– Я часто спрашивал Джона, видит ли он будущее, которого больше нет. Он говорил, что пути судеб постоянно меняются. Незамысловатая ложь. Она позволяла ему вертеть мной так, как не удавалось даже Самсону. Но когда Джон привел меня к тебе… что ж, я не стал спорить. Откуда мне было знать, какой отравой ты окажешься? – Если я отрава, положи этому конец. Перестань мучить нас обоих! – Ты знаешь, что я не могу. Как бы мне ни хотелось. Его ресницы трепещут, взгляд устремляется далеко. Туда, куда я не дотянусь. – Ты похожа на Томаса. Единственный человек, к которому я не равнодушен, единственный человек, который напоминает мне, что я живой. Не пустой. И не один. «Живой. Не пустой. Не один». Его признания – стрелы, которые поражают мои нервные окончания, пока всё тело не вспыхивает холодным огнем. Мне больно, что Мэйвен может говорить такие вещи. Больно, что у нас совпадают чувства, совпадают страхи. Как я это ненавижу. Ненавижу. Если бы я могла изменить себя и свой образ мыслей, я бы уж постаралась. Но я не могу. Если боги, в которых верит Айрис, существуют, они знают, что я пыталась. – Джон не говорил мне о несостоявшемся будущем – о тех вариантах, которые уже не возможны. Впрочем, я о них думаю, – негромко произносит Мэйвен. – Серебряный король, Красная королева. Что бы тогда изменилось? Сколько жизней было бы спасено? – Только не твой отец. Не Кэл. И уж точно не я. – Я знаю, что это лишь мечта, Мэра, – надувшись, отвечает Мэйвен. Как ребенок, которого отругали в классе. – Все лазейки, которые у нас были, хотя бы крошечные, исчезли. – Из-за тебя. – Да, – и он повторяет еще тише: – Да. Не сводя с меня глаз, Мэйвен стягивает с запястья огненный браслет. Медленным, осторожным, методичным движением. Я слышу, как браслет падает на пол и катится – серебро звенит о мрамор. За ним быстро следует второй. Продолжая наблюдать за мной, Мэйвен запрокидывает голову. Обнажает горло. У меня буквально руки чешутся. Это было бы так просто. Впиться своими смуглыми пальцами в его бледную шею. Навалиться всем весом. Пригвоздить Мэйвена к дну ванны. Кэл боится воды. А Мэйвен? Я могу его утопить. Убить. Сделать так, чтобы мы оба сварились. Он подзадоривает меня. Отчасти, возможно, Мэйвену хочется, чтобы я рискнула. Или это очередная из тысячи ловушек. Еще один трюк Мэйвена Калора. Он моргает и выдыхает, выпустив из себя что-то очень сложное. Чары рушатся, и подходящий момент проходит. – Завтра будешь одной из фрейлин Айрис. Удачного дня. Еще одна стрела в живот. Жаль, что здесь нечего разбить об стену. Фрейлина на свадьбе века. Никаких шансов улизнуть. Мне придется стоять перед всеми собравшимися. Повсюду стража. Повсюду глаза. Впору закричать от отчаяния. «Используй свой гнев. Используй ярость», – говорю я себе. Но они просто затопляют меня – и превращаются в отчаяние. Мэйвен лениво помахивает ладонью. – Дверь вон там. Не удержавшись, я оборачиваюсь. Мэйвен пустыми глазами смотрит в потолок. И в голове я слышу голос Джулиана, шепотом повторяющий написанные им слова: «Мы не избраны, а прокляты богами». 