Я в окно, а там Верка моя в ночнушке и халате. Прям оборвалось все внутри, думал, с дочкой что-то. – Вовка! Вовка, горим! – орет как заполошная. Кинулся к ней. Она руками машет, толком сказать не может. Я со сна ничего не понимаю. – Дядь Вов, там Свиридовы горят! – Это Аленка, соседская девчонка прибежала. – Меня мамка к вам отправила, чтоб вы пожарников вызвали. А у меня, грех, конечно, от сердца-то отлегло. Мозги включились сразу. Ну и давай я командовать. Пожарных вызвал – и айда к Свиридовым. Дом их уже знатно пылал. Светло вокруг, жарко. Был на пожаре? Там ведь близко не подойдешь, опаляет, и дышать нечем. Как стена. Вроде и видишь, а шагнуть не можешь. Вот я бы ни за что в пожарные не пошел, кишка у меня на такое тонка. Соседей набежало. Кто в чем был. В деревне если пожар, да еще и по лету, да когда вокруг травостой некошеный – считай, вся деревня сгорит. Ну мы, пока расчет подъехал, как могли сами заливали огонь. Да только куда там. Эх… С колонки пока воду принесешь, плеснешь и назад бежишь. Потушить не потушили, но никуда огонь больше не перекинулся. А как машина подъехала, так крыша уже внутрь обвалилась. Понятно, что там никого живого не осталось. Затушили под утро. Вонища стояла, вокруг болото. И горелые головешки вместо дома. Вроде и стоят стены, а все черное. Кое-какие вещи угадываются. Хуже всего, что в гари запах мяса. Ох и полоскало некоторых тогда! Бабки все причитали, что теперь-то Свиридовы прямиком в рай попали. Такая смерть мученическая. Их прямо в спальне нашли. Обоих. Прижарились к кровати. Страшно было. Два обугленных тела на панцирной сетке. Так в одно сплавились, что их на грузовике бортовом пришлось в морг увозить. Приезжал из самих Озерков следователь. Походил, что-то пописал. Какие-то экспертизы были. Ну и заключили, что несчастный случай произошел. А я вот все думаю: какой несчастный случай? Почему ни Колька, ни Анька не попытались выбраться? Пацан-то сразу выскочил. * * * – Какой пацан? – прервал Парфенов. – Матвейка. Меньшой их. Ох и жалко было пацана! Такой тихоня забитый. Уж как он рвался в горящий дом. Его мужики еле держали, прям волоком в участок ко мне отвели. Там с ним Верка моя до самого конца сидела. – Значит, у Лины есть брат. – У кого? – У Магдалины Свиридовой. – Кириллу не нравилось настоящее имя Журавлевой, и про себя он продолжал звать ее, как привык. – Ну да, двое их было. Только Магды уж сто лет в деревне нет. Как школу закончила, так и ушла из дому. Ну а что тут ловить-то? Как ушла, так о ней ни слуху ни духу. – Она журналистка. – В телевизоре? – Нет, в интернете. В электронной газете работает. – Ишь ты! А ведь тоже чуть не монашкой ходила. Идет по деревне в обносках, глаза в землю. А иногда как глянет, аж мороз по шкуре. Да, судьба у детей… – А куда потом Матвей делся? Родственники забрали? – Не было у них никого. Магдалину не искали. Где ее искать? Забрали пацана в детский дом. А куда он потом делся, не знаю. Сюда не возвращался, это точно. Я бы знал. * * * – Шеф, у нас тут такое, вы себе не представляете! – Гриня был взволнован. – Примерно представляю, мне Завьялов звонил. – Чтобы дозвониться до своего отдела, Парфенову пришлось въехать на невысокий холм. – Он вас с утра искал. – К черту Завьялова, – перебил Кирилл, прорываясь сквозь помехи связи. – Найди всю информацию про Матвея Николаевича Свиридова. Это брат Журавлевой. – Понятно, шеф. А вы когда возвращаетесь? – По ситуации. Парфенов отключил телефон. Рассказ участкового не выходил из головы. О брате Лина не говорила. Собственно, и о смерти родителей тоже. Только о том, что детство у нее было не самое радужное. И можно понять, почему она сменила имя и фамилию. Новая жизнь, с чистого листа, когда прошлое действительно остается прошлым. В деревенскую школу майор заехал, не особо