– Не смей произносить это имя! Этой скверне не место в этом доме. Здесь живет Бог! Она дернула меня за язык. Сильно. Я слышал, как что-то отвратительно хрустнуло. Мой рот полыхнул от боли, я завыл и прикусил ее пальцы. Она наотмашь ударила меня по голове. Я упал, а мать склонилась надо мной, выставила указательный палец, целясь в глаза. – Еще хоть раз услышу от тебя что-то неподобающее, вырву твой поганый язык. Лучше ты будешь немым, чем накличешь гнев Бога. И я действительно стал немым. Почти две недели я мог только пить и есть, откусывая крошечные кусочки. Язык опух и не помещался во рту до конца. Этого бы не случилось, если бы ты была рядом. Но ты бросила меня. Знала, какие они, и все равно бросила. Так почему я должен тебя прощать? * * * В какой момент она потеряла сознание, Лина не заметила. Она снова пришла в себя, но Матвея рядом уже не было. Со всех сторон ее окружала темнота. Сколько прошло времени с тех пор, как она села в машину? Несколько часов? Сутки? Неделя? Любое движение доставляло боль. Лина попробовала освободить руки, но сил не хватило. Тогда она закричала, не особо надеясь на то, что ее услышат. Ведь она кричала тогда, когда Матвей хлестал ее ремнем. Орала, звала на помощь, срывала голос. А он хохотал. И охал, когда ремень опускался на ее тело. Бил с оттяжкой, сдирая кожу. Почему с ней он не довел дело до конца? Почему не накинул ремень ей на шею и не удавил? Разве не этого он добивался? Лина видела фотографии его жертв. Она читала отчеты судебного патологоанатома. Знала, на что оказался способен ее брат. * * * – Рождение второго ребенка обычно снимает многие вопросы у первого. Откуда берутся дети? Почему у некоторых теть бывают такие круглые животы? Можно ли играть с братиком или сестричкой сразу, как только мама принесет его из больницы? А что он ест? А как он спит? А почему он не ходит и постоянно кричит? У меня такого не было. Мать стала носить платья без пояса. На меня свалили еще больше обязанностей. Приходя из школы, мне следовало отправляться в огород, потом к корове, потом вымыть пол. И уже потом, если оставались силы, сесть за уроки. И все это нужно успеть к вечерней молитве. Потому что потом никаких дел уже быть не могло. Ни на каком учете она не стояла. Уже во взрослой жизни я поняла, как вынашивают детей женщины, которым ребенок действительно нужен. Им в голову не придет соблюдать пост, выстаивать на коленях долгие часы, отбивая земные поклоны перед алтарем. И уж точно они подготовятся к родам. Утром, когда я собиралась в школу, мать охнула и тут же перекрестила рот. Она стояла у стола в кухне, а по ее ногам текло. Я подумала, что она описалась. – Началось, – сказала мать, глянув на лужу под своими ногами. Потом спокойно через нее переступила и пошла из дома. Я помыла пол, опаздывая на первый урок. Но если бы не убрала, то после меня ждало бы наказание. Вечером отец, который вообще мало со мной говорил, сказал, что у меня теперь есть брат. Я понятия не имела, как на это реагировать. Через пару дней мать вернулась со свертком. Матвей, так они его назвали, сопел и тужился. Я хотела посмотреть на него, подошла ближе и взглянула на маленькое сморщенное личико. Ребенок в этот момент заплакал. Мать отпихнула меня, уходя в свою комнату. Матвей рос, я взрослела. Он засыпал под молитвы, просыпался к заутрене. С открытым ртом смотрел на иконы и пальчиком мог показать любого святого, которого называли родители. Он рано заговорил. Его стали учить Библии. Щуплый бледный мальчик. Он тенью ходил за отцом, делал все, что скажут. Ни разу не вышел во двор один. И уж точно не собирался играть или просто смотреть, как играют соседские дети. Он во всем был лучше меня. Да, и ему попадало. Он тоже стоял на коленях ночи напролет, вымаливая прощение. Но не за шалости. А лишь за то, что перепутал порядок молитв. За то, что не вычистил как следует лампадки. Не до блеска отполировал оклады икон. Мать била его, а он целовал ей руки. Отец давал ему подзатыльники, а Матвей стоял с поникшей головой, даже не пытаясь защититься. Он смотрел на меня, и у меня от этого взгляда все тело покрывалось мурашками. Не может маленький мальчик так смотреть. Он был таким чужим. Слишком покорным судьбе, слишком податливым. Родители лепили из него того, кого не удалось вылепить из меня. Нужно ли говорить, что я не воспринимала его как брата? Он рос их копией. Такой же фанатично молящийся, боящийся сказать лишнее слово. Флегматичный, угодливый. Даже когда пошел в школу, он не изменился. Ему оказался неинтересен мир вокруг. Учителя просили меня с ним заниматься, требовали. А потом отстали. Он был частью семьи, я была изгоем в этой семье. У нас не могло быть ничего общего. Каждый сам за себя. Я приняла решение. Тогда оно казалось единственным, правильным и необходимым. Я оставила их всех в прошлом. Забыла, почти забыла. Заставила себя не думать о том доме, о том, что там происходило. Долгие годы у меня было только мое настоящие. И вот я здесь. * * * Лина перестала кричать. Горло раздирало от боли. Подсохшая корочка на ранках лопнула, и кровь снова засочилась. Она лежала на мокром матрасе, уткнувшись лицом в пыльную