Нас вот-вот окружат. Эта мысль пробивается сквозь шок и адреналин, заставляя сосредоточиться. Всё из-за меня. Трупы повсюду, Красные и Серебряные. Какая трата сил… Кэл прикасается к моему лицу, заставляя меня повернуться к себе. Несмотря на творящийся вокруг хаос, он улыбается. – Для разнообразия, он у нас есть. Краем глаза я замечаю нечто зеленое. Чувствую, как кто-то хватает меня за руку. И мир превращается в ничто. 19. Эванжелина Он задерживается, и мое сердце начинает бешено колотиться. Я подавляю прилив страха, превращая его в энергию, и разламываю позолоченные рамы от портретов, висящих в дворцовом коридоре. Хлопья позолоты превращаются в убийственные блестящие осколки. Золото – слабый металл. Мягкий. Податливый. Бесполезный в настоящем бою. Я бросаю их на пол. У меня нет ни времени, ни сил, чтобы возиться с тем, что слабо. Перламутровые родиевые пластины на руках и на ногах вибрируют от адреналина, их яркие, как зеркало, грани переливаются, словно жидкая ртуть. Они готовы стать всем, что мне понадобится, чтобы выжить. Мечом, щитом, пулей. Нам не грозит прямая опасность – по крайней мере сейчас. Но если Толли не явится через минуту, я отправлюсь за ним – и тогда могу попасть в беду. «Она обещала», – напоминаю я себе. Это звучит по-идиотски. Желание глупого ребенка. Я знаю жизнь. Единственная связь в моем мире – узы крови, единственная гарантия – семья. Серебряный будет улыбаться чужому клану и соглашаться с ним, а в следующее мгновение нарушит клятву. А Мэра Бэрроу – не Серебряная, у нее меньше чести, чем у любого из нас. И она ничем не обязана мне и моему брату. Она найдет себе оправдание, если убьет нас всех. Дом Самоса не был добр к девочке-молнии. – Нам пора, Эванжелина, – бормочет Рен. Она прижимает руку к груди, изо всех сил стараясь не задевать уродливый ожог. Целительница оказалась недостаточно проворна, чтобы избежать соприкосновения с ожившей способностью Мэры. Но она сделала свое дело, и это главное. Теперь девочка-молния на свободе и может чинить хаос. – Еще минуту. Коридор тянется передо мной, как будто удлиняясь с каждой секундой. В этой части дворца едва слышен шум битвы на площади. Окно выходит на спокойный внутренний двор, над которым висят темные грозовые тучи. Если бы я хотела, то могла бы притвориться, что это очередной день моих мучений. Все улыбаются, обнажая клыки и кружа вокруг трона, который становится опаснее и опаснее. Я думала, смерть королевы положит бедам конец. Не в моих привычках недооценивать чью-либо подлость, но Мэйвена я уж точно недооценила. Материнских черт в нем больше, чем я думала, и собственного яда тоже хватает. Чудовище, которое я больше не обязана терпеть, хвала цветам Дома. Как только мы вернемся домой, я пошлю Озерной принцессе подарок за то, что она заняла мое место. Мэйвен уже далеко, поезд несет его в убежище. Жених и новая невеста успели войти в Казначейство, когда я покинула их. Если отвратительное помешательство Мэйвена не одержало верх. Невозможно предсказать, что выкинет этот мальчишка, когда речь идет о Мэре. Насколько я понимаю, он вполне способен вернуться за ней. Он мог погибнуть. Я очень надеюсь, что он мертв. Тогда жить станет намного проще. Я слишком хорошо знаю маму и отца, чтобы волноваться за них. Горе человеку – Красному либо Серебряному, – который бросит вызов моему отцу в открытом бою. А у мамы есть свои приемы. Нападение на свадьбе никого из нас не удивило. Дом Самоса подготовился. Лишь бы Толли придерживался плана. Моему брату трудно удержаться от стычки, и он слишком импульсивен. Еще один непредсказуемый человек. Нам не следует причинять вред мятежникам и мешать их продвижению. Приказ отца. Надеюсь, брат подчинится. «Всё