Сначала он долго изучал эти леса, чтобы его не засекали ни свои, ни чужие. Потом он решил следить за краснокожими, и у него неплохо получалось, а его военное образование было хорошим бэкграундом для жизни в этих местах. Он отслеживал небольшие отряды апачей, в основном разведчиков, и вместе со стаей разрывал их тела на куски — ужасная смерть, скажу я вам! — уничтожив за полгода свыше ста разведчиков и отпуская с повреждениями каждого десятого. О нем очень скоро стали ходить легенды — истории о воине леса, убивающего только краснокожих. Конечно же, эти слухи в скором времени дошли и да Орда-Джана, который лишался лучших разведчиков. Он шел с беспроигрышной серией побед над Европейским альянсом, и ему было тяжело слышать, что какой-то дух леса разрывает его людей на части. Тогда он приказал умерить любую военно-розыскную деятельность в лесах, где орудовал наш безымянный герой. И вправду, после этого приказа испуганные разведчики перестали пропадать. Наш же герой сидел без добычи две недели, прежде чем понял, что эту часть леса оставили без наблюдения. Тогда он решил изучить места поглубже в тылу врага. И с каждым днем уходил дальше в те еще не изведанные им места. Проводя все свое время с волками, он забыл, что такое русский язык, гигиена, и многое в поведении человека он начал заимствовать от животного. Он даже перестал готовить себе еду и ел сырое, как волки, мясо. Первое время, конечно же, он испытывал ужасные боли в животе, отравление, диареи, но со временем это ушло. Он понимал, что в этом мире лучше быть животным, и ему нравилось его новая жизнь. Он полностью перешел на бесшумные орудия убийства, такие как: пара японских катан, нож, лук, арбалет, рогатка и зубы. Конечно же, его самым свирепым оружием была дикая стая. Он улучшил свои навыки перемещения в лесу, его не чуяли даже волки, когда он хотел. Он мастерски лазил по деревьям и убивал врагов. Перейдя на новые земли, он начал уничтожать не только разведчиков, но и пехоту. В этих лесах он вытесал из себя смертельный вид оружия, и в тандеме с волосатыми друзьями прекрасно справлялся с задачей испортить нашему кавказскому другу жизнь. Так же, как и в этот прекрасный день, ему неслыханно везло: наткнувшись не просто на отряд рядовых воинов, он встретил в лесу взвод элиты орды Орда-Джана. Это были гордые воины, джигиты северного Кавказа. Он не без труда расправился с этим отрядом из пяти опытных джедаев. Сидя весь в их крови, он понимал, что Орда-Джан наконец-то по-настоящему расстроится из-за потери его кровных воинов. Его волки обгладывали кости, когда наш безымянный воин свистнул, дав команду отходить зверю. Его проживание в лесу сулило ему иное времяпрепровождение: каждый день он тренировался сам и дрессировал волков, много охотился, много размышлял о жизни и в целом о природе существования. Он больше не проклинал судьбу и иногда ловил себя на мысли, что ему очень нравится свобода. Все эти казармы, учебки, ответственность перед начальством, отцом, поддержание своего авторитета, устройство в жизни так много значили для него раньше и так мало — сейчас. Он иногда думал, что даже немного рад, что все так произошло в его жизни и теперь он наконец-то ощущает свободу от всего, что у него было. Он даже думал простить Орда-Джана и бросить все это дело мщения, и на самом деле он уже и не спешил мстить. Если бы все получилось, и месть была бы свершена окончательно, он бы потерял также весь интерес к жизни и существованию, поэтому он потихоньку развлекался, убивая людей Джана и нанося ему урон, но, бывало, путался в своих чувствах и хотел побыстрее отделаться и отомстить. И такая борьба внутри привела его к мысли, что нужно довериться судьбе и просто делать работу, которую он уже много раз делал, нападая на отряды Орда-Джана. И если судьба даст ему случай отомстить вскоре или через десяток лет, он не особо расстроится ни в том, ни в другом случае. Пребывание в этих местах в тылу врага дало ему четкое видение стратегии и уловок своего соперника. Он часто видел, как люди спускаются под землю, и понял, какую «игру под столом» вел его враг. Но также он понимал, что нападать на катакомбы было бы глупо, потому что он не знал этих ходов, не видел планов. Как он смог бы драться со стаей под землей? Ну, и как вариант, можно было послать тихую весточку в один из вражеских альянсов, но это было бы слишком неинтересно и просто. Наш безымянный воин позже принял решение пройти всю границу фронта от места, где он находился, до границы с Канадой и почистить ряды орды Орда-Джана. Он понимал, что его путь — это путь целой жизни: это огромное расстояние для пешей прогулки. Но это как раз был его случай, план на всю жизнь, а если убьют, то и не придется мучатся. Цель была поставлена, и если он все-таки встретит Орда-Джана в этом путешествии, то попытается убить его, а если получится, то остальную часть жизни, пока Всевышний не заберет его, будет жить в лесу со своими волками. Что же касается его стаи, она быстро множилась: рождались новые волчата, и приходилось делать остановки в походе по месяцу-два. Но потихоньку дело двигалось, и через пару лет у Безымянного было уже двадцать волков. Конечно, без жертв не обходилось, и иногда его стаю обстреливали, но всегда тех, кто стрелял, разрывали на куски. Вот так и вел свое существование безымянный мститель северных земель. Продвижение на юг по фронту было делом нелегким. Он шел, считай, по головам своих врагов, и часто люди замечали след стаи, и вся эта информация докладывалась воину гор. Безымянный мог понять, что такой близкий путь от фронта может завести его в ловушку, потому что Джан легко примет контрмеры, вычисляя траекторию пути. Безымянный решил свернуть на восток на пять километров и двигаться чуть дальше от фронта, постоянно возвращаясь к нему для нападения в разных точках. Таким образом велась некая игра в шахматы между Безымянным и Джаном. Там, где краснокожие организовывали западню, он не появлялся, а там, где не думали, он проносился, как пламенный ветер. Всегда обходя Джана на ход вперед, Безымянный шел по головам и уничтожал отряды. По слухам, в орде апачей сочиняли легенды о воине-волке, раздирающем своих жертв, и то, что от него погибали только люди Джана, наводило на мысль, что их полководца прокляли древним проклятием. Когда же сам Джан услышал об этом, он рассмеялся и сказал, что это всего лишь расчетливый сукин сын, который просто умнее всех этих полководцев альянса. И лишь сказал, что наконец-то появился интересный игрок и настоящий мужчина на карте этой войны. По этому высказыванию прессе стало понятно, что Джан не может не уважать реально умную, расчетливую силу. И заголовки в интернете снова наполнились желтыми высказываниями по поводу того, что у Джана нет конкурентов по обеим сторонам фронтов, но есть хороший конкурент в его дворе, высмеивая альянсы в их затупленных мерах ведения войны и самого