надеясь на что-то. По его подсчетам, Лина окончила одиннадцатый класс семнадцать лет назад, и вряд ли ее помнили. Но директор, которая не только оказалась на месте, но преподавала здесь биологию, хорошо помнила странную девочку. – Понимаете, всегда, в любой параллели есть особенные дети. – Она усадила полицейского в своем рабочем кабинете и как-то по-домашнему выставила на стол чай, пирожки и вишневое варенье. – И я не говорю сейчас про явных хулиганов или отличников. Это норма. Я про действительно странных ребят. – А что было странного в Журавлевой? В Свиридовой, – поправился Кирилл. – Она была очень замкнутой девочкой, но при этом любопытной. В нашей библиотеке только она и проводила все время. То есть все шли по домам, а она садилась и делала уроки, что-то читала. И так каждый день. Я так думаю, дома ей просто не давали на это времени. – Дома ее систематически избивали. И избивали до полусмерти. – Что? – Вы действительно этого не знали? – удивился Парфенов. – Но разве можно не заметить, что у ребенка синяки? Или что прогулы никакими справками не подтверждаются? Она никогда не жаловалась? – Нет. – Директор разволновалась. – Может быть, вы ошибаетесь? Ее семья была очень набожной, тихой. – А за закрытыми дверями двое детей терпели деспотичных родителей. – Кошмар. Но ведь Магда никогда не жаловалась. И синяков на ней не было видно. Она ведь всегда была в платье с рукавами. И так хорошо училась. – Она общалась с кем-то из класса? Подружка? Сосед по парте? – Она была одиночкой. Ее травили в классе, – призналась женщина. – Я сама, когда была просто учителем, не раз пресекала это. Понимаете, дети жестоки к тем, кто от них отличается. – Пресекали, но ничего не делали. Парфенов отодвинул так и не тронутый чай. Он смотрел на немолодую женщину. Могла ли она тогда взять Лину за руку и спросить, что происходит? Или просто было легче приструнить распоясавшихся подростков, провести урок и забыть, вернувшись в свою семью? – А ее брат? Матвей? – Я его почти не знала. В начальной школе у меня уроков не было. До старших классов он не доучился у нас. Вы, наверное, в курсе, что их родители погибли? Сгорели в собственном доме. Тогда Матвея забрали в детский дом, и все. Но он не блистал ни в учебе, ни в общественной жизни. Сидел на последней парте, как Магдалина. Его тоже не принимали в классе и, кажется, пару раз били. Незаметный ребенок. * * * Парфенов гнал машину, нарушая скоростной режим. Ему хотелось как можно быстрее уехать подальше от этой деревни. Чем больше подробностей о жизни Свиридовых он выяснял, тем больше начинал ненавидеть их окружение. Двое взрослых годами издевались над своими детьми. Женщина никогда не состояла на учете по беременности. Приходила к фельдшеру, когда уже начинались схватки. Отказывалась от медицинской помощи в большинстве случаев. Никаких прививок, никакого педиатра. Удивительно, что оба ребенка выжили и выросли. Отец, никогда и нигде не работающий. Отрастивший бороду и мнящий себя вторым после Бога. Не занимающийся детьми. Всей пользы – научил детей читать, считать и молиться. Наказания, о которых не знали в школе. Хотя и видели, что оба ребенка находятся не в лучших условиях. Ни одному не пришло в голову пойти и посмотреть, что у них там на самом деле происходит. Наказания, о которых знали соседи. Ну видели же они, рассказали Кириллу о том, как мать хворостиной лупила детей. О том, что видели, как дети не разгибаясь пашут в огороде. О том, что они не выходят за пределы своего двора дальше школы. Не играют с другими детьми. По сути, заперты взрослыми в четырех стенах. Видели, знали, молчали. – Я найду тебя, – Парфенов говорил вслух. – Обещаю. Машина неслась вперед, убогая дорога расширилась, стала полноценным шоссе. Где-то сбоку остались Озерки. Кирилл возвращался в город.