18. Мэра В кои-то веки не я – объект пыток. Будь у меня возможность, я бы поблагодарила Айрис за то, что она позволила мне сидеть в сторонке, не привлекая внимания. Мое место заняла Эванжелина. Она пытается сохранять спокойствие, делать вид, что совсем не интересуется происходящим. Но остальные фрейлины постоянно поглядывают на нее – на девушку, которой должны были прислуживать. В любой момент я ожидаю, что Эванжелина свернется клубком, как одна из змей Ларенции, и начнет шипеть на всех, кто посмеет приблизиться к ее позолоченному креслу. В конце концов, эти покои раньше принадлежали ей. Салон украсили заново для его новой обитательницы, и с полным основанием. Ярко-синие портьеры, свежие цветы в чистой воде, несколько тихих фонтанов – сразу понятно, кто тут поселился. Здесь правит принцесса Озерного края. Айрис – в центре комнаты, в окружении служанок, Красных горничных, безгранично сведущих в искусстве красоты. Ей почти не нужна помощь. Ее высокие скулы и темные глаза красивы и без косметики. Одна горничная заплетает темные волосы Айрис в замысловатую корону, которую скрепляет сапфировыми и жемчужными шпильками. Другая наносит блестящие румяна, превращая и без того прекрасные черты в нечто абсолютно неземное. Губы у принцессы темно-фиолетовые, очаровательно очерченные. Платье – сверху белое, внизу ярко-синее, с переливами – оттеняет темную кожу, заставляя ее светиться наподобие того, как светится небо сразу после заката. Пусть даже внешность волнует меня меньше всего, рядом с Айрис я чувствую себя поломанной куклой. Я снова в красном платье, довольно простом по сравнению с моими обычными драгоценностями и парчой. Будь я немного здоровее, я тоже была бы красива. Нет, я не возражаю. Сегодня не мое дело блистать, и я этого не хочу – а рядом с Айрис уж точно не буду. Эванжелина составляет разительный контраст с Озерной принцессой – несомненно, она постаралась. В то время как Айрис охотно разыгрывает роль юной стыдливой невесты, Эванжелина изображает оскорбленную и отвергнутую возлюбленную. Ее платье – радужный металл, переливающийся, как жемчуг, украшенный бритвенно-острыми белыми перьями и серебряной инкрустацией. Вокруг хлопочут служанки, нанося последние штрихи. Эванжелина неотрывно смотрит на Айрис, не сводя с нее черных глаз. Только когда к ней подходит мать, Эванжелина отворачивается, и то лишь затем, чтобы не смять изумрудно-зеленых бабочек, украшающих юбки Ларенции. Они лениво перебирают крыльями, словно от ветерка. Единственное напоминание о том, что они живые и крепятся к платью анимозы только благодаря способности. Надеюсь, она не намерена садиться. Я и раньше видела свадьбы – дома, в Подпорах. Незатейливые сборища. Несколько напутственных слов, торопливое веселье. Семьи собирали крохи, чтобы угостить приглашенных гостей, а тем, кто просто приходил поглазеть, и вовсе ничего не полагалось. Мы с Килорном частенько таскали объедки, если таковые оставались. Набивали карманы хлебом, удирали и наслаждались добычей. Вряд ли сегодня я проделаю то же самое. Единственное, что мне предстоит держать в руках, – это себя. Ну и длинный шлейф Айрис. – Как жаль, что другие ваши родственники не смогли сегодня присутствовать, ваше высочество. Пожилая женщина, совсем седая, отделяется от многочисленных Серебряных дам, ожидающих Айрис. Она скрещивает руки на груди, обтянутой безупречным черным мундиром. В отличие от большинства военных, нашивки у нее новенькие, но тем не менее их количество впечатляет. Я никогда раньше не видела эту женщину, хотя в ее лице есть что-то знакомое. Впрочем, теперь, когда она стоит в профиль, угадать трудно. Айрис слегка склоняет голову. За спиной у нее две горничных прикрепляют сверкающую вуаль. – Моя мать – правящая королева Озерного края. Она должна всегда оставаться на троне. А моя старшая сестра, наследница, не любит покидать пределы королевства. – Вполне разумно