Джана за то, что выигрывает везде кроме своего тыла. Также на карте военных действий — там, где пересекались все три границы фронтов, — стоял небольшой город, к которому постепенно двигался наш безымянный дрессировщик. Об этом городе я, несомненно, много буду говорить в этом повествовании, потому что это абсолютно уникальный объект на военной карте. Это место было особенным, потому что в нем могли находиться все три компании наемников, не боясь за свою жизнь. На территории города и в его окрестностях радиусом в десять километров не велись никакие акты агрессии — ну, кроме дуэлей, весьма частых в этих местах. Город этот был создан одним английским евреем, филантропом. В пятидесятом году двадцатого столетия у города даже был губернатор, но об этом я расскажу позже. Здесь, несомненно, мог спрятаться любой раненый наемник или любой другой человек — залатать раны без страха за свою жизнь. Город-убежище. Город был построен в разных стилях: тут можно было увидеть квартал периода вестерна и ребят, похожих на ковбоев, также был и русский уголок стиля девятнадцатого века, итальянский квартал, мексиканский, японский, китайский, но у них было мало различий, арабский, африканский, ирландский, даже цыганский, в котором самого крепкого и сильного наемника могли обокрасть до нитки. И самое невероятное в этом городе было то, что тут реально все соблюдали перемирие. Каждая крыша в городе была алого цвета, так что, если посмотреть на город сверху, он казался большой каплей крови. Это было сделано, чтобы почтить память первых воинов, проливших здесь свою кровь, когда этот город перемирия строился здесь семьдесят лет назад. Сначала город предназначался как точка спасения для местных жителей, позже, когда город получил статус неприкасаемого, тут погибло много людей, чтобы этот статус наконец-то стали уважать и соблюдать. Позже он получил название «город-убежище», а так как его основатель был еврей, город назвали Хеврон-Бецер — в честь двух ветхозаветных городов-убежищ. Говорили даже, что город охраняет древнее пророчество, которое не дает человеку право отомстить своему обидчику. Любой, кто захочет стать мстящим за кровь, умрет, не приведя свою месть в исполнение. Люди верили в это, и эта легенда отчасти тоже поддерживала мир. Что же касается дальнейшего названия города, оно менялось с каждым последующим губернатором. Каждая компания наемников называла его по-разному, каждый народ называл его по-своему. И чтобы не создавать дополнительные конфликты между его постоянно меняющимися жителями, его просто решили не называть официально. Русские называли его Войнаград, американцы ушли недалеко и назвали WarCity. Странные названия для города, в котором война была запрещена. Евреи так и называли его Хеврон-Бецер — «город-укрытие». Все названия, конечно, я не смогу перечислить, но в общенародном формате его звали Город алых крыш. Немного расскажу о его постройках. Самое высокое здание — это двухэтажная ратуша, где сидел губернатор. На втором месте был отель-салун, выполненный в всем знакомом стиле — вестерне. Выделялось и деревянное здание девятнадцатого века, сто раз перелатанное новыми досками. Все же остальные здания центра города были похожи на эти. Уходя в кварталы, пошли все остальные культуры, постройки всех народностей и стилей, и самое главное — что все девятнадцатого века. У индейцев стояли просто вигвамы, что иногда вызывало смех между горожанами других наемных групп. В городе было много торговцев, базаров, площадей; работорговля, наркотики, проституция, оружейная торговля — любой вид контрабанды был источником дохода жителей этого города. Если можно было позаимствовать бы название, его назвали бы «город грехов», Вавилон, тот же Капернаум и так далее. Тут было разрешено все, что угодно, для любой грязной души, и любой бродяга мог стать богачом. Это был город шанса подняться для людей, любящих этот мир со всей его грязью. Пока весь мир лицемерил, глядя на него через экраны. Тут не было места притворству — это была огромная сливная яма грехов, собранная со всего света и брошенная здесь. Тут был ад на земле, да и тут отдыхали наемники, пополняли запасы, наживались на сбыте золота, найденного в лесу, продаже наркотиков со своих ферм и других разных предприятий. Одним словом, тут было все, что нужно для человека, ходящего по краю. И весь мир смотрел на это, как на многосерийное шоу, обсуждая тот или иной эпизод. Вот мимо такого города и проходил путь нашего лесного воина. Он слышал о нем раньше, но никогда не бывал там. Отец его говаривал, что нечего патриоту и хорошему воину альянса делать в таком месте. Но его бывшие товарищи частенько рассказывали ему об их пошлых походах в этот город, так как и официальные армии тоже нередко входили в эти области порока. Мировые СМИ снимали шоу в этом городе с таким же успехом, как снимали и войну. Так что постояльцы города так же могли проснуться знаменитостями на всю земную аудиторию. А губернатор, не менее порочный, чем и сам город, был человеком далеко не глупым и срывал каждую копейку, которую мог заметить. Позже он сколотил банду своих наемников из звезд фронта, обязал контрактом, и все торговцы платили ему подать, как цезарю, а телеканалы платили процент от трафика просмотров, и жил он, как в лучших домах Марселя. Все в городе происходило по его согласию, и он установил абсолютную власть, имея контакты с мировыми силами, которые вели эту войну. Одним словом, дорогой читатель, война давала больше денег, чем пожирала. Потому что все эти люди помогли сделать полноценный доходный бизнес, который питался злостью и пороками людей, а на выходе выдавал прибыль в виде золота, нефти, денег, трансляций, миллиардов пожертвований и прочих доходов, — весь мир башлял за войну. И никто не мог это остановить, потому что самая сложная война — это война с собой и своими пороками. Наш губернатор, сам того не осознавая, сидел на венце нынешней мировой экономики и имел с нее процент. В общем, даже если появилась бы сила, желавшая прекратить войну и сжечь этот Готэм, то пострадала бы вся земля, а не только кошельки всех тех, кто имел такой же процент с этой войны, как губернатор. Может, именно поэтому шишки правительства и хотели избавится от Джана, ведь он мог поколебать их богатую жизнь. Эта война поддерживала общую экономику Земли, но сжигала трупы людей и разводила в своих недрах грязь и низость, которая в материальном мире известна вам как работорговля, наркоторговля и т. д. Так что вот вам парадокс для размышлений, что лучше: прекратить войну, прекратить развлекать людей и мстить — или прекратить доходное дело, держащее весь мир на финансовом плаву. Вывод понятен и прост: война продолжается. И за годы этого ток-шоу это стало обыденным, поэтому никто и не прекращает войну. Вечная месть и вечный поток денег — тайный слоган всей компании. Ну, так вернемся к нашему другу-лесничему. Он