Или отец, брат, племянник неизвестной девочки, которую десятилетия назад по частям распихали по пластиковым пакетам и выбросили в залив. Иногда тебе кажется, что над тобой проклятие: что из вас двоих узница на самом деле ты, хотя ничто не мешает тебе открыть дверь и сразу затеряться в лесу. А он – свободен. Чтобы не оставлять следов, вместо обеда и ужина ты сосала сухие спагетти. Заплесневевшие фрукты в пищу больше не годились. Ты выпила две бутылки воды из уже вскрытой упаковки. Когда Лука выползет из клетки, он будет не в том состоянии, чтобы пересчитывать бутылки. Ты даже позволила себе выпить несколько глотков рома. Биологические отходы ты успела вынести и ликвидировать в те недолгие моменты, когда на помощь тебе приходило небо, обрушивая на землю двадцатиминутный ливень. Домик выглядит нежилым. Чтобы вернуть экран ноутбука в то положение, которое было у него вначале, пришлось провозиться несколько часов, ты снова и снова по миллиметру меняла его наклон, добиваясь точности. Пока не выбилась из сил и не заснула, сидя на стуле, опустив голову на стол. Когда ты снова открыла глаза, оказалось, что полночь пятого дня наступила час назад. И тут ты со всей ясностью поняла: «Я его убиваю». Прообраз будущего Звонок возвещает о конце перемены. Гэвин через щель в дверце следит за Брендой Коллинз: она последняя, кто остался во дворе, стоит посреди лужайки, рядом с качелями. И озирается вокруг. Выжидает еще секунду-другую, вид у нее хмурый. Наконец цедит сквозь зубы: «Ну и дурак». Мальчик хихикает. А она убегает. Это было чистое везение: подловить мистера Паркера перед распределительным шкафом. Наверно, ему понадобилось проверить показания счетчиков. Гэвин видел, как он что-то записывает на листке бумаги, а затем запирает шкаф на один оборот ключа. Только вот шкафчик остался незапертым. Ребята в классе играют; Сибилла Рамос, повернувшись лицом к стене, бормочет считалку. Гэвин принимает решение мгновенно. У него учащенно бьется сердце. И дыхание как будто свистит внутри. Гэвин представляет себе свою пустую парту и мисс Купер, которая уже начинает заводиться: она терпеть не может, когда ребята идут в туалет в конце перемены. Однажды она напустилась на Брайана Петерсона. Он опоздал и влетел в класс запыхавшийся, и за это она выставила его за дверь на целый час. С начала урока прошло уже пять минут. Может, даже больше. Но Гэвин все еще тут. Сквозь горизонтальную щель в дверце он наблюдает за лужайкой. Гвалт прекратился, слышно только, как проезжают машины. Коди – городок тихий. Мальчик положил палец на металлический язычок замка, секунда – и он повернет его. Сейчас как раз время выйти из укрытия и нарваться на взбучку. Кроме шуток, он готов повернуть язычок. Это похоже на сон. Перед входом в школу возникает мистер Паркер собственной персоной. Поднимается на одну ступеньку, осматривается. складывает руки рупором. «Гэвин!» – грозно кричит он. Затем, пробормотав что-то невнятное, выходит на середину лужайки. «Эй, Гэвин!» У него начинается приступ кашля, он сплевывает в траву белый сгусток мокроты. «Чертова ребятня!» – цедит он сквозь зубы и идет вдоль школьного здания, начиная обход территории. Минуты, которые за этим следуют, – прекрасны. И одновременно ужасны. В шкафчике жарко, воздух спертый. Гэвин видит, как мистер Паркер показывается из-за угла школы, и готов прыснуть со смеху, но сдерживается. В этот момент появляется взволнованная мисс Купер: «Альфред!» Сторож разводит руками. «О господи!» – восклицает мисс Купер и снова исчезает в дверях школы. Гэвин ничего не предпринимает, просто следит за происходящим. Он знает, что пора уходить, что шутка затянулась. И все же не двигается с места. Мисс Купер не намерена сдаваться. Когда она снова