Сашко первый раз за полет обернулся, посмотрел Соломону прямо в глаза и принялся заводить колымагу. Не быстро, не медленно, но они взлетели, и Соломон, мучимый головной болью, попросил у деда еще пятьдесят граммов. Выпив еще, он смотрел, как самолет, простирая облака, отделялся от «русского Израиля». Наш герой на момент придумал иллюзию того, что, отлетев подальше, ему станет легче, но этого не произошло, так что он попросил еще подлить ему в кружку, но и это не было его лекарством, а только утяжелило мысли в его голове. Так что, если бы Соломон положил в тот момент голову на весы, она бы весила больше, чем тело. Так тяжела была его история, которая прожигала нервы острыми прутьями, впиваясь в границы руин его рассудка. Наконец, он заметил легкую усталость в своих веках и понял, что перед ним открываются ворота мира сновидений. Снова присев в свой угол, он и сам не понял, как отключился. Только разговоры деда слышал он в глубоком отдалении от реальности, глухим эхо пронзал его голос туманы иллюзий. Соломон отдыхал, и душа его на мгновение познала покой в этих чертогах непонятности, и время остановилось. Он будто вздохнул полной грудью на песчаном пляже, омываемом всеми морями мира. Он дышал и не мог надышаться, будто воздух был пропитан целебной влагой, освобождающей от всего мирского; с него будто слетели все обязанности за свою душу, за людей, которых он погубил; словно он больше не был повинен и не чувствовал присутствия греха в этом мире. И наконец он улыбнулся: спустя столько лет он улыбнулся и почувствовал, что стал ниже ростом. Он забежал в воду по колено: волны хлестали его ноги. Он взглянул на небо: оно покрылось звездами при дневном свете, и взошла луна, и над собой он увидел отражения себя. Он был безгрешным ребенком и наконец-то вспомнил то чувство, когда твоя душа чиста и не вымазана опытом, грязью этого мира и собственными поступками. Когда ты полон детских мечтаний, и ответственность бежит от тебя, потому что ты еще слишком мал для нее. Когда ты знаешь, что ничего еще не известно и перед тобой чистый лист, чтобы заглавными буквами писать свою новую историю. Но, как я уже сказал, милый читатель, это было мгновение для Соломона, но целых три часа полета для старика и Сашко. Так что как только на горизонте показался Сахалин, старик пнул нашего героя по ноге, и Соломон вылетел из ворот сновидений, как пуля из дула ствола. Старик абсолютно не ожидал последствий и приступа крика от нашего героя. Соломон вскочил на ноги, потом упал на колени и заорал так, что ржавчина стала отлетать от обшивки. — Боже мой, дай мне еще одну жизнь, прошу! Я так больше не могу! Дай исправить то, что я натворил! Дай шанс, дай время, я тебя умоляю, Боже! Душу мою разрывают эти злобные черти, от нее и так ничего не осталось, а им все мало. Как я устал! Как сильно мне нужно прощение… Убери эти муки! Я не могу больше так жить: у меня нет ни сил, ни желания. Господи, Господи… Старик не понял, что произошло, и только хлопал глазами. Сашко второй раз за поездку поглядел на Соломона с печалью, будто видел его насквозь и, что немаловажно, понимал его. Тем временем бедный наш герой с колен упал на бок и погрузился в привычное состояние разочарования, взявшись за голову. Несмотря на шум моторов, старик попытался тихо сказать Соломону: — Сынок, уже над Сахалином летим. От слова «Сахалин», проскользнувшего сквозь тяжелые мысли Соломона, он немного расслабился и уже не был похож на морской узел, брошенный на палубу. Он тихо встал, и посмотрел в окно, и увидел край моря и сушу. Он уселся обратно и спросил деда, сколько до точки договоренности. Услышав ответ «полчаса», он пошел к машине, ведь его еще ждала нелегкая дорога в местах, где и нет дороги. Он взглянул на старый джип и почувствовал, как закладывает уши: понял, что они идут на снижение, и неаккуратными движениями пробрался в кузов. Не прошло и двадцати минут, как рев двигателей заглушили, и старая полуразбитая лампа замигала красным светом. Это означало, что сейчас откроют дверь. Снова на борту самолета раздались звуки скрежета металла, и задняя бортовая дверь маленькими рывками отворилась в неизведанную степь, где высадили нашего героя. Он завел свой старый джип, дал ему пяток минут