При виде Фарли все вытягиваются по стойке «смирно». Один из них, грузный, с шеей толще, чем мое бедро, обращается к ней от имени остальных: – Да, капитан. Никаких шевелений. Если Серебряные и попытаются сбежать, то не через туннели. Даже они не такие идиоты. Фарли стискивает зубы. – Хорошо. Следите внимательно… о! Она морщится и сгибается пополам, ухватившись одной рукой за черную, как ночь, стенку. Второй она цепляется за живот. Ее лицо искривляется от боли. Бойцы Гвардии спешат к ней на помощь – к Фарли немедленно подскакивают трое. В шеренге оказывается брешь, гораздо шире необходимого. Мы с Гарриком быстро проскальзываем вдоль противоположной стены и достигаем запертой двери, перегораживающей коридор. Фарли смотрит на нее, стоя на коленях и по-прежнему изображая спазмы. Иллюзия вокруг меня колеблется: Гаррик сосредоточен. Он теперь должен скрыть не только нас, но и дверь, распахнувшуюся за спиной у шести солдат, которые ее охраняют. Фарли вскрикивает, когда я сую железный ключ в замок и поворачиваю. Она продолжает попеременно шипеть и стонать от боли, отвлекая охрану на тот случай, если петли заскрипят. К счастью, они хорошо смазаны. Дверь открывается, и никто этого не видит и не слышит. Я медленно затворяю ее, стараясь, чтобы железо не грохнуло о гранит. Свет постепенно исчезает, и мы оказываемся почти в непроглядной темноте. До нас не доносятся стоны Фарли и голоса солдат – закрытая дверь заглушает все звуки. – Пошли, – говорю я, крепко взяв Гаррика под руку. Раз, два, три, четыре… во тьме я считаю шаги, ведя одной рукой по ледяной стене. Я ощущаю прилив адреналина, когда мы достигаем второй двери, оказавшись прямо под главной башней. Времени, чтобы как следует запомнить ее план, у меня не было, но основное я знаю. Хватит, чтобы добраться до заложников и вывести их в безопасное место. Без заложников Серебряным нечем будет торговаться. Им придется сдаться. Я ощупываю дверь, ища скважину. Она маленькая, и мне не сразу удается сунуть ключ в замок. – Та-ак… – бормочу я, предупреждая Гаррика и саму себя. Открывая дверь в башню, я понимаю, что это, возможно, конец. Даже при наших с Гарриком способностях, нам не справиться с пятьюдесятью Серебряными. Мы погибнем, если что-то пойдет не так. И заложники, уже пережившие столько ужасов, скорее всего, тоже. Я этого не допущу. Не имею права. В примыкающем помещении так же темно, как в туннеле, но теплее. Башня надежно защищена от стихий, как и сказала Фарли. Гаррик заходит вслед за мной, и мы вместе прикрываем дверь. Его рука касается моей. Она не дрожит. Хорошо. Здесь должна быть лестница… да. Я касаюсь нижней ступеньки пальцами ног. Не выпуская руки Гаррика, начинаю подниматься навстречу тусклому, но постепенно разгорающемуся свету. Два пролета вверх – точно так же, как в тюрьме мы спустились на два пролета вниз. От стен отдаются голоса, достаточно гулкие, чтобы их расслышать, но слишком невнятные, чтобы разобрать слова. Кто-то о чем-то торопливо спорит. Я моргаю, когда тьма рассеивается; выглянув из дверного проема, мы видим нижний ярус круглой башни. Теплый свет озаряет винтовую лестницу, которая идет на самый верх. Это ее позвоночник. На площадки выходят запертые двери. Мое сердце отбивает опасный ритм, так громко, что я боюсь – вдруг Серебряные его услышат. Двое из них сторожат лестницу, напряженные, готовые к бою. Но мы не солдаты и не Алая гвардия. Их фигуры слегка колеблются, как поверхность потревоженной воды. Гаррик снова создал иллюзию, скрыв нас обоих от вражеских глаз. Мы движемся шаг в шаг, в направлении голосов. Я едва дышу, пока мы поднимаемся по лестнице к главному помещению, которое находится тремя этажами выше. На схеме Фарли оно занимало всю ширину башни, целый этаж. Там держат заложников – и там же находятся Серебряные, ожидающие спасения от Мэйвена либо милосердия от Кэла. Серебряные патрульные очень мускулисты. Это сильноруки. У обоих каменно-серые лица и руки толщиной с древесный ствол. Они ничего мне не сделают, если я применю способность. Но она не действует на оружие – а у них его хватает. Двуствольные пистолеты, висящие на плече винтовки. Башня хорошо подготовлена к осаде; очевидно, у Серебряных вполне достаточно боеприпасов, чтобы держаться. Один сильнорук спускается по лестнице навстречу нам, тяжело топая. Спасибо тому идиоту, который поставил его на пост. Этот парень – грубая мощь и минимум чувствительности. Но он уж точно почувствует, если мы в него врежемся. Мы медленно проскальзываем мимо, прижавшись спинами к стене. Он проходит, не