никогда не хотел заходить в этот город, и его новые законы не совпадали с законами города. Он жаждал убивать краснокожих, он жаждал убивать горцев, так что он решил обойти город, и чем быстрее, тем лучше. Но сама судьба распорядилась по-другому. Проходя мимо одной партизанской тропы, он услышал разговор компании из трех человек. Они не переставали говорить о том, что он хотел слышать: их беседа шла о Джане и о том, что он собственной персоной посетит Город алых крыш. Услышанное не на шутку подзадорило его настроение, и он, отойдя от тропы на расстояние нескольких миль в чащу, разбил там лагерь. Обдумывая свои дальнейшие действия, он не мог определить, что ему стоило делать: идти в город, где нельзя убивать, и убить Джана — или идти дальше по границе и ждать следующего случая. Вот такой нелегкий вопрос стоял перед нашим отшельником. Он думал много и несколько раз задумывался над тем, не трус ли он, когда вариант должен быть только один — месть, а он хочет ее продлить на долгий срок. От этой мысли страдала его уверенность. И он непросто, но решился, что пойдет в город, но вот волков придется оставить в лесах, иначе стая пропадет. Это было нелегкое лишение, но оно было принято. Он не хотел терять волков и понимал, что в город с ними потихоньку не войдешь. Но, в любом случае, до приезда Джана в город по слухам был еще месяц, и наш боец успеет подготовить стаю к возможности обходиться без альфы, если вдруг он не вернется к ним. Элизабет Мерфи Я отчасти уже познакомил вас, дорогой читатель, с губернатором Города алых крыш, который был недостоин того, чтобы я писал его имя, и с этого момента я буду называть его просто губернатор. Сразу же хочу сказать, что человек этот достоин полного осуждения с моей стороны. Но, к моему большому разочарованию, мне придется о нем немного рассказать, потому что он — часть истории интересной мне личности, и без него картина не будет казаться целостной. Этот мужчина был очень пронырлив, умен и умел добиваться поставленных целей любым существующим способом. Отчасти благодаря ему этот город стал таким прибыльным предприятием. Он пролезал в любую щель закона, который все-таки находил место в этом городе, обходил любую защиту целомудрия этого мира, в котором проходило его существование. Для него не было преград в рамках морали, и он мог блестяще зализать задницу любому, кто, по его мнению, поможет ему в его вопросе. Отчасти он был таким, как большинство живущих нашего мира, но у него были и индивидуальные пороки. Он был мастерским лжецом и умопомрачительным хвастуном. Он никогда не краснел за свои поступки, а совести у него, как правило, не было. По внешности его было легко запомнить: такой блестящей лысины я ни у кого больше не видывал. У него были ужасно густые брови и такая же ужасная ухмылка, которая никогда не слезала с его лица. Я даже не мог понять, как он смог стать губернатором до того, как увидел, как он мастерски обрабатывает свою жертву. Он мог пролезть в любую щель закона, но бывали моменты, когда он пренебрегал всем и шел на криминал, пускай криминал и был тут обычным явлением, но все же что-то приходилось скрывать. Именно как и в этот раз, когда ему нужно было вывезти с территории города его контрабандные наркотики, которые поставляли ему фермы наемников. Обычно если дело шло вне закона: он постоянно пользовался услугами разных контрабандистов, обитающих в этих местах. Но какое-то время назад он познакомился с очаровательной дамой, которая зашла в город по реке из Берингова пролива. Она была по совместительству самой настоящей пираткой и грабила контейнеровозы альянсов. То, что было предназначено армиям, она продавала наемникам в Городе алых крыш. Но чтобы продавать в этом городе, должно было быть разрешение губернатора. А чтобы его добыть, нужно было заплатить. Вот так вот и познакомились наш губернатор и потрясающая Элизабет Мерфи, страстная и жгучая рыжая ирландка. Конечно же, наш губернатор знал, что за товары она продавала и чьи они будут, и по первой заложил такую цену, что любой бизнесмен с хорошим капиталом прогорит, не начав торговать. Конечно же, доводы и факты плюс умасливание и частички угроз, несомненно, принесли бы урожайные плоды нашему губернатору, но не на того напал наш друг. Мало того, что он был потрясен, что не впечатлил своими приемами эту милую леди, так она еще развела его на то, чтобы бесплатно для себя торговать в его городе. Я, конечно же, не знаю всех фактов их беседы, но я был поражен ее личностью и напором. Позже она выбила у него еще самый доходный для нее заказ на постоянную перевозку наркотиков из города. Одним словом, красивая девушка оказалась большим знатоком правил этой игры, в которую все мы тут играем, под названием жизнь. Она знала, как подать себя людям, и знала, как быть успешной в этой жизни, где большую игру вели мужчины. Элизабет разобралась во всех категориях жизни, в которых проходила ее собственная. Ее дед и отец были такими же, как и она, пиратами, богатевшими на войне. И они с раннего возраста привили к ней любовь к морской жизни и разбойничеству. Но она переплюнула их обоих в части успеха. Помимо красоты у нее была смелость, которой позавидует любой лютый морской волк, и флот из тринадцати боевых кораблей, которые по ее указке ходили туда-сюда вокруг шара, и в частности — вокруг Аляски. Ее любимцем был флагман — старинный деревянный боевой бриг восемнадцатого века, носящий гордое название «The dead Widow», что в переводе на русский означает «Мертвая вдова», на котором она не лезла в лютый разбой, а просто маячила вокруг места ограбления где-то в тумане, наводя ужас на бедных матросов контейнеровозов, пока ее боевые железные катера разбивали врага в хлам. Она никогда не ленилась повоздействовать психологически на своих бедных врагов. Жуткие слухи ходили о ней на водных просторах, да и на суше не лучше. Но в городе и в местах, где продавала награбленное, она была паинькой — красоткой Лизи Мерфи, хотя все знали, кто она и ее покойный отец и дед. Ходили слухи, что она сама порешила свою семью, чтобы встать во главе армады, но никто не знал, правдивы ли они. Была она чистой ирландкой с фамилией и имением, родилась на севере Ирландии, корни ее семейства уходили в древний могущественный род, и по ее венам текла кровь правителей. Говорили, что ее прапрапрапрапрадед входил в законное родство с Тюдорами и был отослан в Ирландию, дабы быть скрытым, но в истории всегда были недочеты, и никто уже точно не скажет вам правды из-за постоянных дворцовых переворотов и смен правящих династий Англии. Что же до нынешнего времени, было видно по ее поступкам, что она жаждала большей власти, но пока ее интересами были только морские владения, и она уже держала под контролем морские территории. И даже официальный флот ничего не смог с этим поделать: везде, где она промышляла, гибли высокопоставленные лица власти и военные. При этом