поработать, просмотрел показатель бензина (бак был полон) и принялся выезжать из самолета. Проводить его вышел дед, Сашко же остался в кабине пилота. Наш герой вышел попрощаться и без лишних слов пожал деду руку. Дед протянул свою фляжку с горькой и шепнул ему на ухо, что он странный, а мзатем своим привычным смехом проводил Соломона до дверей машины. Больше Соломон его не видел. Теперь нашему герою предстоял нелегкий путь по суше: до Аивы дорог не было, и пробираться придется по полям, а возможно, и горам с речушками. И в голове нашего героя то и дело маячил вопросительный знак: выживет ли джип? Ехать ему было примерно тридцать километров. По дороге это двадцать минут, но по этой местности может и сутки занять: все зависит от везения. Ближе такой самолет, как у Георгия, было не посадить, а может, и посадить, но, скорее всего, все погибли бы, так что Соломон не сомневался, что сделал правильный выбор. И вот, промочив горло дедовым гостинцем, он тронулся. Несмотря на то, что наш герой был ярым приверженцем законов последние пятнадцать лет, иногда он с легкостью, но не без сожаления нарушал их. А так как в такой глуши бойцов ГИБДД и не встретишь, выпивал он всю свою сознательную поездку до маяка. Пока ехал по полю, он думал о том, что судьба всю дорогу будет втыкать ему палки в колеса, да такие, чтобы он и не добрался до маяка до весны, но с тихой радостью все шло, как ни странно, хорошо. И, выпив половину георгиевской фляги за полчаса, он совсем перестал жалеть джип и несся все 60, а то и 70 км/ч по полям, сбивая муравейники и расшибая остатки здоровых деталей в ходовой части этого бедного внедорожника. Вдруг все разом потемнело, и наш герой будто канул в кромешную пучину. Но кромешная пучина продолжалась недолго. Когда он пришел в себя от удара, то увидел перед собой руль и понял, что машина заглохла, так как он не слышал звука мотора и кузова, прижимающего к земле степную траву. Соломон решил выйти, даже не посмотрев по сторонам и тем более перед собой в лобовое стекло. Он открыл дверь и вышел в чисто поле. Солнце явно собиралось скрыться за горизонтом на западе — так он определил, что ехал в правильном направлении на юг. Потом обошел машину и увидел, что сбил такой огромный муравейник, что его жители с легкостью могли бы его и утащить на еду за такие разрушения. Как до него дошло позже, его вырубило от алкоголя, а проснулся он от сильного удара колеса о жилище этих огромных букашек. Соломон посмотрел на пройденный километраж и понял, что преодолел двадцать километров. Значит, осталось всего десять, а конца полю и не было видно, и тогда он понял, что, в принципе, тут с легкостью мог сесть самолет. «Но почему тогда я думал, что тут горы?» Горы действительно были сзади и с востока, и позже наш герой понял, что ему повезло, и он ехал по низине шириной пять километров, и она продолжалась до побережья. Низина эта была заперта со всех сторон, кроме юга, и как раз выходила на Аиву. И на момент Соломон подумал, что судьба, наоборот, на его стороне. Он, без сомнения, был уверен, что за сегодня доберется до Аивы. И был прав: с третьего раза он смог завести барахливший от удара мотор и, снова не жалея муравейников и подвески, к наступлению темноты добрался до побережья. Он видел свет огня, испускаемый маяком, но понял, что заночевать ему придется в поле, потому что между ним и маяком был двадцатиметровый утес и еще метров двести пятьдесят моря. И ни одной лодки в пределах видимости. Тогда Соломон решил, что лучше ему подождать утра и попробовать связаться с маяком старыми дедовскими способами: разжечь огромный костер и махать огромной палкой. Или вспомнить военную подготовку профессионала и взять рацию из сумки. Эта идея больше понравилась нашему герою, чем добыча хвороста в степи, где нет ни одного дерева в районе пяти километров. Соломон посмотрел на маяк и понял, что он почти у цели. Теперь нужно уговорить девушку вернуться с ним. И еще одно вдруг острой мыслью продырявило мозги нашего героя: он абсолютно забыл спланировать обратный путь домой. И на этой нотке я заканчиваю повествование в этой части нашей непонятной повести. Хотелось бы обратить ваше внимание на стиль написания этой главы, так как наш автор пытался изобразить разруху в мыслях