Я строю планы, пока завтракаю – медленно жую, перебирая в голове всё, что знаю. Королевская свадьба будет представлять собой организованный хаос. Усиленная охрана, бесчисленное множество Стражей, но тем не менее хаос. Повсюду слуги, пьяные гости, иностранная принцесса… всё это отвлечет тех, кто обычно сосредоточен на мне. Надо быть дурой, чтобы не попытать удачи. И Кэл наверняка держит в голове то же самое. Я разглядываю страницы – белую бумагу, черные чернила. Бабуля пыталась спасти меня – и погибла. Жизнь, потраченная даром. А я эгоистично хочу, чтобы они попробовали еще раз. Потому что, если я застряну здесь надолго, если мне придется остаток жизни таскаться за Мэйвеном, с его ненасытными глазами, ущербной душой и ненавистью ко всему миру… Ко всему, кроме… – Перестань, – приказываю я себе, подавляя желание впустить шелкового монстра, который ломится в мое сознание. – Перестань. Можно отвлечься, заучивая план дворца, – обычно я именно этим и занимаюсь. Два раза налево, по галерее со статуями, снова налево, вниз по винтовой лестнице… я мысленно дохожу до тронного зала, до передней, до банкетного зала, до разных кабинетов и залов совета, до апартаментов Эванжелины, до прежней спальни Мэйвена. Припоминаю каждый маршрут. Чем лучше я знаю дворец, тем больше шансов, что я сумею ускользнуть, когда представится возможность. Разумеется, бракосочетание состоится в Зале совета, а может быть, прямо на площади Цезаря. Больше нигде не поместится столько гостей и охраны. Из моего окна не видно Зал совета, и я никогда там не бывала – но побываю, когда придется. Мэйвен не вызывал меня к себе с тех пор, как мы вернулись. «Вот и хорошо», – думаю я. Пустая комната и целые дни тишины лучше, чем его надоедливые слова. И все-таки я ощущаю разочарование каждую ночь, когда закрываю глаза. Я одинока; мне страшно; я эгоистка. Молчаливый камень и месяцы, проведенные здесь, в хождении по лезвию очередной бритвы, опустошили мою душу. Так легко развалиться на кусочки. И так легко позволить Мэйвену собрать меня, когда он пожелает. Возможно, через несколько лет дворец перестанет казаться тюрьмой… НЕТ. Впервые за долгое время я с воплем разбиваю тарелку о стену. Потом стакан. Он разлетается вдребезги. И мне становится капельку лучше. Дверь распахивается, и появляются Арвены. Яйцеголовый подбегает первым и прижимает меня к стулу. Хватка у него крепкая, он не позволяет мне встать. Они на горьком опыте поняли, что нельзя подпускать меня к осколкам, пока они прибираются. – В следующий раз приносите пластмассовую посуду, – насмешливо говорю я, ни к кому не обращаясь. Яйцеголовому явно хочется мне врезать. Его пальцы стискивают мои плечи так, что, наверное, останутся синяки. Боль от Молчаливого камня проникает до костей. В животе всё скручивается, когда я понимаю, что уже почти забыла, каково это – не испытывать постоянной удушливой боли и тоски. Остальные охранники подметают пол и не морщась касаются осколков руками в перчатках. Только когда они исчезают и гаснет их пульсирующее присутствие, у меня вновь хватает силы встать. Я с досадой захлопываю книгу, которую не читала. «Генеалогия Домов Норты, том 9», написано на обложке. Бесполезная чушь. Поскольку больше нечего делать, я ставлю книгу обратно на полку. Фолиант в кожаном переплете аккуратно умещается между братьями, восьмым и десятым томом. Можно быть, надо снять с полок другие книги и устроить перестановку. Потратить несколько секунд из этих бесконечных часов. Нет. Я ложусь на пол и пытаюсь дотянуться чуть дальше, чем вчера. Моя былая гибкость превратилась в слабое воспоминание, учитывая обстоятельства. Но тем не менее я стараюсь достать пальцами до мысков ног. Мышцы бедер горят, но это ощущение приятнее, чем тупая боль. Оно мне нравится. Это одна из немногих вещей, которые напоминают, что я еще жива в своей раковине. Минуты текут медленно, время тянется вместе со мной. Свет снаружи меняется – облака гонятся друг за дружкой, набегая на солнце. Кто-то неуверенно и тихо стучит в дверь. До