— Я так верила в тебя, — сказала мадам Элен тихим и спокойным тоном, от чего у Клер волосы встали дыбом, — ты же оказалась банальной шлюхой. Как жаль, что моя красота передалась тебе, но мой ум остался не при делах. Ты могла сделать лучшую партию, а теперь навсегда заточишь себя в деревне. Клер молчала. В деревне — это не самый плохой вариант. — Но сейчас не до тебя, — мадам Элен развернулась и хотела выйти, — Элла тоже пропала. И хоть до нее никому нет дела, мы обязаны найти ее в кратчайшие сроки. Иначе моя сестра меня проклянет. Клер встала. Вот и все. Только холодное презрение, и никаких эмоций. Лучше бы мать кричала, может быть даже ударила бы ее. Клер смотрела на мадам Элен и понимала, что та никогда ее не любила. — Элла вышла замуж, мадам, — проговорила она, с удовольствием наблюдая, как меняется выражение лица ее матери, — она вышла замуж за майора Патова. — Что? — мадам Элен резко обернулась, бледная, как смерть, — за Патова? Как? Клер пожала плечами: — Они вчера обвенчались. Я сама держала венец. Мадам Элен вдруг заметалась по комнате, подошла к окну, потом бросилась к дочери, но передумала, и снова подошла к окну. Руки ее вцепились в подоконник. — Она не могла сделать этого, — прошептала она, — зачем? Зачем вы... — Я думаю, что они обвенчались по любви. — По любви? — Елена Рудовльфовна вдруг рассмеялась, — он не мог жениться по любви! Как, как вы его заставили? Он знал, что не имеет на это права! — она заломила руки, — что же теперь делать? — А нужно что-то делать? — удивилась Клер. Мадам Элен смотрела на нее, как на сумасшедшую, но сумасшедшую сейчас напоминала больше она сама. Она хотела что-то сказать, но вдруг бросилась вон из комнаты, и Клер слышала, как вскоре от дома отъехала карета. Мать куда-то собралась, и явно спешила. Клер села на кровать и подтянула ноги под одеяло. Как всегда, мадам Элен интересовало все, что угодно, кроме Клер. Она даже не сильно разозлилась, узнав, что блудная дочь вернулась в родной дом. И совсем не заинтересовалась тем, где же Клер столько времени была. Клер не знала, обидно ей или нет. Все равно, не было ничего хуже, чем взгляд, которым вчера смотрел на нее Эрнест Ланин. Вспомнив его, Клер снова ощутила, как по лицу ее ползут слезы. Она легла, натянув одеяло до самой шеи. Анфиса Никитична и Валюша с трудом уговорили ее раздеться. — День на дворе, барышня, — твердила Валюша, размахивая белым платьем с вышитыми по корсажу цветами, — наденьте платье, ваше любимое! Клер покачала головой. — Я не буду вставать, — сказала она, — я очень устала. Беседа с отцом прошла на удивление спокойно. Иван Семенович ждал дочь в библиотеке, и когда она вошла в невинном белом платье, заплаканная и осунувшаяся, весь его праведный гнев куда-то исчез. Он обнял Клер, и долго стоял так, боясь, что и она увидит его слезы. — Конечно, ты можешь ехать в имение, — ответил он на ее просьбу. Думаю, что мы поедем с тобою вместе. Наши отношение с маменькой твоей совсем разладились. И мы, как два изгоя, должны исчезнуть. Иван Семенович улыбался сквозь слезы. — Папа, неужели вы не сердитесь на меня? — Клер стояла перед ним, боясь поверить своим глазам. Он пожал плечами: — Сержусь. Но я очень рад видеть тебя дома, дорогая. И очень хочу узнать, где же ты была столько времени. ... Дни Клер проводила в своей комнате, пытаясь успокоиться. Она могла рыдать целыми днями. Мадам Элен запретила ей выходить к столу, но Клер и не желала никого видеть. Она плакала по потерянной чести, ей было плохо от того, что ее втянули в такую грязь. Но больше всего слез она пролила по Эрнесту. Ланин не явился в дом на Мойке, и, говорили, он снова уехал в Выборг. Он бросил ее, и, хотя у него были веские причины это сделать, Клер безумно по нему скучала. Валюша собирала вещи, рассказывая, как прекрасно заживут они на природе, как будут гулять по парку, кататься в коляске среди полей. Клер слушала ее в пол уха. Папенька тоже говорил что-то о полях и лесах. Клер же было все равно, где жить без Эрнеста. Ей было страшно, что она никогда не увидит его более. Имя его вызывало ее слезы, и вот она целыми днями предавалась горю, и никакие уговоры Валюши и Анфисы Никитичны не помогали ей прийти в себя. Мать обозвала ее дурой и больше к ней на заходила. Ольга заглянула однажды, чтобы обвинить Клер в своем горе. Ее не принимали, и шансы выйти замуж ее стремились к нулю. — И все из-за твоих похождений! — кричала Ольга, — все ты виновата! На тебе никто не женится, так поделом, а на мне, на мне-то за что? — За синий шарфик, — Клер отвернулась и больше не отвечала сестре. Ольга тоже никогда более к ней не подходила. Элла объявилась вместе с Патовым, изображая замужнюю даму. Клер не спустилась к ним, сказавшись больной, и Эллу не приняла. Ей не хотелось видеть никого, кто знал ее историю, ей казалось, что она сгорит от стыда, если посмотрит Элле в глаза. Тем более ей не хотелось видеть майора Патова. Она боялась, что не сдержится при виде него и сделает что-нибудь невообразимое. — Алефтина наша-то такая счастливая, — сказала Анфиса Никитична, когда молодая чета уехала восвояси, — и даже, будто, и красивая. Прибранная, как конфетка. А муженек ее кислый, как лимон проглотил. Слова цедит. И на лице синяки, словно его били. Клер пожала плечами. Было бы хорошо, если бы Элла хорошенько его побила. Она и сама не отказалась бы ударить его чем-нибудь потяжелее. Чтобы он исчез навсегда из ее воспоминаний. ... Приближался февраль. Снег наконец-то выпал, а Мойка встала, покрытая льдом. Иван Семенович приказал собираться в дорогу. Ехать решили на санях, потому что багажа было много, да и так дорога хоть и длиннее, но Клер сможет в ней развеяться и перестать бесконечно плакать.