— Элла сказала, что у нее есть разные подозрения. После твоего побега из дома в вашей семье происходят бесконечные ссоры, а отец ваш попался на измене. Елена Рудольфовна рвет и мечет. Элле удалось подслушать какой-то разговор, и теперь она знает, как вам помочь. Снова повисло молчание. Клер встала, подошла к дивану, на котором сидел Эрнест, и опустилась рядом с ним. — Эри, — глаза ее сияли, — я так благодарна тебе. — За что? — удивился он. — Ты единственный, кто у меня остался. Я все время думаю, что же мне делать, если вдруг ты бросишь меня. Ведь я обуза, которая не дает тебе ничего, а только мешает. Я все время в плохом настроении. Я... Я боялась, что сойду с ума думая об этом призраке! И только Элла позволила мне поверить, что все это какой-то морок! Он заулыбался, и стал таким красивым, что все чувства, долгое время загнанные в самый дальний угол ее сердца под воздействием страха, вдруг вспыхнули с безумной силой. Она залюбовалась им, и руки ее сами собой легли ему на плечи. — Эри, — из глаз ее вдруг брызнули слезы, — я так рада, что ты у меня есть! Эрнест притянул ее к себе, боясь, что настроение ее снова изменится, и его страстная Клер снова превратится в живую статую. — Ты можешь верить мне, Клара, — прошептал он, — я никогда тебя не отпущу. Я люблю тебя. Она отстранилась, посмотрела на него. Глаза ее сияли слезами, но это были слезы счастья. — Я тоже тебя люблю, Эри. Очень-очень люблю... Тут что-то вспыхнуло между ними. Сердце ее пропустило удар, а его губы накрыли ее губы. Где были его нежные поцелуи, которые она помнила с Выборга? Теперь он целовал ее, как в последний раз, до боли впиваясь в ее губы, и Клер отвечала ему тем же, боясь, что он вдруг снова отпустит ее, уйдет, оставив наедине с болезненной страстью и холодом, который столько времени жил в ее душе. Клер не была девушкой. Эрнест знал это, но все же был разочарован, и, лежа рядом с ней в постели и задумчиво перебирая ее черные волосы, пытался сложить то, что говорила ему вчера Эмма, и то, что он видел своими глазами. Клер уснула, и лицо ее расслабилось во сне, черты ее смягчились, а губы, которые совсем недавно целовали его, приоткрылись. Ему хотелось целовать ее снова и снова, но он боялся потревожить ее сон. Он перевернулся на спину, закинул руку за голову и лежал, смотря в потолок. Все ее призраки были из плоти и крови. Потому что он не верил в призраков, которые способны обесчестить девушку. ... Внезапно Эрнест увлекся фотографией. Он купил большой черный ящик, и теперь целыми днями возился с ним. Он сажал Клер перед камерой и тренировался на ней делать снимки. А потом возился с пленками и фотокарточками, радостно показывая Клер, как умело заштрихованы лишние на фотографии детали. Клер в фотографии ничего не понимала. Ей нравилось позировать, а потом любоваться на свои портреты, не более. Зато Элла, приходившая к ним раз дня в три, была в восторге. Она вместе с Эрнестом возилась с реактивами, и в итоге пальцы ее стали шершавыми, а ногти ломкими. Но такая мелочь не могла остановить Эллу. Она тоже позировала, а потом колдовала над карточками, и на свет появилось несколько ее портретов без изъянов. Элла смотрела с фотографий веселая и кокетливая, с правильным овалом лица, пухленькими губками и темными ресницами. Клер сдружилась с Эллой, и теперь она не понимала, почему раньше недолюбливала ее. Они много говорили, и Клер даже поведала кузине свою историю. Элла поверила ей, ни секунды не усомнившись в ее словах. Потом она надолго пропала, и Клер скучала, стоя у окна и ожидая, когда же коляска кузины снова появится около ее дома. — Я ездила в Тверь к Кузьме Антоновичу, — заявила Элла, появляясь снова в квартире Клер десять дней спустя, — и у нас был долгий и обстоятельный разговор. Передаю вам привет, Клер, и его наилучшие пожелания. Клер молчала. Ей неприятно было думать о Кузьме Северине. — Он здоров? — спросила она. Элла рассмеялась. — О, да. Он здоров! ... Ноябрь подошел к концу и выпал снег. Он всю ночь падал огромными белыми хлопьями, и Клер, которой не спалось, смотрела, как земля медленно покрывается блестящим белым ковром. Было очень тихо. Эрнест никогда не оставался в ее квартире на ночь, а служанка давно спала в своей комнате. Клер слышала, как отстучали час ночи часы в гостиной. На улице не было совершенно никого. Только этот снег, ровный, девственно чистый, блестящий. Клер накинула шубу и вышла в коридор. Она быстро сбежала вниз со второго этажа, и шаги ее тонули в темном ковре. Как давно она не выходила на улицу! Клер шла по белому снегу, и ее следы оставались единственной дорожкой среди белизны. Она повернулась вокруг себя, засмеялась. Было холодно, но ей нравился мороз. Ей нравилось, что она одна на этом белом снегу, вокруг тишина, ночь, белые летящие хлопья. Клер шла, не разбирая дороги, а вокруг стоял белый город. Она повернула за угол, потом побежала, боясь, что замерзнет. Улицы были все так же белы и пустынны. Вот этот дом. Клер остановилась, изучая высившуюся над ней громаду. В одном единственном окне горел свет. Ее ждали там. Там, наверху. Клер не раздумывая вошла в подъезд, поднялась на третий этаж, постучала. Дверь тут же распахнулась, она сделала шаг в прихожую, и оказалась в объятьях знакомого до боли человека. Клер бросилась ему на шею, и принялась сама целовать его, радуясь, что он все еще с ней, что он не бросил ее и не ушел. — Паша, как хорошо, что ты ждал меня, — прошептала она. Павел был совершенно из плоти и крови. И она видела, что плоть его разгорячена, губы его были настойчивы и требовательны. Он схватил Клер на руки, и отнес в спальню. — Клара, родная, как же я буду жить без тебя? Ты согласна стать моей женой? Ты согласна! — Да, да, я согласна! Клер срывала с него одежду, потом ее руки добрались до его груди. Он был горячий, абсолютно живой. Живой! Он застонал, когда она провела по его коже руками, отшвырнул от себя рубашку. Руки ее уже возились с застежкой его брюк, и он помог ей, быстро избавившись от одежды, бросил на пол. Оказавшись вскоре совершенно обнаженным, Павел буквально сорвал с Клер платье, и накрыл ее тело своим. В голове ее мелькнула мысль об Эрнесте, она заметалась, но Павел закрыл поцелуем ее рот, прижал ее к себе, прошептал что-то, и Клер сдалась, выкинув из головы ненужные мысли. Она изогнулась, принимая его в себя, забывая все на свете, кроме самой страсти, и наслаждения, что он дарил ей. — Ты станешь моей женой! — сказал он, поднимаясь на локтях и смотря прямо в глаза. — Да, я стану твоей женой..., — сказала Клер. Она желала движения, и попыталась заставить его двигаться, но он все так же смотрел на нее.