Соломона, и подачу вам этой части истории он максимально приблизил к чувствам и мыслям героя, непонятно выражающегося и раздавленного. Надеюсь, вам понравилась нотка повествования, и вы откроете для себя подлинную глубину мыслей Соломона. Ваш же покорный слуга в моем лице выложился по полной, кратко описывая многогранную жизнь героя, но и оставляя место для вашего великого воображения, потому что считаю, что читатель тоже должен потрудиться и восполнить образ как героя, так главы и всего повествования в своем незаурядном уме. Глава №6. Встреча и начало конца Утречко было свежее, наш герой Соломон за ночь промерз до костей и выглядел как только что изъятый из морозилки кусок соленого сала. При этом ресницы его склеились, и он с трудом смог открыть глаза, а запотевшие окна он протер трясущейся от лютого холода рукою и даже смог посмотреть на улицу. Первые лучи уже показались из-за горизонта и спешили хоть чуть-чуть помочь нашему герою согреться. Он быстро и небрежно пару раз повернул ключ в замке зажигания и понял, что бензина у него больше не было. Машина работала до последней капли, но на всю ночь явно не хватило, а нам всем известно, что самый холод приходит перед рассветом. Соломон посмотрел на часы и решил выйти на улицу, чтобы хотя бы немного разогреть свое тело в движении. Буквально метрах в трехстах от него ваш рассказчик в моем лице уже заканчивал заниматься грибами, пока Кира мирно почивала в моей келье. Сегодня я удивительно рано поднялся и решил сделать все свои повседневные дела еще до рассвета, но, к моему сожалению, немного не успевал. Мне еще нужно было собрать рыбу в сетях. Поднявшись во двор, я направился к своему причалу. Мне несказанно повезло: мой катер, не залитый по колено водой, как это обычно с ним бывает, так как волны в этих местах так и норовят убить вас или вашу частную собственность, стоял на месте. Обогнув маяк два раза и насладившись видом, я нашел свои сети и принялся за работу. И тут мой взгляд сфокусировался на утесе, на верху которого во всю без музыки отплясывал какой-то мужик. Про себя я подумал: «Кто в такое время года выбирается на Сахалин, да еще в такую глушь?» Меня это, как ни странно, заинтересовало, но подплывать к берегу я не хотел. Мусоля эту мысль, я собирал свою рыбу и даже не понял, что улов сегодня был настолько богатый, что можно было бы и порадоваться как никогда и снять его для своего блога. Пока я предавался рассуждениям, мужик потерялся из виду, и я не заметил, что лодка была перегружена, и волны, раскачивая мой катер, заливали его. Первая волна — сто граммов, вторая — триста, и пошла в мою жизнь практическая часть геометрической прогрессии. Я пришел в себя, когда в мой резиновый сапог залилась первая партия холодной, как лед, воды. Если мои руки уже привыкли доставать холодную рыбу из ледяной воды, то ноги абсолютно не были к этому готовы. Сначала я побледнел, а потом от осознания того, что происходит, в мою голову ударила мысль, что я тону. Я запаниковал. У меня был насос, откачивающий воду, но я забыл, как им пользоваться. Тогда я заорал, будто думая, что этот крик спасет мою лодку и меня. До маяка было двести метров, а до берега Сахалина — пятьдесят, и я решил, заведя мотор, добраться до ближайшего берега, там успокоиться и вернуться на маяк. Мотор завелся сразу, и я с такой силой дернул ручку газа, что чуть не отломил ее, или мне так показалось. Несмотря на то, что моя лодка была с очень хорошим, мощным мотором, она шла очень медленно, в отличие от того, как быстро набирала воду. Только сейчас я заметил огромное количество рыбы, которое подарило мне сегодняшнее утро, но, правда, ненадолго. Рыбы, объединившись в группы, как крысы, покидали мой тонущий корабль. Они словно выстраивались в косяки и спасались в панике. Так же, как и спасались мои умные мысли, разбегаясь кто куда, только не оставаясь в голове хозяина. Когда я понял, что катер практически под водой, было поздно что-либо предпринимать. Но вдруг откуда ни возьмись я увидел человека на берегу, всего смытого в моем взоре, но я разглядел, что он кинул мне веревку. Я ухватился одной рукой, а другой все еще жал на газ захлебывающегося под водой двигателя. Тогда я в первый раз услышал голос этого человека. Этот