выказав ни капли сомнений, и думает о чем-то своем. Второго сильнорука миновать сложнее. Он прислонился к двери, вытянув длинные ноги. Они почти полностью перегораживают лестницу, заставляя меня и Гарри отступить к самому краю. Хорошо, что я высокая и могу перешагнуть через них без проблем. Гаррик не отличается ловкостью. Он так и трясется, пока шагает со ступеньки на ступеньку, стараясь не издать ни звука. Стиснув зубы, я позволяю тишине разлиться под кожей. Интересно, сумею я убить обоих, прежде чем они поднимут тревогу? От этой мысли мне становится нехорошо. Но тут Гаррик пошатывается и его нога соскальзывает со следующей ступеньки. Это тихий звук, но его достаточно, чтобы Серебряный забеспокоился. Он смотрит туда-сюда, и я застываю, вцепившись в протянутую руку Гаррика. Горло перехватывает от ужаса. Мне хочется завопить. Охранник поворачивается спиной и смотрит на товарища. Я подталкиваю Гаррика. – Ликос, ты что-нибудь слышал? – спрашивает сильнорук. – Нет, – отвечает тот. Их слова заглушают наши стремительные шаги: мы достигаем приоткрытой двери на верху лестницы. Я чуть слышно вздыхаю от облегчения. У меня тоже трясутся руки. В комнате идет спор. – Мы должны сдаться, – говорит кто-то. Раздаются недовольные возгласы, заглушая наше появление. Мы прокрадываемся внутрь, как мыши, и оказываемся в комнате, полной голодных кошек. Серебряные офицеры собрались вдоль стен – большинство из них ранены. Ошеломляюще пахнет кровью. Стоны боли перемежают слова, перелетающие из угла в угол. Офицеры перекрикивают друг друга, и их лица бледны от страха, скорби и муки. Некоторые из раненых, кажется, умирают. Меня мутит от этого зрелища, от запаха мужчин и женщин в разных стадиях недомогания. Видимо, здесь нет целителей. Эти раны не исчезнут по мановению руки. Я сделана не изо льда, не из камня. Самые тяжелые раненые лежат вдоль стены, всего в нескольких шагах от меня. Ближе всего – женщина, чье лицо покрыто порезами. Серебряная кровь окрашивает ей руки, в то время как она тщетно пытается удержать вываливающиеся внутренности. Она открывает и закрывает рот, словно умирающая рыба, хватающая воздух. Ей слишком больно, чтобы говорить или кричать. Я сглатываю, и меня посещает странная мысль: «Я могла бы избавить ее от страданий, если бы хотела. Я могла бы протянуть руку и помочь ей умереть спокойно». Этой мысли достаточно, чтобы ощутить дурноту. Я отворачиваюсь. – Сдаться – не вариант. Алая гвардия перебьет всех нас, или еще хуже… – Хуже? – перебивает офицер, лежащий на полу – его тело покрыто синяками и повязками. – Посмотри вокруг, Хирон! Я оглядываюсь, ощутив слабую надежду. Если они и дальше будут орать друг на друга, то облегчат нам задачу. В дальнем конце комнаты я замечаю заложников. Они сидят, прижавшись друг к другу, белые и темнокожие – не меньше двадцати пятнадцатилетних подростков. Только страх удерживает меня на месте. От того, что мне нужно, я отделена толпой разъяренных, смертельно опасных машин для убийства. Морри. В нескольких секундах от меня. В нескольких шагах. Мы пересекаем помещение так же осторожно, как поднимались по лестнице, и вдвое медленнее. Легкораненые офицеры бродят по комнате, помогая тем, кто пострадал серьезно, или просто стараясь успокоиться. Я никогда еще не видела Серебряных такими. Вблизи и не настороже. Они похожи на людей. Пожилая женщина с уймой медалей на груди держит за руку молодого человека лет восемнадцати. Лицо у него белое, как кость, и он спокойно смотрит в потолок, ожидая смерти. Тот, кто лежит рядом с ним, уже умер. Я сдерживаюсь, заставляя себя дышать тихо и ровно. Хотя здесь всё меня отвлекает, я не стану рисковать. – Передайте моей матери, что я люблю ее, – шепчет один из умирающих. Другой полутруп зовет человека, которого здесь нет. Громко выкрикивает чье-то имя. Смерть нависает над этой комнатой, как туча. Она накрывает и меня. Я могу умереть здесь, вместе с остальными. Если Гаррик устанет, если я сделаю неверный шаг. Я стараюсь не обращать внимания ни на что, кроме собственных ног – и Морри. Но чем дальше я захожу, тем труднее становится. Пол качается перед моими глазами, и вовсе не от иллюзии. Я… я плачу? Мне их жалко? Я сердито вытираю глаза, прежде чем слезы успеют упасть и оставить следы. Хоть я знаю, что ненавижу Серебряных, но прямо сейчас трудно испытывать к ним это чувство. Ярость, которую я испытывала час назад, пропала, сменившись странной жалостью. Заложники так близко, что к ним можно притронуться – и один из них знаком мне, как собственное лицо. Курчавые черные