– Однажды я тебя убью, – говорю я ей из хватки Кошки. Эванжелина не обращает внимания на мою угрозу – она слишком занята, раздавая приказы. Охранники охотно повинуются и отстают, чтобы прикрыть наше отступление. Они рады, что хоть кто-то в этом адском хаосе взял инициативу в свои руки. – Что там творится? – спрашивает Клевер, когда мы спешим дальше. Ее голос искажен страхом. – Ты, поправь мне нос, – добавляет она, схватив Рен за руку. Целительница немедленно берется за дело и с ощутимым щелчком ставит на место сломанный нос Клевер. Эванжелина оглядывается через плечо – не на Клевер, а на коридор у нас за спиной. Он темнеет, по мере того как гроза снаружи превращает день в ночь. На лице Эванжелины мелькает страх. Очень непривычное выражение. – В толпе были террористы, переодетые Серебряными. Очевидно, новокровки. Им хватило сил продержаться, пока… Она заглядывает за угол, прежде чем подать знак нам. – Алая гвардия захватила Корвиум, но я не думала, что у них столько людей! Настоящие солдаты, обученные, хорошо вооруженные. Они посыпались прямо с неба… – Как они пробрались сюда? Через максимальный уровень безопасности! Через тысячи Серебряных, не считая ручных новокровок Мэйвена! – кричит Кошка и замолкает, когда из дверного проема выскакивают две фигуры в белом. Груз молчания обрушивается на меня, так что колени подгибаются. – Кэз, Брекер, за нами! По-моему, «Яйцеголовый» и «Трио» звучит лучше. Они скользят по мраморному полу и поспешно присоединяются к моей подвижной тюрьме. Будь у меня силы, я бы заплакала. Четверо Арвенов и Эванжелина. Исчезла всякая надежда. И просить бесполезно. – Они не справятся. Их дело проиграно, – заявляет Клевер. – Они явились не для того, чтобы захватить столицу. Они пришли за ней, – огрызается Эванжелина. Яйцеголовый толкает меня вперед. – Такая трата сил ради этого мешка костей. Мы снова заворачиваем за угол и оказываемся в длинном Зале боевой славы. По сравнению с суматохой на площади здесь спокойно. Живописные военные сцены, вдали от наружного хаоса, высятся, заставляя нас чувствовать себя крошечными в блеске этого старинного великолепия. Если бы не далекий вой самолетов и не ошеломляющий гром, я бы заставила себя поверить, что вижу сон. – Действительно, – говорит Эванжелина и сбивается с шага – совсем чуть-чуть, так что остальные не замечают. Но я замечаю. – Какая трата сил. Она разворачивается с кошачьим изяществом, выбросив вперед обе руки. Такое ощущение, что время замедлило свой ход. Пластины брони срываются с ее запястий, быстрые и смертоносные, как пули. Их края сверкают – они остры, словно бритва. Шипя, они рассекают воздух. И плоть. Чары тишины внезапно спадают – такое ощущение, что с меня сняли огромный груз. Рука Клевер выпускает мою шею, ее хватка слабеет. Она падает. Четыре головы, из которых льется кровь, падают на пол. За ними следуют тела в белых одеяниях, с руками, обтянутыми перчатками. Глаза у всех открыты. У них не было и шанса. Запах и вид крови ошеломляют меня, и я чувствую во рту горький вкус желчи. Единственное, что сдерживает тошноту, – это зазубренное острие страха. Эванжелина не собирается сажать меня в поезд. Мне конец. Эванжелина выглядит пугающе спокойной для человека, только что убившего четырех сородичей. Металлические пластины возвращаются на место. Целительница Рен стоит неподвижно, глядя в потолок. Она не хочет смотреть на то, что случится дальше. Нет смысла бежать. Поэтому лучше принять смерть лицом к лицу. – Если встанешь на моем пути, я убью тебя медленно, – шепчет Эванжелина, переступив через труп, чтобы схватить меня за шею. Я ощущаю ее дыхание. Теплое, пахнущее