при всем она ни разу не вступала в прямой бой на воде с флотом какой-либо армии, только грабя контейнеровозы и провозя контрабанду в глубь Аляски, входя в русла рек и выходя обратно. Вы, несомненно, скажете: почему автор так много описывает эту женщину и так мало — остальных героев? Я коротко отвечу: после встречи с ней я больше не смог оставаться прежним. Она повлияла на меня так, как может повлиять хороший бренди на мозг безмозглого матроса. Вы подумаете, что я влюбился, а я отвечу: я был очарован. Женщину такого нрава вы никогда не встретили бы нигде в обычное время: это был закаленный характер, не боящийся смерти; в ней было все, что должно быть в морской языческой богине. Она была ярой феминисткой, и мужской авторитет был для нее вымыслом и иллюзией, втаптываемой в пол грязными сапогами; и одновременно она была леди, любящая и обожающая мужчин; а через секунду она — уже просто холодный собеседник. Ее изменчивость была ярко подчеркнута женственностью, и только луна давала ей моменты слабости, но только раз в месяц: в остальные дни в ней не было и пародии на слабину. Если бы такая женщина родилась в вашем времени, она была бы руководителем, она была бы той, чья рука губит судьбы миллионов. Я не видел мужчины, кто смог бы обуздать ее нрав и быть ее мужем. Все хотели ее, но боялись, а она была красива, как весенний цветок, и слишком короткой казалась жизнь, когда я проводил минуты в ее компании. Но все же ходили слухи, что один раз она уже была замужем и любила, хотя никто не говорил, чем это кончилось. От нее не хотелось уходить, ее не хотелось потерять. Это объясняло то, что у нее в армаде на ее судах служило столько мужиков, которые, не задумываясь, убили бы себя за верность к ней. Такая вот дама будет ключевой фигурой этой истории, и я не сомневаюсь, что ты, дорогой читатель, хотел бы встретиться с ней хоть раз в жизни. Но после встречи с ней ты больше не смог бы жить, осознавая, что она никогда не сможет быть твоей и, самое главное, что ты слишком пуст, чтобы быть ее. Она даже считалась ведьмой, что, конечно, маловероятно, но слухи шли, обгоняя ее корабли. Она не светилась в «Ток-шоке» и не давала интервью до поры до времени, но ее популярность шла впереди так же, как и операторы, которые постоянно снимали ее исподтишка. Знаете, ведь на сайте реалити-шоу были рейтинги самых знаменитых игроков этой военной пьесы, и она занимала третье место, хоть сама и не участвовала в наземных боях. Впереди всех в этих рейтингах был кавказский воин, наш с вами земляк Орда-Джан; после шел неуловимый его враг, которого никто никогда не видывал; третье место — наша принцесса; а четвертое место рейтинга занимал губернатор, потому что всегда лицемерно красовался на камеры и хвалился, что держит мир в Городе алых крыш. Это был рейтинг самых популярных людей этой войны. Но все знали, что мир был установлен давно до прихода губернатора: мир стоял на смерти тысяч и тысяч военных. Этот псевдомир был построен на крови и грехе, и такой мир и миром-то назвать нельзя: сплошное беззаконие и разврат. Пятое место занимали братья, приросшие друг к другу. Всем нравилось думать, что они — лучшие в военном деле, хотя были еще очень крутые наемники, чьи рейтинги были гораздо менее высокими. В рейтингах были и военные альянсов, но их было гораздо меньше из-за редких выходов на экраны. Альянсы выдавали общую картину сражения, а популярные наемники вели частные индивидуальные съемки, поэтому стать наемником было гораздо выгоднее, чем воином альянса, потому что, имея хорошие навыки в бою и артистичное поведение, можно было достичь неплохих результатов на поприще наемников. Можно было выбить индивидуального оператора, контракты на рекламу и прочие блага современной войны. Во многих странах даже шли обучающие курсы, как стать популярным на войне, и некоторые, кто проходил эти курсы, иногда оказывались в рейтингах, но ненадолго — из-за скоропостижной гибели; и убивали их, как правило, те, кто умел воевать, а не торговать лицом на экране, делая рейтинги шоу. Принцесса наша попала на экраны случайно, в основном благодаря слухам о ее проделках, и знаете, она даже была не вне закона во всем другом мире, хоть и весь мир узнал, что она пиратка. У Джана был свой оператор, которого ему предоставил альянс, хоть он и не хотел, но ему пришлось подчиниться. Губернатор всегда ходил с оператором, он отпускал его, только когда ему надо было решить вопрос, подобный той сделке по наркотикам с нашей принцессой. Рейтинг Безымянного держался только на слухах, и он сам не знал, что он у него есть. Братья же просто попадали на камеры случайных операторов, которые снимали войну или тот или иной отряд наемников, своего у них не было. Рейтинги их росли, потому что не каждый раз увидишь, как одни ноги и два тела с головами расправляются с угрозой. Тем более, они были довольно запоминающимися личностями. За нашей принцессой всегда следил один или два оператора, и ей это льстило одно время, но все свои темные делишки она проворачивала тайком под покрывалом ночи, и ничего того, что она не хотела, не выходило на свет. Позже она обзавелась человеком в продакшене шоу и больше не боялась за выход в эфир того, что она не пожелала бы. Как я уже говорил, она получала информацию обо всем, с чем была связана ее жизнь. Также она поняла, что рейтинги — это, несомненно, трафик, а трафик — это деньги, и иногда на веселости дня она выдавала вместе с ее людьми отыгранную сцену, где она предстает в лучшем свете. Также она позже обзавелась рекламным агентом и получала за это хорошие деньги, но мы все прекрасно знаем, что жадность в человеке неумолима. И если бы вы сейчас на ее месте подумали завязать с контрабандой наркотиков и грабежом, потому что есть официальный доход, то она ни от чего не отказалась, а наоборот, повысила планку жизни и стала больше хотеть власти и денег. Она стала больше грабить, провозить больше наркотиков, и даже то, что она раньше считала недопустимым в рамках ее морали, она допустила в свою жизнь: выбила у губернатора контракт на работорговлю и начала ввозить в город рабов. Во времена долгих войн очень тяжело отследить военное преступление, и в большинстве случаев на Аляске они не расследовались. В поглощающем количестве дела заминали, а расследовали только то количество, которое нужно было для отчета, — допустим, пять крупных дел из тысячи. Когда у тебя есть дух, силы и власть, какая была у мисс Мерфи, ты, не задумываясь о последствиях, делаешь то, что выгодно для тебя. Рабы, поставляемые в город, были хорошим топливом для разных строек. Например, вы наемные войска и берете под охрану у альянса часть леса, а на территории этой части леса есть медный или золотой рудник, или нефтяная скважина, или вы просто вырубаете лес, или у вас плантация наркотиков — у каждого предводителя наемников свой интерес воевать. Вот так и тут: земли были обширные, рабочих