сих пор никто в принципе не удосуживался стучать, и сердце у меня подскакивает. Но прилив адреналина тут же спадает. Спаситель не стал бы предупреждать о себе. Эванжелина открывает дверь, не дожидаясь приглашения. Я не двигаюсь, прикованная к месту внезапным страхом. И подтягиваю ноги под себя. Чтобы быстро вскочить, если понадобится. Эванжелина высокомерно смотрит на меня – как всегда, полная превосходства, в длинном сверкающем плаще и узких кожаных брюках. Несколько мгновений она стоит неподвижно, и мы молча обмениваемся взглядами. – Ты так опасна, что тебе даже не позволяют открыть окно? – спрашивает Эванжелина, принюхиваясь. – Здесь воняет. Мои напряженные мускулы слегка расслабляются. – А, тебе нечем заняться, – буркаю я. – Иди потряси прутья какой-нибудь другой клетки. – Возможно, позже. Но сейчас мне нужна ты. – Честно говоря, я не в настроении работать для тебя мишенью. Она причмокивает губами. – Нет, кое-кому другому. Одной рукой Эванжелина обхватывает меня и заставляет встать. Как только она оказывается в поле действия Молчаливого камня, ее рукав отваливается и падает на пол блестками металлической пыли. Он тут же приделывается обратно и снова падает; так продолжается, пока мы с Эванжелиной не выходим из комнаты. Я не сопротивляюсь. Смысла нет. В конце концов она разжимает свою стальную хватку и позволяет мне идти свободно. – Если ты хотела вывести собаку на прогулку, достаточно было спросить, – рычу я, массируя свежие синяки. – Для ненависти тебе недостаточно новой конкурентки? Или проще дразнить пленницу, чем принцессу? – Айрис, на мой вкус, чересчур спокойна, – отзывается Эванжелина. – А у тебя, по крайней мере, еще остался огонь. – Как приятно знать, что я тебя развлекаю. Коридор изгибается. Налево, направо, направо. План Дворца Белого огня предстает перед моим мысленным взором. Мы минуем красно-черные гобелены с изображением феникса, расшитые по краям настоящими драгоценными камнями. Потом галерею со статуями и картинами, посвященными Цезарю Калору, первому королю Норты. За ней, если спуститься по мраморной лестнице на полпролета, находится то, что я называю Залом боевой славы. Длинный коридор, куда свет проникает через люки в потолке. На стенах там висят две гигантских картины на тему Озерной войны. Они занимают всё пространство от пола до потолка. Но Эванжелина не ведет меня мимо живописных сцен смерти и славы. Наш путь лежит не к парадным залам дворца. Коридоры становятся всё пышнее, но здесь роскошь не выставлена напоказ. Мы движемся к королевским апартаментам. Появляется больше позолоченных портретов королей, политиков и воинов – они смотрят на меня, и у многих черные волосы. Фамильная черта Калоров. – Король Мэйвен позволил тебе, по крайней мере, остаться в прежних апартаментах? Пусть даже он лишил тебя короны? Губы у нее дергаются. Но Эванжелина улыбается, а не скалится. – Видишь? Ты меня не разочаровываешь. Ты человек с огоньком, Мэра Бэрроу. Я раньше никогда не бывала здесь. Но нетрудно догадаться, куда ведут эти двери. Они слишком красивы, чтобы предназначаться для чего-то, кроме королевских покоев. Белое лакированное дерево, золотая и серебряная отделка, перламутр и рубины. На сей раз Эванжелина не стучит – она распахивает дверь, за которой оказывается роскошная прихожая, где ожидают шестеро Стражей. Они подбираются при нашем появлении, тянутся к оружию, из-под блестящих масок зорко смотрят глаза. Эванжелина не смущается. – Скажите королю, что Мэра Бэрроу здесь. – Король не в духе, – отвечает один из Стражей. Его голос подрагивает. Банши. Он способен закричать нас обеих насмерть, если представится такая возможность. – Уходите, леди Самос. Эванжелина, не выказывая страха, поглаживает свою длинную серебряную косу. – Скажите ему, – повторяет она. Ей не приходится понижать голос или рычать, чтобы ее слова звучали угрожающе. – Это будет приятная весть. Сердце гулко бьется у меня в груди. Что она задумала? И зачем? Когда Эванжелина в прошлый раз явилась за мной, я оказалась в