появляется на пороге, рядом с ней – мистер Кокс в своем неизменном спортивном костюме красного цвета. Среди учеников начальной школы Вэлли ходит легенда, будто во всем округе Парк никто и никогда не видел Кокса в джинсах. Его манера одеваться могла бы занять почетное место в списке причуд, задокументированных в штате Вайоминг с 1950 года по наши дни. У Кокса на шее – свисток, в который он свистит. После чего выкрикивает имя мальчика, и его голос гремит на всю округу: никакого сравнения с сиплым хрипом сторожа. Появление директора заставляет учительницу пошатнуться. «Так что?» – строгим голосом спрашивает мистер Уэбер. Она подносит руку к груди. Похоже, она задыхается. «Не отзывается», – отвечает Кокс. Уэбер озирается вокруг. «Он не мог уйти далеко. Калитка и ворота заперты. Давайте еще раз осмотрим туалеты и раздевалки. Заглянем всюду. А вы, мисс Купер, спросите у мальчиков, кто видел его последним». А он здесь, в нескольких шагах от них. Прямо фокус какой-то: распределительный шкаф настолько у всех на виду, что становится невидимым. Его никто не замечает, как платан на лужайке и пластиковые кубы, вокруг которых играет на перемене малышня. Шутка шуткой, но любой мальчишка в радиусе пятидесяти метров, только услышав свое имя, сразу выскочил бы из укрытия. А Гэвин не двигается с места. Он в ловушке. Хотя нет: в ловушке те, кто остался снаружи. Ему пришлось пригнуться, втянуть шею в плечи. Такое впечатление, что воздух душит его, с трудом проходя через гортань. На пороге школы – парад учителей. Они появляются на секунду и тут же исчезают. Гэвин узнаёт миссис Дюшен из другого класса: она промелькнула, точно молния. За ней – преподавательница религии. Приходит даже Миранда Бойл из секретариата, которая вечно сидит на своем крутящемся стуле за стеклянной перегородкой, словно курица-несушка на яйцах. Из шкафа Гэвину видны только лужайка, ступеньки и вход в школу, на фасаде которой красуется памятная табличка в честь Буффало Билла (чье настоящее имя было Уильям Фредерик Коди: это первое, что должен усвоить каждый житель городка). Какое-то время ничего не происходит. Но Гэвину не по себе: он чувствует, что воздух внутри шкафа насыщен электричеством. Возможно, все дело в этих ящичках у него за спиной: они издают тихое, словно доносящееся откуда-то издалека гудение. Он не сдержался и намочил штаны. Что-то стукнуло. Чуть погодя хлопнула калитка. В горизонтальную щель видны двое мужчин в форме, которые быстро шагают вдоль фасада. Полиция. С мальчика вмиг слетает оцепенение. Что это на него нашло? То, что было шуткой, принимает серьезный оборот: если раньше ему угрожала только головомойка от мисс Купер, то теперь перед ним маячит перспектива оказаться в наручниках. Гэвин понимает: пора выходить из укрытия – спектакль окончен. Он и так зашел слишком далеко. Новость наверняка уже облетела школу, ее обсуждают в каждом классе. Веселая игра в прятки вот-вот обернется трагедией: с сегодняшнего дня его будут считать психом, способным на самые дикие поступки. Он мог бы соврать, что не собирался никого пугать, что просто спрятался в этом шкафу, а потом заснул. С ним и вправду произошла похожая история: они ездили на экскурсию к гейзеру, а на обратном пути он задремал, и его чуть не забыли на заднем сиденье автобуса. Или он мог соврать, что упал в обморок, как было в тот раз, когда у него брали кровь на анализ. Или что его укусил паук. Короче, доказать, что он не сумасшедший. Полицейские выходят из школьного здания. Их сопровождают мистер Уэбер и мисс Купер. С ними Бренда Коллинз. Она, похоже, напугана и держится за юбку учительницы. Компания останавливается перед кубами из пластика. – Ну, рассказывай, – говорит девочке мисс Купер. – Тебе нечего бояться.