голос был голосом с грубой хрипотцой, но он был звуком моего спасения. Он кричал: «Отпусти, отпусти лодку!». Я про себя подумал: «Как отпустить? Она совсем недавно моя, совсем новая!» Но голос спасения кричал отпустить. Когда морская вода попала мне в желудок, я начал захлебываться и отпустил ее, ведь жизнь в итоге дороже, хоть я и не хотел до последнего отпускать то, что тащило меня на дно. Через некоторое время меня вытащил на берег этот здоровый грубый мужик. Он снял с меня мокрую одежду, а я все еще лежал в шоке, оттого что глазами увидел темноту, которая ждет нас после смерти. И размышлял над тем разговором с Кирой, в котором я утверждал, что меня не купишь. И я понял, как сильно я лгу и себе, и другим и как мне сейчас жалко, что я потерял лодку, хоть у меня была и старая, и как быстро мы привязываемся к вещам. Я вспомнил полковника и понял, что был прав: если и меня посади на его место, я бы так же воровал, как и все остальные. Это были личные прозрения по поводу своей гнилой, не стоящей на верном пути жизни. Я пришел в сознание от них, после того как мужик стал растирать мои ноги своими огромными холодными, как лед, руками. Через какое-то время я вырубился, а очнулся, когда уже окончательно согрелся. Я открыл глаза: передо мной горел костер, а этот мужик доставал мою лодку из моря. Я был поражен его силе и тому, как к нам возвращается то, что мы отпускаем и считаем не важным больше. Этот момент моей жизни послужил мне толчком к росту, потому что последнее время я осуждал всех вокруг и говорил о всемирной испорченности. Смотрел далеко, но не видел сучка в своем глазу. Я поднялся, а мужик уже почти вытянул лодку на поверхность. Я подошел к нему и спросил, как его зовут. Он, отдышавшись, ответил: — Соломон. — Как израильского царя, — с улыбкой сказал я и протянул руку своему спасителю. Соломон пожал мне руку и спросил в ответ: — Вы, случайно, не с маяка? — С маяка! Это, так скажем, мой дом, пока не выгонят люди Компании. Я увидел, как этот большой мужчина нахмурился, когда я упомянул Компанию. — Ну что же, Спаситель мой, сейчас откачаем воду из лодки, и я приглашаю вас посетить мое жилище. Соломон одобрительно кивнул и сказал, что ему нужно подняться на утес: у него там машина, а в ней — сумка с вещами. Я согласился сходить с ним, и через полчаса мы уже снова стояли на берегу и откачивали воду из лодки, в которой не осталось ни одной рыбы. И я незамедлительно вспомнил, какое фиаско преследует меня в этой сфере моей жизни. Только я был как никогда богат рыбой, так она в одночасье покинула меня. Соломон спросил: — Почему вы начали тонуть? Я не хотел ему врать и сказал правду, что я, бывает, так ухожу в свою голову, что могу забыть о мире вокруг, и все, что происходит, меня не трогает, и в таком темпе я машинально поднял на борт столько рыбы, сколько ему было не по силам увезти. Соломон улыбнулся и сказал, что очень рад, что спас меня и что своим странным поведением я сделал его счастливее. Я задумчиво глянул на него и сказал: — Странно, вас делает счастливее то, что я подвергся опасности? — Нет-нет, — возразил Соломон. — То, что вы дали себя спасти. Мне было очень странно это слышать, но я пожал плечами и, наконец, завел мотор своей лодки, а за ним заработал и насос откачки. Чтобы не терять время, Соломон предложил черпать еще и ведрами, куда я поначалу складывал рыбу. И действительно, уже через пять минут мы шли на лодке обратно к Аиве. Тогда в мою голову пришла еще одна мысль о пользе Соломона на маяке и о том, что он может мне неплохо помочь. В своих мыслях я поймал себя на том, что на еврея я похож больше, чем человек, сидящий со мной в одной лодке. Но в его голове в этот момент была друга картина. Мы пришвартовались и не спеша выдвинулись к маяку. Мы шли, и молчание сводило меня с ума: я хотел бы узнать, что хочет этот человек, оказавшийся на краю земли. Да, он без промедлений спас мою жизнь, и под влиянием добрых чувств я пригласил его. Так поступил бы любой хороший человек. Но хороший человек ли этот Соломон? Я остановился и спросил: — Ответьте, пожалуйста, по какой причине вы посетили столь дальние земли? Неужели это туристический интерес? Если да, почему в такое время года? Через пару недель тут будет невыносимо