в такие неспокойные времена. – Пожилая дама отвечает поклоном, но не таким глубоким, как можно было ожидать. – Мои поздравления, принцесса Айрис. – Благодарю, ваше величество. Я рада, что вы присоединились к нам. Величество?! Женщина наконец поворачивается спиной к Айрис, предоставив горничным заканчивать свое дело. Ее взгляд падает на меня, и она слегка прищуривается. А потом делает призывной жест. На пальце у нее сверкает огромный черный камень. Кошка и Клевер с двух сторон подталкивают меня вперед, заставляя подойти к этой титулованной особе. – Мисс Бэрроу, – произносит женщина. Она крепкая, с мощной талией, на полголовы выше. Я смотрю на ее мундир, ища цвета клана, чтобы понять, кто же она такая. – Ваше величество? – отвечаю я. Мой ответ звучит как вопрос – да это и есть вопрос. Она самодовольно улыбается. – Жаль, что мы не познакомились раньше. Когда ты притворялась Мэриэной Титанос и еще не превратилась в эту… – она легонько касается моей щеки, заставив меня вздрогнуть, – в эту слабую девочку. Возможно, тогда я поняла бы, почему мой внук ради тебя отказался от королевства. У нее бронзовые глаза. Красно-золотые. Которые я узнаю где угодно. И хотя вокруг идут приготовления к свадьбе, шуршат шелка и клубятся облака благовоний, я возвращаюсь к тому ужасному моменту, когда король потерял голову, а сын – отца. А эта женщина потеряла их обоих. Из глубин памяти – из тех дней, когда я убивала время, изучая историю, – всплывает имя. Анабель, из Дома Леролана. Королева Анабель. Мать Тиберия Шестого. Бабушка Кэла. Теперь я замечаю ее корону – в аккуратно собранных волосах поблескивают розовое золото и черные алмазы. Совсем маленький венчик по сравнению с тем, в чем обычно щеголяют королевские особы. Она отводит руку. Тем лучше. Анабель – истребитель. Я не хочу, чтобы она дотрагивалась до меня. Она способна уничтожить человека одним прикосновением. – Я скорблю о вашем сыне. Король Тиберий не был добр ни со мной, ни с Мэйвеном, ни с большей частью собственных подданных – с людьми, которые жили и умирали в рабстве. Но он любил мать Кэла. Любил своих детей. Он не был злым. Просто слабым. Анабель не сводит с меня глаз. – Странно. Ты ведь помогла убить его. В ее голосе не звучит упрека. Ни гнева, ни ярости. Она лжет. Зал Совета неярок. Только белые стены и черные колонны, мрамор, гранит и хрусталь. Он словно пожирает радужную толпу. Знатные гости, чьи платья, костюмы и мундиры сверкают всеми возможными цветами, устремляются к дверям. Они нажимают, торопясь войти внутрь, прежде чем королевская невеста и ее собственная свита торжественно двинутся через площадь Цезаря. Снаружи толпятся сотни Серебряных, слишком незнатных для того, чтобы удостоиться приглашения на свадьбу. Они ждут, стоя рядами, по обе стороны прохода, за спинами многочисленных солдат двух держав. Камеры, поставленные на помосты, тоже ждут. И вместе с ними ждет все королевство. Стиснутая толпой на входе во дворец, я могу лишь заглянуть через плечо Айрис. Она сохраняет хладнокровие и выглядит совершенно уместно здесь. Спокойная, как неподвижная водная гладь. Не знаю, как Айрис это выдерживает. Король-отец держит ее под руку, и его зеленовато-синее одеяние кажется особенно ярким рядом с белым рукавом свадебного платья. Сегодня на нем серебряная корона с сапфирами, как и на Айрис. Они не разговаривают друг с другом, сосредоточившись на площади, которую им нужно пересечь. Шлейф в моих руках кажется жидким. Шелк такой тонкий, что