нужно много, наемникам платить много, а сам контракт на охрану от альянса не так уж и велик нулями, вот и процветала незаконная деятельность. Некоторые даже не воевали, а занимались потихоньку синтезом наркотиков. Но иногда были и конкурентные разборки. Допустим, оба начальника наемников занимались наркотиками, и между ними выросла конкуренция, вот тебе и кровавый конфликт между собой, а воюют за один альянс. В итоге — полный разгром на следующий день после бойни, а в ток-шоу объявление: «Прорыв фронта вражеским альянсом». А на самом деле — свои не поделили наркотрафик. И бизнес-модель Аляски питала капитал нашего мирка, а альянсы просто сдерживали конфликты между друг другом и своими наемниками. И только такие индивидуумы, как Орда-Джан, по мнению правительства, могли разрушить их сеть дохода и привести мир к финансовому кризису. Я согласен с вами и с тем, что вы подумали: это была годами отточенная и развитая сеть бизнеса, и я сам был в шоке, когда узнал об этом. Интересно то, что меня удивляла неподкупность краснокожих вождей: им уже давно предлагали такую сеть бизнеса, но они, как ни странно, не соглашались вести на своей территории такое хозяйство. Эти люди просто хотели свою землю, так как у них отняли территории нынешнего США, и они понимали, что, если отдадут Аляску, бесславную смерть обретет их красный род. И для их планов отлично подходил подарок судьбы — Орда-Джан, смелый неподкупный воин. Конечно же, были команды наемников, которые реально воевали, ведь Аляска огромная, и на ее территории было место для любых дел. Так вот к такой команде относились двухголовые братья. Война — это ужасно, но такая грязная война, как эта… Лучше бы мир просто взорвался полностью! Беззаконие, работорговля, военные действия, общемировой обман, разврат, разворовывание национальных ресурсов, наркоторговля, лжерелигии и просто мировое свинство — все эти блага Капернаума собрались в одном месте на этом клочке земли. Я, дорогой читатель, просто в ужасе и, скорее всего, достаточно красочно просто не опишу это время, в которое был послан Всевышним. Если бы сюда послали Толстого или любого другого более талантливого, чем я, писателя, я был бы доволен описанием, но я не могу описать всего этого. Так что пожелаю вашему воображению дорисовать картину этой истории самому. Вернемся же к нашей леди Мерфи, которая была агрессивно настроена покорить свою финансовую планку и увеличить свой флот до самой могущественной пиратской армады. В русле реки возле Берингова пролива у Европейского альянса мисс Лизи взяла место под охрану, разместила свой флот и приступила к постройке верфи для строительства кораблей. Финансовое состояние позволяло ей построить десяток новейших судов без удара по личному капиталу. Она наняла японского инженера и пустила за ним корабль до Японии, который на обратном ходу обогнет остров Сахалин, захватит пару деревень для пополнения рабов на Аляске и вернется на верфь. Она сделала это, без сомнения, для того, чтобы психологически надавить на инженера и показать, кто такая есть его наниматель. Вот так мы и познакомились с мисс Лизи Мерфи, и я открыл вам небольшой занавес этой войны. Вы еще хотите узнать, что было далее, или предпочтете отгородиться от этой грязи, что бы я и сам сделал с удовольствием? Этот корабль оказался судьбоносным, роковым для меня и моих спутников и изменил мою жизнь навсегда. И все дело в том, что как-то Соломон увидел черный парус и старинный бриг с маяка. Он шел по волнам быстро, прорезая своим носом воду, а что было дальше, вы уже знаете. Глава №8/1. Бесконечность Когда я открыл глаза, то, как всегда, не понимал, что происходит. Приглушенный свет в месте моего обитания не давал мне разобрать, где я находился. Но мое обоняние начало чувствовать запахи: это была старая древесина с нотками смолы или мазута — я точно не мог разобрать. Позже я понял, что лицом я упираюсь в деревянное покрытие, пропитанное как раз смолой. Нще позже до меня дошло, что я горизонтально лежу на животе и руки мои завязаны за спиною, потому что, как сильно я ни тянул руку к груди, чтобы оттолкнуться от пола, я не мог этого сделать. Ноги мои были тоже плотно связаны ниже колен, и сколько я бы ни ерзал, результата это не давало. Также, когда я пожелал рывком своего тела перевернуться на спину, я обнаружил, что мое лицо прилипло к деревянному покрытию. И в такой детской, я даже сказал бы, младенческой беспомощности я вспомнил, как прежде мое сознание погрузилось в мир тьмы — в тот же мир, в который погружался мой маяк во время сезона ураганов. Я с ужасом вспомнил о том, что происходило последнее время на маяке, и с болью в сердце вспомнил мою Киру — мою маленькую малышку, накануне которой я признался в своих сердечных чувствах. Я с хрипом издал возглас боли из недр своего тела, и этот возглас, пропитанный гневом, вырвался и порвал тишину помещения, в котором я лежал. Я еще раз дернулся всем телом, и мне удалось оторвать свое лицо от пола. После я перекатился с пуза на бок, а с бока — на спину и увидел тусклый свет из стены. Как я понял тогда, это была щель, и из нее иногда выливалась вода. Также я не мог не чувствовать постоянной качки туда-сюда, словно в такт волне на море. Сначала я думал, что меня качает из-за того, что моя голова была подвергнута удару и у меня сотрясение мозга. Но когда я более или менее пришел в себя, то понял, что я на том самом корабле, который стрелял в нас из пушек. Также я понял, что меня взяли в плен и что, может, Киру тоже. Но, скорее всего, из-за того, что она инвалид, ее могли оставить умирать на маяке. Соломон меня особо не интересовал в это время, но мне все равно хотелось узнать, что с ним, так как мы подружились и я привязался к нему. Но первой моей болью была Кира, и мои мысли были только о ней. Что с ней, где она, как? Я попытался кричать, но мой голос был против меня, и я понял, что только хриплю и не издаю таких сильных звуков, какие мог бы издавать, имея голос. Пытаясь что-то сказать, я путался, мычал и выдавал звуки, непохожие на человеческую речь. Я здраво мыслил, но не мог это озвучить, не мог заставить себя сказать правильную речь, которую заготовил в голове, и не просто речь, а хотя бы произнести звук. В своем рту я попробовал отыскать язык, так как его могли отрезать: язык был на месте. «Значит, мне отбили голову», — подумал я. Тогда я попробовал произнести звук «а», но у меня получился «т». Я не понял, что это могло бы значить. Тогда я попробовал выкрикнуть звук «и», но у меня получился звук «а». Вот тогда я понял, что, по ходу, у меня все-таки сотрясение мозга, и, по всему виду, серьезное. Я лежал в сознательном состоянии еще два часа, перебирая в голове буквы и пробуя издавать звуки. Еще два часа я потратил на то, чтобы составить в голове слово и суметь его произнести. Мне нужно было слово «привет», и для этого мне понадобились звуки «к», «с», «м», «я», «ч», «л». Когда я провернул в голове «к», «с», «и», «я», «ч», «л», у меня получилось издать хриплым слабым голосом слово «привет». И то это было больше похоже на слово, которое произносит человек сразу после инсульта. Когда я попытался немного поспать, у меня это сразу получилось, хоть и из головы не выходили тревожные мысли о Кире. Когда я проснулся следующий раз, я сразу же попытался что-то сказать, но из этого ничего путного не получилось, тогда я повторил «к», «с», «и», «я», «ч», «л» и ожидал, что на выходе получится «привет», но получилось что-то неразборчивое и странное. Тогда-то я и заметил первый раз, что одни звуки в моей голове имеют тенденцию постоянно меняться с другими местами. Таким образом, я долгие часы мог искать звуки, которые нужны мне для слова «привет,» произносить их, засыпать или долго бодрствовать и через какое-то время понимать, что те звуки, которые я использовал ранее (к примеру, «к», «с», «и», «я», «ч», «л»), уже не подходят к этому слову. У меня была такое ощущение, что мой мозг стал умным сейфом, который менял пароль каждые шесть часов. Я не изучал психологические отклонения, но позже интересовался, были ли ранее подобные болезни, и оказалось, что я в этом случае индивидуальный феномен. Ну, в этом было забавное горе: я оказался первооткрывателем в двадцать первом веке, а это, поверьте, не так просто. И тут как бы пострадала мудрость царя Соломона о том, что нет ничего нового под солнцем: оказывается, новым болезням всегда есть путь в этот мир. Ну, дорогой читатель, перенесемся назад в помещение, в котором я лежал. После еще шести часов, проведенных в одиночестве, мне удалось освободить ноги, и я начал громко стучать ногой по полу, на котором лежал. Это были глухие, но четкие удары пяткой в деревянный пол. Зрение мое за это время адаптировалось к кромешной тьме. Так как и из щели уже не выходил свет, я установил, что наступила ночь. Мой топот не привлекал никакого внимания к моей персоне, заточенной в этой маленькой комнате, которую я уже воспринимал как камеру для заключенных. Я не мог найти покоя мыслей, пока не узнал бы, что с Кирой и Соломоном. Но сколько бы я ни стучал, никто не отзывался на этот стук. Много часов я бил и наблюдал. Когда же я выбился из сил, то увидел, что свет начинает заполнять помещение, благодаря щели, которая, как я понял, была в борту корабля. С приходом утра я наконец-то услышал шарканье сапог по липкому полу. Я четко слышал, как ключ вставили в дверь и повернули, последовал скрип петель двери, и яркий для меня, но тусклый на самом деле свет ворвался в мою камеру. Я словно увидел очертания ангела в слепящей глаза святой ауре. Но за этим светом последовал крик на английском, будто бы к кому-то обращались, но не ко мне. Следом я услышал еще одно приближение сапог и еще одну речь на английском. Лиц говорящих людей я не видел, видел я только черный контур их тел на белом слепящем фоне. И после этого я снова увидел быстро надвигающуюся тьму в лице удара сапога по моей вопросительно жалобной физиономии. Мне кажется, что с этим ударом я отбыл в чертог, мне до этого не ведомый, в котором я видел, как мне казалось, будущее — светлое и темное. Я за секунды увидел, как я женюсь на Кире, как мы растим детей, живем в маленькой укромной деревеньке, как любим друг друга на протяжении всего времени нашей жизни, и видел ее похороны и свои, но меня удивило то, что Кира не была инвалидом в этом сне, а я вот, наоборот, больше не говорил ни слова, а выучил язык жестов и объяснялся на нем до конца своих дней. В этом сне я не видывал Соломона и тоже удивился этому, ведь мы стали неплохими друзьями, и, по идее, он должен был присутствовать в моей жизни. Но не все хорошие сны длятся вечно, и я открыл глаза. Когда я их открыл, в меня летело ведро воды, точнее — вода из ведра, и я уже был не в комнате, в которой находился ранее, а на палубе корабля, хотя сам корабль и людей на нем я видел в жутко ярком свете. О своих чувствах скажу так: мне было страшно за Киру, за себя, за свою речь, которая могла больше не восстановиться, за Соломона, и меня мучал сильный голод. Когда же вода из ведра меня все же достигла, я вместо звука шока и ошпаривания от холодной воды типа «о-о-о», произнес «к-к-к-к» с шипящим таким оттенком, при этом сильно набрав в грудь воздух. Но был и плюс у этой процедуры: мое туманом окутанное сознание сразу же восстановилась, и я прозрел и стал хорошо видеть. Также меня наполнила злость и наблюдательность, и за эти миллисекунды я успел понять, что руки у меня свободны от оков. Я вскочил на ноги с такой резвостью и кинулся головой вперед прямо на мужика, стоящего и держащего пустое ведро. Когда он стоял с ведром, он улыбался, когда же я налетел на него, как комета, он не на шутку испугался, и его лицо переменилось с улыбки на выражение скорого столкновения с метеоритом. Я сбил его с ног и не думал о скорых последствиях, но видел много людей и то, как быстро они приближались к нам, смеясь от всей души. Позже я почувствовал, что меня отрывают от потерпевшего, и увидел, как он медленно поднимается на ноги, но он только поднимался медленно — налетел же он на меня с такой же скоростью, как и я на него. Этот огромный, твердый, как сталь, кулак влетел мне прямо в челюсть, сбив меня с ног, но не отключив сознание. Я в переполохе попытался встать, но, словно по традиции, увидел быстро приближающийся сапог, который отрубил меня от жизни и перенес в царство снов. Подобная возня происходила еще два раза: я кидался — меня вырубали. Но на четвертый раз передо мной стоял не сильный здоровый мужик с ведром, а хорошо одетая красивая женщина с рыжими волосами, которая была очень зла на меня и постоянно орала что-то на английском. Я почему-то не осмелился кинуться на нее, но она осмелилась ударить меня так сильно, что я будто бы словил удар от предыдущего здорового мужика. Хотя на вид и не скажешь, что она могла обладать такой силой, она была просто леди. Так как я немного знал английский, я также понимал, за что она злится на меня. Помните ту очередь выстрелов с самого начала конфликта, которую я сделал в деревянный корабль «Мертвая вдова»? Вот именно за это попадание она и злилась на меня. Так как я понял из ее криков, что это ее любимый корабль. И помните ту щель в камере, которая служила мне лучиком света? Вот ее тоже сделали эти выстрелы. Она была очень горяча, а стоящие рядом матросы слушали ее истерику с почтением, терпением и опущенной головой. Также я успел услышать что-то про маяк, после этого она приказала увезти меня. Так вот, меня вытащили с корабля на деревянный свежепостроенный пирс. Конечно, я пытался вырваться и выяснить что-то про маяк, но меня никто не слушал, потому что я нес неразборчивую, но эмоциональную ересь на языках обезьян. Мне кажется, что по первому впечатлению все эти люди, окружавшие меня, думали, что я психически нездоров. Я