будет хорошо». Я медленно выдыхаю, цепляясь за эти три слова. Они, впрочем, не успокаивают меня. Я хочу убраться отсюда. Хочу вернуться домой. Хочу вновь увидеть Элейн. Хочу, чтобы Толли выбежал из-за угла, целый и невредимый. Но он едва держится на ногах. – Птолемус! – кричу я, позабыв обо всем, когда он показывается в коридоре. Его кровь отчетливо видна на фоне черных стальных доспехов – вся грудь окрашена серебряным. Я чувствую резкий металлический привкус во рту. Не успев ни о чем задуматься, я хватаю брата за броню и тащу за собой. Прежде чем он успевает рухнуть, я подставляю плечо и помогаю Птолемусу удержаться. Он слишком слаб, чтобы стоять, не говоря уж о том, чтобы бежать. Ледяной ужас сковывает мой хребет. – Ты опоздал, – шепотом говорю я, и он отвечает болезненной улыбкой. Он еще не утратил чувства юмора. Рен быстро берется за дело, снимает пластины брони, но я действую быстрее. Еще один рывок – и доспех с лязгом падает. Я смотрю на обнаженную грудь брата, ожидая увидеть безобразную рану. Но там нет ничего, кроме нескольких неглубоких порезов, – они все не настолько серьезны, чтобы свалить такого бойца, как Птолемус. – Потеря крови, – поясняет Рен. Целительница заставляет моего брата встать на колени и вытянуть левую руку; он всхлипывает от боли. Присев рядом, я поддерживаю его за плечо. – Сейчас некогда этим заниматься… «Этим». Я провожу взглядом вдоль руки Птолемуса, по белой коже, покрытой свежими синяками. Рука оканчивается кровавым тупым обрубком. Кисти нет. Она отрублена по запястье. Серебряная кровь медленно сочится из рассеченных вен, несмотря на импровизированный жгут, который он, видимо, наложил себе сам. – Придется, – рычит Птолемус хриплым от боли голосом. Я лихорадочно киваю. – Рен, нужно всего несколько минут. Магнетроны знают, что такое потерять палец. Мы играем с ножами, едва научившись ходить. Мы знаем, как быстро отрастает отрубленная конечность. – Если он хочет получить действующую руку, пусть слушается, – отвечает Рен. – Это слишком сложно, чтобы работать второпях. Пока что мне придется зарастить рану. Птолемус издает еще один сдавленный звук, давясь болью и мыслью об увечье. – Рен! – умоляю я. Она не сдается. – Это временно! Ее красивые глаза – серые, как у всех Сконосов, – настойчиво смотрят на меня. В них я читаю страх. Неудивительно. Несколько минут назад она видела, как я убила четверых стражей и освободила государственного преступника. А еще она замешана в измене Дома Самоса. – Ладно, – я сжимаю плечо Толли, заставляя брата слушать. – Пока что. Как только мы выберемся, она всё уладит. Он не отвечает, только кивает, когда Рен берется за дело. Толли отворачивается, не в силах смотреть, как рана зарастает кожей, как скрываются вены и кости. Исцеление происходит быстро. Иссиня-черные пальцы танцуют над белой кожей, пока Рен латает моего брата. Нарастить новую кожу нетрудно – по крайней мере, мне так говорили. Нервы и кости – вот что сложно. Я изо всех сил стараюсь отвлечь мысли Толли от отрубленной руки. – Кто это сделал? – Какой-то магнетрон. Озерный, – он с трудом выговаривает каждое слово. – Увидел, что я хочу скрыться. И полоснул меня, прежде чем я спохватился. Озерные. Ледяные идиоты. Такие суровые в своих мерзких синих одеяниях. Подумать только, Мэйвен променял мощь Дома Самоса на них. – Надеюсь, ты ему отплатил. – Снял с него голову. – Прекрасно. – Вот, – говорит Рен, закончив возиться с его запястьем. Она проводит пальцами по руке Птолемуса, потом по спине. – Я стимулирую костный мозг и почки, чтобы восстановить кровоток. Хотя ты будешь чувствовать слабость. – Ничего, лишь бы мог идти, – голос Птолемуса уже звучит уверенней. – Помоги встать, Эви. Я