жить. Это реальное кладбище погоды, тут страшно. Соломон посмотрел на меня пустыми глазами, в которых я увидел частичку себя и своего одиночества, и сказал: — Я сразу вам скажу, у меня благотворительная миссия на ваш маяк. Сначала Бог дал мне спасти вашу жизнь. Я прервал его: — Да, но причиной моей задумчивой комы послужили вы: я отвлекся на танцующего мужчину, то есть на вас. Я понимаю, что это как бы мой косяк, но все же. Увидеть человека в этих землях очень трудно, практически невозможно в этот период времени. — Я понимаю, — уже Соломон перебил меня. — Но дело в том, что ваше спасение — это факт, хоть он и не достоин никакой похвалы, потому что все равно очень мал в сравнении с тем, что я творил годами раньше. Тут я снова перебил его: — А что вы творили годами раньше? — Мне стало, признаюсь себе, очень страшно от этих слов. Соломон рассудительно ответил: — Ничего такого, что не творил профессиональный военный на войне. — А, вы военный, — с облегчением ответил я. — Все, вы меня успокоили, пойдемте быстрее на маяк, я угощу вас своим вином. Из головы у меня вылетели дальнейшие расспросы, и почему-то я успокоился, хотя абсолютно ничего и не узнал. Кроме того, что у него военное прошлое. Я очень странный человек, скорее всего, подумали вы, дорогой читатель, и это так. После моей смерти люди в белых халатах назовут моей фамилией какую-либо из новых болезней или психический синдром. Когда мы зашли на территорию Колизея, по лицу Соломона было видно, что ему понравилось это место. И он, как большинство туристов, бывающих у меня, задавал все те же наводящие вопросы, что и обычные посетители моих угодий. Я провел ему небольшую экскурсию по своим погребам и комнатам, и нам осталось посетить лишь келью и подняться к огню маяка. Как только мы собрались подняться наверх, я предупредил гостя о том, что у меня тут живет сожительница. На эти слова Соломон одобрительно кивнул, и мы поднялись. Когда открылась дверь, Кира, как и в прошлый раз после отгрузки, смотрела на меня, и я догадался, что она от меня хочет. Она даже не обратила внимания на нашего гостя, просто ринулась ко мне на руки, и мы с ней быстро сбежали вниз по лестнице в уборную. Закончив все свои дела, мы поднялись наверх, где в том же самом месте стоял неподвижно Соломон. Тогда Кира, увидев его, спросила, кто это, и я рассказал ей про свое утреннее приключение. Они поздоровались, и Кира пожала ему руку, поблагодарив за мое спасение, при этом вопросительно глядя ему в лицо: — Мне кажется, Соломон, я вас где-то видела. Ответ не заставил себя ждать: — Да, Кира, мы с вами уже встречались. Тут все в комнате, кроме нашего гостя, изрядно напряглись. — Накануне вашего отъезда вы должны были делать у меня операцию. Я тот самый хирург, хороший друг вашей матери. Мы вместе работали какое-то время. Тут моя соседка по комнате посмотрела на него, и на ее глазах появились слезы. Видно было, что Кира в этот момент полностью погрузилась в мир женской чувствительности. Она начала неразборчивую речь: — И вы приехали в такую даль за мной? — Да, Кира, за вами. Тут я и сам испытал прилив влажных перемен у себя на глазах. Мне эта ситуация показалась такой душераздирающей и волнительной, что я был просто поражен решимостью и стремлением этого человека помогать. Он был, как тот дагестанец с телевидения — с хорошей целью. Кира произнесла еще пару предложений, прежде чем я начал что-то понимать: — Я вижу вашу веру в себя и в меня и хочу попросить прощения у вас, Соломон. Я уехала, никого не предупредив, потому что уже была полностью лишена веры в то, что снова смогу ходить. И вы сами знаете, сколько операций я уже перенесла. Мне просто надоело снова резать мое тело, не имея успеха в этих жертвах. Но ваша вера дает мне силы, и ваш поступок грандиозен. То, что вы приехали сюда, уже показывает, что в этом мире есть чудеса и он еще не полностью испорчен. И тут она посмотрела на меня и обратилась уже ко мне: — Вот, Артур, перед вами стоит проявление того, что противоречит вашим рассуждениям. Я понимаю, что этот человек один на миллион, но все же он есть, и то, что он тут, — доказательство, что если его поставить на место того проворовавшегося генерала или — кто там был? — полковника, он бы сохранил свою душу.