продолжал кричать, и, думаю, в какой-то момент людям, тащившим меня, это надоело. Они бросили мое тело на доски влажного пирса и хорошенько так пропинали. Конечно, я истекал кровью, как выпотрошенный свин, так что этот новый пирс можно было смело покрасить в цвет жидкости, разгоняющей мое сердце. Чуть позже мое переломанное тело положили в сарай и пристегнули мои руки к петле в полу. Я таких сараев до этого не видел, тут было много цепей и много таких же петель, к которой пристегнули меня. Я сразу же уснул на холодном полу, пахнущем кровью. Мой сон был о той, которая мне небезразлична, о той, чей необычно звонкий смех прорезается сквозь миры в поисках моего слуха. Я слышал ее, тосковал по ней, хотел прижать и прижимал, трогал пальцами ее волнистые волосы темно-каштанового цвета; ее губы и милая девичья улыбка пронзали мое воображение. Только рядом с ней я снова мог говорить, потому что ее красоту не описать безмолвием. Я прикасался к ее худым плечам, смотрел в ее глаза, медленно меняющие привычный мне серо-голубой цвет на карий. Тогда я смутно вспомнил статью про глаза и понял, что Кира нашла свою любовь. Ее нежное лицо не смогли бы испортить никакие дефекты, а глаза дали новый темновато-нежный оттенок ее лицу. Глядя на меня, она улыбалась, а когда я уходил ей за спину, карие глаза наполнялись слезами. Я прикасался к ней, и она дрожала от прикосновений моих пальцев. Возвращался к ее взору, и ее слезы растворялись, словно гонимые сухим ветром. Она была настолько естественной, что ее красота была мелодична припеву голоса Творца при создании Эдема. Я забыл все звуки, но ее лицо я запомнил — это лицо моей первой любви, моя ДНК навсегда запечатлела его на стенах моего подсознания. Я смотрел на нее, понимая, что это сон, и не мог насытиться ею. Она — тот самый человек, который был способен разорвать рамки реальности и вымысла. Я свято верил, что она сможет забрать мое окровавленное тело из мира реальности в эту светлую обитель ее пристанища, где я уже не раз находил покой. Она была ангелом — другое сравнение просто меркнет в моем воображении, а запах вишневого ликера ее духов будил во мне приятные воспоминания о нашей первой встрече, о моем рассказе ей про статью с цветом глаз, о ее речи про то, что после смерти отца каждый год в его день рождения ее преследует неудача и что эти неудачи кончились, когда она приехала ко мне на маяк. Кира была для меня всем, и, когда в мой теплый мир вмешалась обычная порция прохладительного напитка из ведра, я поклялся себе, что найду ее, чего бы мне это ни стоило. Я лежал, будто мертвый, и ждал реакции человека с ведром: будет ли он проверять, жив ли я. Когда он подошел ближе, на расстояние удара ногой, я воспользовался этим и провел тот самый отработанный мною удар, который я тренировал, пока лежал на полу в корабле. Я почувствовал, как его колено хрустнуло и он упал на другую ногу, сильно крича от боли. Я, в свою очередь, ударил его по голове, и он перестал кричать. По всему его виду казалось, что он без сознания. Полупустое ведро прокатилось по полу, а в руке этого товарища блистала связка ключей. Тогда ярко обведенное красным маркером и подсвеченное салютом слово «шанс» загорелось у меня в мозгу, как вывеска ночного отеля. Я уже своей привычной ударной ногой, а точнее, балетной ее частью носка начал сложную и кропотливую работу по подталкиванию связки ключей к себе. И вот когда дело уже шло к триумфальному завершению, охранник, которого я вырубил, начал приходить в сознание. Я запаниковал, снова ударил его ногой и почувствовал, как кость в его челюсти лопнула. Он не вырубился, как я ожидал, а начал гарцевать одной ногой, как раненая лошадь, наворачивая круги на одном месте от боли. Он издавал такой жуткий рев, что я перепугался, что сейчас придут его друзья и мой шанс накроется медным тазом. Пока он вращался по полу, как секундная стрелка на циферблате, я выждал момент, когда его лицо пройдет круг и будет на расстоянии удара, и вот этот момент настал, и я в третий раз ударил этого человека ногой, но промахнулся мимо головы и ударил по его ладони. Он закричал свою больную оперу еще громче, но я уже нащупал ключом скважину и повернул замок. Мои руки освободились, и я кинулся на гарцующего охранника и прижал его кадык так близко к его позвоночнику, что раздавил его у него в шее, и понял, что я почти убил этого парня. Он уже не орал, как раньше, а издавал такие же звуки, как и я, будто не мог говорить. Тогда лютая злость отступила от меня, и я осознал, что наделал, я отпустил горло охранника и слез с него. Парень, мучаясь и держась обоими руками за шею, катался по полу туда-сюда еще минут пять, а после умер, и я видел, как дух покинул его тело. Когда он уже не двигался, я подошел и посмотрел на его окровавленное лицо. Я разглядел мальчишеские, еще детские черты: ему было лет двадцать, и у него была еще вся жизнь впереди, а я его убил. Мне стало дурно и грешно за себя, как еще не было. Я подбежал к мертвому парнишке и пытался оправдаться перед ним, говорил ему на непонятном языке то, что я должен был так поступить, иначе убили бы меня, что я должен был его убить, чтобы вернуться к Кире. Но чем больше я ему говорил, тем больше понимал, что ангельский образ Киры становится недосягаемым для меня — этим убийством я разорвал ту самую безгрешную связь с ней, которой она питала мою душу чистотой. Она отдалялась, и я не мог дотянутся до ее худых красивых плеч. Я встал, собрал мысли в кулак и понял, что надо выбираться отсюда. Я снова посмотрел на парня, как он лежал там весь в крови, и набросил на его лицо лежащий на полках в сарае мешок из-под картошки. Когда я выглянул на улицу, было уже темно. Я выбрался из сарая и прошел по пирсу до лодки незамеченным. Но вдруг я вспомнил, что не знаю, куда мне плыть, и не знаю, как управлять такой огромной лодкой. И жгучее чувство вины еще сильнее разгорелось во мне перед душой этого парня. Я еще не до конца осознал свой поступок, но пытался вспомнить, где случился перелом, когда я стал тем убийцей, которым сейчас являюсь. Одно дело — стрелять по людям, когда они необоснованно вламываются на твой маяк, угрожая жизни той, которую ты любишь, и другое дело — убить парня, работающего охранником. У него могла быть семья или тот, кого он любил, и вот теперь из-за того, что я натворил, он не вернется домой к родным. Я не имел права этого делать даже со стоящей на кону моей жизнью. Я не такой человек или был не таким. С этими рассуждениями я пошел к дому неподалеку от пирса — туда, где горел свет, и вспомнил, что пять минут назад я клялся найти Киру, но чувство вины было выше ценности моей клятвы. Я шел встретить мщение, которое заслужил. Скорее всего, в этом доме — друзья этого парня, и они убьют меня, но чувство вины убивало меня больше. Я не понимал, почему я такой ранимый и слабый. Я хотел найти и увидеть Киру, но то, что я испытывал в