мятой. – Девочка-молния… – Тогда давай покончим с этим раз и навсегда, – выговариваю я сквозь зубы. В этот момент я понимаю, что глаза у нее не черные, а угольно-серые. Как грозовая туча. Они сужаются: Эванжелина решает, как меня убить. Она сделает это вручную. Мои оковы не позволят ей воспользоваться способностью. Но с тем же успехом справится и обыкновенный нож. Надеюсь, я умру быстро… хотя сомневаюсь, что Эванжелина настолько милосердна. – Рен, будь добра, – произносит Эванжелина, вытянув руку. Вместо кинжала целительница выуживает ключ из кармана Трио – ныне безголового трупа. Она кладет его на ладонь Эванжелины. Я немею. – Ты знаешь, что это. Как я могу не знать? Я мечтала о нем. – Давай договоримся. – Давай, – шепотом отвечаю я, не сводя глаз с шипастого кусочка черного металла. – Я согласна на что угодно. Эванжелина хватает меня за подбородок, заставляя поднять голову. Я никогда не видела ее в таком отчаянии, даже на арене. Взгляд у нее плавает, нижняя губа дрожит. – Ты потеряла своего брата. Не забирай моего. В моей груди вспыхивает ярость. Что угодно, но только не это. Потому что я думала о Птолемусе. В мыслях я перерезала ему горло, разрывала его на части, убивала электрическим током. Он убил Шейда. Жизнь за жизнь. Брат за брата. Пальцы Эванжелины впиваются в мое тело, ногти грозят прорвать кожу. – Если ты лжешь, я прикончу тебя на месте. А потом остальных твоих родичей. Где-то в запутанных коридорах дворца раздается эхо битвы. – Мэра Бэрроу, делай выбор. Оставь Птолемуса в живых. – Он будет жить, – хрипло отвечаю я. – Поклянись. – Клянусь. На глаза наворачиваются слезы, когда она быстро снимает один браслет за другим. Эванжелина отшвыривает их как можно дальше. Когда она заканчивает, я уже плачу вовсю. Без кандалов, без Молчаливого камня мир кажется пустым и легким. Он не имеет веса. Такое ощущение, что я сейчас улечу. Слабость почти изнурительная, хуже моей последней попытки побега. Полгода заключения взяли свое. Я пытаюсь призвать способность, ощутить лампочки над головой – но едва чувствую гудение электричества. Сомневаюсь, что смогу хотя бы отключить их – то, что когда-то принимала как данность. – Спасибо, – шепотом говорю я. Никогда не думала, что скажу это Эванжелине. Мы обе смущены. – Хочешь поблагодарить меня, Бэрроу? – бормочет она, ногой отпихивая оковы. – Тогда сдержи обещание. И пусть это проклятое место сгорит. Прежде чем я успеваю сказать, что не в состоянии сражаться, что мне нужны дни, недели, месяцы, чтобы оправиться, Рен касается руками моей шеи. И я понимаю, зачем Эванжелина тащила с собой целителя. Не для себя. Для меня. Тепло течет по моему позвоночнику, вливаясь в вены, кости, мозг. Оно струится по мне с такой силой, что исцеление буквально причиняет боль. Ошеломленная, я падаю на колени. Ничто больше не ноет и не тянет. Дрожащие пальцы, слабые ноги, вялый пульс – все эффекты Молчаливого камня исчезают от прикосновения целительницы. Мой разум никогда не забудет, что со мной произошло, но тело быстро забывает. Электричество возвращается приливом, из глубины. Каждый нерв, вопя, пробуждается к жизни. На люстрах вдоль всего коридора раскалываются лампочки. Скрытая камера видеонаблюдения взрывается дождем искр и мелких проводов. Рен, взвизгнув, отпрыгивает. Я опускаю голову и вижу фиолетовые и белые искры чистого электричества. Шипя, они перескакивают у меня между пальцами. До боли знакомые приливы и отливы. Моя способность, моя сила, моя власть… они вернулись. Эванжелина неторопливо отступает на шаг. Искры отражаются в ее сияющих глазах. – Держи слово, девочка-молния. Темнота идет со мной. Лампочки