подстилку. – Парфенов! Найди меня! – беззвучно шептала Журавлева. – Я здесь. Я еще живая. Она жива, а те девушки уже нет. Матвей нашел их, привязал, жестоко избил и задушил тем же ремнем, каким избил и ее. Четыре жизни. Кем бы они ни были, он их убил. И это ее вина. Такая же, как и его. Если бы она не была эгоисткой, если бы вовремя поняла, что мальчику, ее брату, нужна лишь ее поддержка. Если бы тогда она оглянулась и увидела, что он смотрит на нее и протягивает руки. Если бы она вернулась, забрала бы его с собой или вовсе осталась дома. Эти девушки были бы живы. Кто-то из них переехал бы в другой город, кто-то закончил учебу и нашел работу, кто-то просто веселился и кутил. Они были бы живы. Но Лина сбежала, спаслась сама. Поставила себя, свою жизнь выше других. – Я была ребенком! – плакала женщина. – Я была всего лишь ребенком. И мне тоже нужна была защита. Кирилл! Кирилл, найди меня! Если бы Лина верила в Бога, в чудо, она бы молилась. Но она шептала имя майора полиции. Глава 14 Актовый зал районного отдела полиции гудел как трансформаторная будка. Такого оживления в зале не бывает, даже когда в отдел приезжает высокое начальство. Обычно все сиденья заняты другими людьми. Темно-синие мундиры, звезды и полоски на погонах, блеск на пуговицах, красная отделка, лампасы. Если кто-то и фотографирует, то собственная пресс-служба. Официоз, речи по бумажке, скучные слайды со статистикой. Но не сегодня. Утром в райотдел потянулись журналисты. Парковку заполонили микроавтобусы с логотипами телеканалов на бортах. Принаряженные женщины и мужчины стояли перед камерами и записывали часть репортажа, выбирая ракурс, чтобы захватить как можно более выгодную картинку. Потом вся эта публика переместилась в актовый зал. И снова пошла борьба за место: где поставить штатив с камерой, как направить микрофон, занять кресло в центре первого ряда, чтобы сделать лучший кадр трибуны. Напор журналистов сбивал с толку полицейских, привыкших гонять эту публику с мест происшествий. «Черт бы побрал эти «Огни» вместе со всеми остальными!» – думал полковник Завьялов. Вчера поздно вечером, когда он вернулся домой, дежурно поцеловал жену и, помыв руки, уселся за ужин, ему позвонили. И полковник бледнел, краснел, пытался вставить слово в тираду генерала. А генерал ругал его всеми мыслимыми способами, распекая за бездеятельность. Информация о похищении Журавлевой разлетелась за несколько часов, подняв волну. И потянула информацию о жестоких убийствах. На пресс-службу обрушился шквал звонков с требованием прокомментировать происходящее. – Гена! – всплеснула руками Завьялова. – Остынет. Завьялов, начисто потеряв аппетит, бросил на стол вилку, которую сжимал в руке. Прибор громко стукнул о столешницу, звякнул о тарелку и упал на пол. Полковник выключил замолчавший телефон и отправился в свой кабинет. За ночь ему предстояло подготовиться к пресс-конференции. Он вышел на небольшую сцену через боковую дверь. В зале его сначала не заметили, а потом наперебой посыпались вопросы. – Как вы можете прокомментировать похищение Лины Журавлевой? – Это связанные события или разные преступления? – Что конкретно предпринимается для поимки маньяка? – У вас есть подозреваемые? – Кто-то уже задержан? Завьялов занял место за трибуной. Он специально не стал брать с собой бумаги, чтобы показать прессе, что полностью владеет информацией. Обведя зал взглядом, полковник добился, чтобы журналисты притихли. Щелкали затворы фотоаппаратов, вспышки ослепляли. Полковник тихонько кашлянул. – Я здесь, чтобы ответить на ваши вопросы, – сказал Завьялов, жестом руки останавливая готовых спрашивать журналистов. – Как вы знаете, в нашем городе произошло три жестоких убийства девушек. На данный момент следственно-оперативная группа проводит ряд мероприятий для установления личности преступника. Мы тесно работаем с другими ведомствами и государственными структурами. Налажена работа с агентурной сетью. Проводится целый комплекс экспертиз. Все это направлено на одно – на поимку особо опасного преступника. В интересах следствия я не вправе разглашать подробности расследования. Однако, смею вас заверить, мы делаем все возможное, чтобы убийца был задержан в кратчайшие сроки. – А при чем тут Журавлева? – выкрикнул с места мужчина в ярко-зеленом пиджаке. – Гражданка Журавлева – я подчеркиваю, она проходит по делу как физическое лицо, а не представитель прессы – является важным свидетелем по данному делу. – И ее похитил преступник? – раздался выкрик с другого конца зала. – Такими сведениями мы не располагаем. Мы не можем с уверенностью утверждать, что был сам факт похищения. Журавлева могла добровольно покинуть город либо находиться в городе, но сознательно не выходить на связь. – Это все слова. А если ее уже убили? – Тела Лины Журавлевой не найдено. Это дает нам право предполагать, что она жива. Пользуясь случаем, – Завьялов снова обвел зал взглядом, – хочу обратиться к нашим гражданам. Если вы располагаете сведениями, относящимися к убийствам девушек, сообщите в полицию. Также хочу обратиться к тем, кто видел Лину Журавлеву, позвоните нам. Телефоны доверия написаны на сайте Министерства внутренних дел.