вот-вот выскользнет из пальцев. Я держу его крепко, хотя бы для того, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание. В кои-то веки я рада, что Эванжелина рядом. Она поддерживает другой край шлейфа. Судя по перешептываниям прочих фрейлин, это зрелище граничит со скандалом. Но зато люди смотрят на Эванжелину, а не на меня. Никого не интересует девочка-молния, лишенная своих искр. Эванжелина ничуть не смущена. Зубы у нее сжаты, подбородок вздернут. Со мной она не разговаривает. Вот и хорошо. Где-то трубит рог. И толпа откликается, разом повернувшись ко дворцу. Море глаз. Я чувствую на себе каждый взгляд, когда мы трогаемся с места. На крыльцо, по лестнице, в пасть к Серебряным зевакам… В последний раз я видела здесь толпу, когда стояла на коленях, в ошейнике, окровавленная, покрытая синяками, отчаявшаяся. Ничего не изменилось. Мои пальцы дрожат. Стражи теснят нас, Кошка и Клевер шагают позади – в простых, но приличных платьях. Толпа подается вперед; Эванжелина так близко, что ей ничего не стоит ткнуть меня ножом под ребро. Мне не хватает воздуха, горло перехватывает, грудь сжимается. Я с трудом сглатываю и заставляю себя выдохнуть. «Успокойся». Я сосредотачиваюсь на шлейфе у себя в руках. На конкретной задаче. На щеке я ощущаю каплю влаги. Надеюсь, это дождь, а не слезы. – Соберись, Бэрроу, – шипит кто-то. Возможно, Эванжелина. Как и в случае с Мэйвеном, я ощущаю болезненный прилив благодарности за скудную поддержку. Я стараюсь отогнать это чувство. Пытаюсь убедить себя. Но, как голодная собака, я принимаю любые объедки. Всё, что в моем положении может сойти за доброту. Перед глазами всё кружится. Если бы не мои ноги – быстрые, уверенные ноги, – я бы споткнулась. Каждый шаг дается труднее предыдущего, спину сводит паника. Я тону в белизне платья Айрис. И принимаюсь считать удары сердца. Что угодно, лишь бы не упасть. Не знаю почему, но такое ощущение, что с этой свадьбой захлопнулась тысяча дверей. Мэйвен удвоил свою мощь и усилил хватку. Я никогда не спасусь от него. Только не теперь. Камень под ногами меняется. Гладкие квадратные плиты переходят в ступеньки. Я спотыкаюсь, но тут же выпрямляюсь, держа шлейф. Делая то единственное, что я еще в состоянии делать. Отойти в сторонку, преклонить колени, отодвинуться, ощутить мучительную тоску и голос. Неужели моя жизнь будет такой до самого конца? Прежде чем войти в Зал Совета, я поднимаю глаза. Выше нарисованных звезд, мечей и древних правителей, выше хрустальных сфер блистающего купола. К небу. Вдалеке собираются тучи. Некоторые, неторопливо двигаясь по ветру, уже достигли площади. Они медленно развеиваются, превращаясь в ничто. Пытается пойти дождь, но что-то – возможно, способности Серебряных, контролирующих погоду, – ему не позволяет. Ничто не испортит сегодняшний день. А потом небо исчезает, сменившись высоким потолком. Над головой – гладкие белые арки, украшенные серебряными языками искусственного пламени. Черно-красные знамена Норты и синие стяги Озерного края висят в передней, как будто кто-то способен забыть, что за союз заключается сегодня. Бормотание тысячи зрителей напоминает гудение пчел и усиливается с каждым шагом. Проход впереди расширяется, и я вижу огромный круглый зал под хрустальным куполом. Сквозь прозрачные стекла светит солнце, озаряя пестрое сборище внизу. Кресла, стоящие в круг, полны; они напоминают радужный ореол на полу. Толпа ждет, затаив дыхание. Я пока не вижу Мэйвена, но догадываюсь, где он будет.