повинуюсь, забросив его здоровую руку себе на плечо. Он тяжел, почти неподъемен. – Меньше надо было налегать на десерты, – ворчу я. – Ну, давай, шагай вместе со мной. Толли старается по мере сил, переставляя одну ногу за другой. Слишком медленно, на мой взгляд. – Так, – бормочу я и протягиваю руку к его сброшенным доспехам. Они расплющиваются и приобретают вид волнистого стального листа. – Прости, Толли. Я укладываю брата на него, и лист превращается в носилки. – Я могу идти, – возражает он, но слабо. – Не отвлекайся… – Будь внимателен за нас обоих, – отвечаю я. – Или мужчины бесполезны, когда ранены? Чтобы удерживать Толли в воздухе, уходит часть моих способностей, но не всё. Я бегу быстро, одной рукой касаясь носилок. Они следуют за мной на незримой привязи. По другую сторону бежит Рен. Я слышу, как поет металл. Я замечаю всё, когда мы пробегаем мимо, и мысленно составляю список. Медная проволока – ею можно удушить врага. Дверные замки и петли – пули и дротики. Оконная рама – железная рукоятка и стеклянный кинжал. Отец тренировал меня, пока это не стало моей второй натурой. Входя в комнату, я отмечаю всё находящееся в ней оружие. Дом Самоса невозможно застать врасплох. Отец спланировал наше быстрое отступление из Археона. Через казармы, вниз по северному склону, к лодкам, которые ждут на реке. Это специально сделанные стальные лодки, предназначенные для тихого и быстрого перемещения. При наличии меня и отца они будут рассекать воду, как иглы. Мы опаздываем, но всего на несколько минут. Учитывая хаос, понадобится несколько часов, чтобы кто-нибудь при дворе обнаружил, что Дом Самоса исчез. Не сомневаюсь, другие дома тоже воспользуются суматохой. Крысы, бегущие с тонущего корабля. Мэйвен – не единственный, кто продумал план отступления. Честно говоря, не удивлюсь, если он был у каждого Дома. Двор – пороховая бочка с очень коротким фитилем и огнеопасным королем. Надо быть идиотом, чтобы не ждать взрыва. Отец понял, что ветер переменился, в ту минуту, когда Мэйвен перестал к нему прислушиваться – как только стало ясно, что союз с Калором приведет нас к краху. Только Элара могла держать Мэйвена на поводке. Даже мой отец не может. А потом этот сброд, Алая гвардия, сделался более организованным, превратился из мелкой неприятности в реальную угрозу. Мятежников становилось все больше с каждым днем. Они действовали в Пьемонте и Озерном крае. Доходили слухи об их союзе с Монфором далеко на западе. Они гораздо сильнее, чем мы думали, лучше вооружены и более целеустремленны, чем любые повстанцы на нашей памяти. А мой проклятый жених тем временем терял силы. Выпускал из-под контроля трон, собственную жизнь – все, кроме Мэры Бэрроу. Он пытался отпустить и ее – ну или так сказала Элейн. Мэйвен не хуже любого из нас понимал, что его помешательство опасно. «Убей Мэру. Прикончи. Избавься от яда», – бормотал он. Элейн незаметно подслушивала, тихо сидя в уголке его личных апартаментов. Однако слова были только словами. Он так и не смог расстаться с Мэрой. Поэтому ничего не стоило поставить ее у Мэйвена на дороге, чтобы он сбился с пути. Все равно что помахать красной тряпкой перед быком. Она была для него ураганом, и каждый толчок приближал короля к эпицентру бури. Я думала, ею легко манипулировать. Рассеянный король выберет сильную королеву. Но Мэйвен лишил меня места, которое было по праву моим. Он не знал, что надо обратить внимание на Элейн. Мою очаровательную незримую тень. Ее донесения приходили под покровом ночи. Очень подробные. Я до сих пор их чувствую всей кожей – она нашептывала то, что выяснила, когда нас слушала только луна. Элейн Хэйвен – самая красивая девушка в Норте, но особенно хороша она в лунном свете.