руках Самсона Мерандуса и он влез мне в голову. У бывшей королевской невесты свои планы. Свои мотивы. Если бы я только их знала, я всё сделала бы наоборот. Один из Стражей сдается первым. Это коренастый мужчины, чьи мускулы заметны даже под складками пламенного одеяния. Он наклоняет голову, и в черных драгоценных камнях на маске отражается свет. – Минуту, миледи. Я не выношу апартаментов Мэйвена. Оказаться здесь – всё равно что ступить на зыбучие пески. Упасть в море, сорвавшись с утеса. «Отошли нас. Отошли нас». Страж возвращается быстро. Когда он жестом велит своим товарищам отойти, я ощущаю дурноту. – Сюда, Бэрроу, – говорит он и подает мне знак. Эванжелина легонько подталкивает меня, коснувшись ладонью моей спины. Очень ловко. Я делаю шаг вперед. – Только Бэрроу, – добавляет Страж. И обводит взглядом Арвенов. Они остаются на месте и позволяют мне идти дальше одной. Эванжелина тоже. Ее глаза темнеют, делаясь чернее обычного. Меня охватывает странное желание уцепиться за нее и взять с собой. Встретиться с Мэйвеном лицом к лицу, наедине, здесь – страшно. Стражу – очевидно сильноруку – даже необязательно прикасаться ко мне, чтобы направить в нужную сторону. Мы пересекаем гостиную, залитую солнечным светом, странно пустую, почти не украшенную. Ни цветов Дома, ни картин, ни статуй, ни даже книг. Старая комната Кэла была битком набита разным оружием, любимыми справочниками по военному делу, даже настольными играми. Повсюду были его вещи. Мэйвен не похож на брата. Здесь у него нет причин притворяться, и комната отражает подлинную душевную пустоту юного короля. Кровать у Мэйвена до странности маленькая. Она впору для ребенка, хотя покои явственно предназначены для кого-то гораздо более крупного. Стены спальни – белые, ничем не убранные. Единственное украшение – окна, которые выходят на площадь Цезаря, Столичную реку и мост, который я некогда помогла разрушить. Он соединяет Дворец Белого огня с восточной половиной города. Везде, куда ни глянь, буйствуют зелень и цветы. Страж покашливает. Я смотрю на него и дрожу при мысли о том, что он сейчас тоже покинет меня. – Сюда, – говорит он, указав на дверь. Было бы проще, если бы меня тащили силой. Если бы Страж приставил к моей голове пистолет. Было бы не так больно, если бы я могла обвинить другого. Но на сей раз причина – только я сама. Моя скука. Нездоровое любопытство. Постоянная ноющая боль и тоска. Я живу в сокращающемся мире, где неизменно лишь помешательство Мэйвена. Как и оковы, оно служит мне щитом, и оно же – причина медленного удушья. Дверь открывается внутрь, беззвучно скользя по белым мраморным плитам. В воздухе клубится пар. Не от огненного короля, а от горячей воды. Она лениво бурлит вокруг него, молочно-белая от мыла и ароматических масел. В отличие от постели, ванна огромна и стоит на серебряных львиных лапах. Мэйвен полулежит, опираясь на локоть, и лениво водит пальцами в воде. Он устремляет взгляд на меня, когда я вхожу. Его глаза опасно сверкают. Я никогда еще не видела Мэйвена настолько застигнутым врасплох и злым. Будь я поумнее, я бы развернулась и убежала. Но вместо этого я закрываю за собой дверь. Стульев нет, поэтому я стою. Не зная, куда смотреть, сосредотачиваюсь на лице короля. Волосы у него всклокоченные и мокрые. Темные кудри облепили лоб. – Я занят, – шепотом говорит Мэйвен. – Ты мог меня и не впускать. Сказав это, я жалею, что нельзя вернуть слова обратно. – Да, мог, – отвечает он, имея в виду сразу многое. Потом моргает и отводит взгляд. Он откидывается назад, кладет голову на фарфоровый край ванны и смотрит в потолок. – Что тебе нужно? «Свобода, прощение, возможность выспаться, моя семья». Список тянется без конца. – Меня притащила сюда Эванжелина. Мне ничего от тебя не надо. Он издает негромкий звук. Почти смех. – Эванжелина… Мои Стражи – трусы. Будь Мэйвен моим другом, я предупредила бы его, что не надо недооценивать девушку из Дома Самоса. Но вместо этого я прикусываю язык. Пар льнет к моей коже, горячий, как обнаженная плоть.