тот вечер, было невероятным обостренным чувством, которого я еще не ощущал никогда. Я поступил с этим парнем, как Компания поступила со всем нашем миром, а именно — не дал ему выбора. И вот, подходя к домику, где горел свет, я увидел в окне ту рыжую девицу очень красивой наружности. Она сидела в кресле у камина и читала книгу. Остановившись, я наблюдал за ней. Своими аристократичными манерами она напоминала мне одну из принцесс Англии в фильмах, которые я смотрел. Она пила чай, руками осторожно переворачивала ветхие страницы и иногда пальцами поправляла свои огненные волосы, пропуская между пальцев жгучие пряди золотых нитей. Она моментами отрывалась от чтения и смотрела на огонь в камине, о чем-то задумывалась. Когда я наконец-то решился войти в дом и умереть быстрой и не имеющей чести смертью, я крайний раз взглянул на небо и помолился за душу свою и за то, что не достоин я спасения, но чтобы с Кирой все было хорошо. Я открыл дверь, и звуки пощелкивания огня перебил скрип петель. Девушка не отрывалась от книги, а я вспомнил, что не могу объясниться перед нею, так как разговор мой понятен только тем людям, что привержены мнению, что мы произошли от обезьян. Но мне повезло: я увидел ручку и тетрадь — или даже дневник — на столе неподалеку от кресла рыжей девушки. Так как она сидела ко мне спиной, я решил, что быстро напишу пару предложений и тогда издам какой-нибудь звук, чтобы она поняла, что я тут. Я открыл тетрадь и быстро начеркал небольшую поэму. По прекращении написания своего рассказа я поднял глаза и увидел, что я один в комнате. Тогда я попытался повернуться и отыскать глазами девушку, но только услышал, как взвели курок револьвера, и холодный ствол уперся в мой затылок. Мое тело сильно потело, и неприятный запах, исходивший от меня, явно был неприятен той девушке, которая держала меня на мушке, плюс я провел огромное количество времени, не меняя одежду, и, признаюсь вам честно, пару раз сходил в туалет в штаны, пока лежал в камере. Напряжение в комнате и моя вонь нарастали: я думаю, что меня обнаружили только по запаху. Я вытянул вверх руку, в которой был дневник или тетрадь с моей поэмой, и положил себе на плечо, чтобы девушка заметила, что мне есть что сказать. Она, не издавая ни звука, поменяла руку, державшую оружие, и взяла дневник. Там было краткое описание моей истории с самого начала захвата маяка. Точное содержание я вам не могу сказать, потому что это было довольно давно, а моя память тогда была очень слабой из-за напора событий в тот период моей жизни. То, что было дальше, — обычное явление. Я не ожидал, что она поймет меня и мой поступок, и надеялся на скорую смерть. Но что-то пошло против моих предположений, и она ласково на плохом русском сказала мне выйти на улицу. Такого я вообще не ожидал, тем более после того, как убил ее подчиненного. Мы медленно вышли на улицу, и она ударила меня рукояткой револьвера в затылок. Снова потеряв сознание, я увидел свою Киру, но в отдалении от себя, и меня очень мучило, что я не могу коснуться ее. Но этот сон пролетел быстро, и с самого утра меня уже разбудили привычной мне порцией холодной воды из ведра. Мое изувеченное тело висело на столбе возле пирса, руки были привязаны выше головы, и я был абсолютно голым, а мужики, постоянно проходившие мимо меня, смотрели на меня уже не с улыбкой издевательства, а с ненавистью и страхом. Из-за того, что я долгое время не ел, я исхудал, и мой привычный животик исчез, пухлые щеки впали, а вокруг глаз теперь был виден череп. Так я провисел почти двадцать минут, и у меня ужасно заболели легкие, так как дышать в таком положении было почти невозможно. Но вот пришел какой-то большой рыжий мужчина и приволок с собой шланг, и уже через мгновение он поливал меня, словно огородную грядку. С меня стекала грязь, смола, дерьмо, наверняка и засохшая кровь. Еще минут двадцать он купал меня под огромным напором воды, а потом снял меня со столба, показал рукой, куда идти, и направился за мной, указывая мне путь — между прочим, очень вежливо. Знаете, дорогие читатели, я на тот момент был просто в шоке: насколько сильным и выносливым в экстремальных обстоятельствах оказалось мое тело. Да, у меня болела каждая мышца, но я был жив. Рыжий мужчина привел меня к деревянной будке, которая оказалась уличным душем. Возле нее стоял стул с хорошей одеждой. Рыжий показал мне, чтобы я искупался и оделся, и медленно проговорил это на английском. Я послушался его и сделал, как он велел. О, как приятно было купаться в теплой воде и мылиться мылом! Я подравнял свою плешивую бороду ножницами и был готов к выходу. Оглядел свое тело — как же было непривычно видеть его чистым! Я вышел из душа, оделся в одежду, данную мне, и направился за этим могучим человеком. Мы направились к дому, в котором я был прошлым вечером, и, не стуча, зашли в него. Там рыжий попросил меня сесть и ждать, а сам вышел. Сегодня мне было полегче на душе за смерть парня, но все же чувство вины одолевало меня, хоть я находился и в состоянии крайней непонятливости по поводу происходящего со мной. Чувство непонятливости и неразборчивости в ситуации вообще крайне присуще моему складу ума. Чтобы мне понять что-то, мне нужно много времени, но когда я понимаю, я разбираюсь в этом гораздо глубже, чем другие. Так вот и сейчас: я абсолютно ничего не понимал и ждал наихудшего. Через минуту в комнату зашла она. Без приветствия на русском приказала мне встать и повернуться несколько раз. Она оглядела меня и снова усадила на диван. Наш разговор продлился недолго. Из него я понял, что я теперь работаю на нее и буду отрабатывать контракт того парня, которого я убил, а его контракт был на два года. Также она призналась мне, что я должен был быть продан в рабство в каком-то Городе алых крыш. Я, конечно же, ничего не понял, а когда попытался написать на бумаге свой вопрос, что случилось с другими людьми на маяке, она, прочитав, ничего не ответила на это, а только спросила, что с моим голосом. Я написал, что не знаю, что произошло. Она покачала головой и рассказала мне о моей первой работе. По ее словам я понял, что буду служить на деревянном судне, которое палило из пушек по маяку. Сначала я заделаю все повреждения на нем, которые сделал, а потом она сделает из меня матроса. Она, конечно же, была справедлива по отношению к себе, но совсем забыла, что не я начал эту бойню с ней. Позже она пригласила рыжего мужика и дала ему распоряжение по поводу моей работы. Я снова попытался просунуть ей листок с вопросом, что же стало с моими друзьями. Она только ответила, что я вряд ли больше их увижу. Но если буду хорошо служить ей и не умру за это время, возможно, она меня отпустит через два года, и тогда я смогу их отыскать. Эти ее слова дали мне надежду, что они могут еще быть живы. Но также она добавила, что очень трудно будет выжить эти два года. Я нахмурился и пошел за рыжим мужиком.