волосы, кожа цвета полуночи, улыбка, которую я наблюдала много лет… хотя сейчас ее нет и в помине. Хочется схватить Морри и ни за что не отпускать. Но вместо этого я подбираюсь со спины и медленно присаживаюсь на корточки, пока мои губы не оказываются напротив его уха. Я очень надеюсь, что брат не испугается. – Морри, это Кэмерон. Он вздрагивает, но не издает ни звука. – Со мной новокровка, он делает нас невидимыми. Я вытащу тебя отсюда, но ты должен делать в точности то, что я скажу. Он слегка поворачивает голову. Его глаза расширены и полны страха. Мамины глаза, черные, с густыми ресницами. Я подавляю желание обнять брата. Морри медленно покачивает головой. – Да. Я это могу сделать, – шепчу я. – Передай остальным то, что я тебе сказала. Будь осторожен, чтоб Серебряные не увидели. Давай, Морри. Еще одно долгое мгновение – и он стискивает зубы и подчиняется. Нужно немного времени, чтобы весть о нашем присутствии распространилась среди заложников. Никто не сомневается, они не могут себе это позволить – только не здесь, в логове зверя. – То, что ты сейчас увидишь – ненастоящее. Я подаю знак Гаррику, и тот кивает. Он готов. Мы медленно опускаемся на колени и пригибаемся, чтобы смешаться с заложниками. Когда иллюзия развеется, Серебряные поначалу нас не заметят. Они будут отвлечены. Надеюсь. Заложники напрягаются. Пусть даже мы ровесники, они кажутся старше. Они измучены месяцами подготовки к бою, а потом ожиданием в окопах. Даже Морри, хотя, кажется, в армии его кормили лучше, чем дома. Я, по-прежнему невидимая, тянусь к брату и осторожно беру его за руку. Он сжимает пальцы и крепко держится за меня. И тут завеса невидимости падает. Заложников становится на два человека больше. Остальные моргают, глядя на нас, и пытаются скрыть свое удивление. – Так, – бормочет Гаррик. За нашей спиной Серебряные продолжают переругиваться над мертвыми и умирающими. Они даже не думают о заложниках. Гаррик прищуривается, внимательно глядя на стену справа. Он тяжело дышит, посвистывая носом и ртом. Собирается с силой. Я готовлюсь к удару, хотя и знаю, что ничего не почувствую. Вдруг взвивается огонь, разлетаются камни, и стена падает. Вместо нее – небо. Серебряные вздрагивают и шарахаются; видимо, они решили, что началась атака. Мимо башни проносятся самолеты, пронзая мнимые облака. Я моргаю, не веря своим глазам. Я и не должна им верить. Это всё ненастоящее. Но выглядит потрясающе, реально до невероятности. Но у меня нет времени глазеть. Мы с Гарриком вскакиваем и гоним остальных. Мы бежим сквозь пламя – языки огня так близко, что кажется, мы вот-вот сгорим. Я содрогаюсь, хотя и знаю, что на самом деле их нет. Огонь отвлекает и пугает Серебряных, а мы тем временем можем выскочить в дверь и спуститься по лестнице. Я возглавляю нашу цепочку, а Гаррик замыкает. Он машет руками, как танцор, создавая образы из пустоты. Пламя, дым, еще один залп. Все это не позволяет Серебряным пуститься в погоню – они прячутся от его иллюзий. Тишина расцветает во мне – облако смертельной силы, которая должна свалить двух Серебряных дозорных. Морри наступает мне на пятки, и я спотыкаюсь, но он хватает меня за руку и не дает свалиться через перила. – Стоять! Первый сильнорук бросается к нам, нагнув голову, как бык. Я нагнетаю тишину в его тело – моя способность встает у Серебряного поперек глотки. Он спотыкается, ощутив ее полную тяжесть. Я тоже чувствую это – смерть, которая прокатывается по его организму. Мне придется убить дозорного. И быстро. Моя сила заставляет кровь хлынуть изо рта и из глаз у сильнорука, по мере того как всё в нем умирает, орган за органом. Я душу жизнь в этом человеке стремительнее, чем когда-либо раньше. Второй сильнорук тоже умирает быстро. Когда я обрушиваю на него опустошающий удар тишины, он спотыкается и валится головой вперед. И разбивает себе череп о каменный пол, так что разлетаются кровь и мозг. У меня вырывается рыдание, но нет времени задумываться над столь внезапным отвращением. «Ради Морри. Ради Морри». Брату, кажется, так же скверно, как и мне: он не сводит глаз с мертвого сильнорука, залившего кровью весь пол. Я говорю себе, что Морри просто в шоке. Он не боится меня. – Вперед! – кричу я, и мой голос дрожит от стыда. Морри, к счастью, делает, как я велю, и вместе с остальными бежит по лестнице. Пусть даже вход на нижнем этаже забаррикадирован, заложники быстро расчищают дорогу, разбирая завал, устроенный Серебряными. Наконец перед нами предстают двойные двери. Один-единственный замок – все, что отделяет нас от свободы.