шипят и гаснут, когда я прохожу мимо. Стекло разлетается, электричество шипит и брызжет. Воздух гудит, как живой провод. Он ласкает мои открытые ладони, и я дрожу от ощущения такой мощи. Я думала, что уже забыла, каково это. Но нет. Я могу забыть что угодно на свете, только не свою молнию. Только не то, кто и что я. В кандалах было тяжело даже переставлять ноги. А без Молчаливого камня, придавливавшего меня к земле, я лечу. Направляясь к дыму, к опасности, к тому, что станет моим спасением или гибелью. Мне все равно, каким будет финал, лишь бы не пришлось больше ни секунды торчать в этой проклятой тюрьме. Мое платье, превратившееся в алые лохмотья, развевается – я разорвала его со всех сторон, чтобы было удобнее бежать. Рукава дымятся, занимаясь от каждой новой вспышки искр. Я не удерживаюсь. Молния летит куда хочет. Она взрывается во мне в такт биению сердца. Фиолетово-белые разряды и искры танцуют на пальцах, соскакивают с ладоней. Я содрогаюсь от удовольствия. Никогда еще не было такого прекрасного ощущения. Я неотрывно смотрю на электричество, зачарованная каждой искоркой. Сколько времени прошло. Сколько времени… Так, наверное, чувствуют себя охотники. За каждым углом, который я огибаю, я рассчитываю встретить какую-нибудь добычу. Я бегу кратчайшим путем, минуя зал совета, – пустые кресла неодобрительно смотрят на меня, когда я перескакиваю через герб Норты. Я бы уничтожила его, если бы не спешила. Стерла Пламенеющий Венец. Но сперва мне нужно убить живой символ. Вот что я собираюсь сделать. Если Мэйвен еще здесь, если этот негодяй не сбежал. Я увижу его последний вздох. Я должна убедиться, что больше он никогда не возьмет меня на поводок. Сотрудники безопасности отступают по коридору, спинами ко мне. Они по-прежнему выполняют приказ Эванжелины: прикрывать нас. Все трое прижимают к плечам длинные винтовки и держат пальцы на курке. Я не знаю, как их зовут, вижу только цвета. Дом Греко, сплошь сильноруки. Они не нуждаются в пулях, чтобы убить меня. Любой из них может сломать мне хребет, расплющить грудную клетку, раздавить череп, как виноградину. Если я не успею первой. Один из них слышит мои шаги. И оглядывается через плечо. Молния проскакивает у него по позвоночнику, до мозга. На долю секунды передо мной вспыхивает карта разветвляющихся нервов. Потом темнота. Двое других стремительно разворачиваются ко мне. Но молния быстрее. Не замедляя шага, я перескакиваю через дымящиеся тела. Следующий зал выходит на площадь – его некогда блестящие окна облеплены пеплом. Несколько люстр лежат на полу искореженными грудами золота и битого стекла. Лежат там и трупы. Охранники в черной форме, бойцы Алой гвардии с красными повязками. Последствия стычки, одной из многих, разыгравшихся в ходе большой битвы. Я подхожу к телу ближайшего Красного бойца – женщины, – протягиваю руку и касаюсь шеи. Пульса нет, глаза закрыты. Хорошо, что она мне незнакома. Снаружи очередная синяя молния пробивается через тучи. Я невольно усмехаюсь, так что мои шрамы натягиваются. Еще одна новокровка, умеющая управлять молнией. Я не одинока. Двигаясь быстро, я снимаю с тел, что могу. Забираю пистолет и боезапас у охранника. У погибшей Красной женщины – алый шарф. Она умерла ради меня. «Не сейчас, Мэра», – говорю я себе. Эти мысли – зыбучий песок. Помогая себе зубами, я повязываю шарф на запястье. Пули дождем стучат в окна. Я вздрагиваю и падаю на пол, но стекла не бьются. Это алмазное стекло. Пуленепробиваемое. За ним я в безопасности – но и в ловушке. Больше никогда. Я скольжу вдоль стены, стараясь оставаться незамеченной. От зрелища за окном у меня вырывается вскрик.