– Это лишнее, Бреку, – отмахнулся виконт. – И не извиняйтесь. Я, так или иначе, собирался поговорить с вами. Правда, совсем по другому поводу. – Я весь внимание, дорогой Рошфор! – С подготовкой к этой свадьбе я постоянно забываю о другой. – Он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. – Его высокопреосвященство настолько добр ко мне, что периодически начинает устраивать мою дальнейшую судьбу. – В этом нет ничего удивительного, сударь, ибо трудно найти человека, более преданного кардиналу, чем вы. Кивком поблагодарив барона за приятные слова, Рошфор продолжил: – Не так давно он пожаловал мне пожизненную ренту Лионского банка. Тысяча экю в год, Бреку! Сами понимаете, это куда лучше, чем даже двадцать тысяч – но подаренных один раз! – Понимаю! – Уголки губ барона дрогнули. – Вы бы мгновенно потратили двадцать тысяч и снова остались ни с чем. – Именно так, Бреку! Мой отец, мои младшие братья и особенно мачеха – это постоянные расходы, и боюсь, уже к вечеру даже от такой большой суммы ничего не осталось бы: я бы все раздал… – Он помолчал. – Однако сейчас речь идет о благодеянии совсем другого рода. Его высокопреосвященству кажется, что у меня подошло время обзавестись и собственной семьей. – Вот как! – Да-да, Бреку! Мало мне забот на службе, так теперь еще и это! Если бы барон умел смеяться, он бы непременно расхохотался от таких слов. Но молодой человек выглядел по-настоящему сокрушенным, когда произносил их, и желание шутить у де Бреку мгновенно отпало. – Что же вас смущает, Рошфор? Наверняка кардинал подберет вам достойную партию. – Уже подобрал! – страдая, проговорил конюший, и столько неподдельного ужаса было в его шепоте, что казалось, будто Ришелье подталкивает юношу не к брачному ложу, а в логово гугенотов. Впрочем, второго преданный слуга кардинала боялся явно меньше, чем первого. – Она дурна собой? – поинтересовался барон. – Она бедна? Она испанка? – В том-то и дело, что нет! – воскликнул Рошфор в полном отчаянии. – Она прелестна, за ней дают приданое – десять тысяч ливров, и она – племянница одного из ближайших сторонников Ришелье! – И что же в этом плохого? – недоуменно спросил де Бреку. – Плохо то, что у меня нет ни малейшей причины отказаться! Будь она хотя бы кривоглаза… или если бы я сумел раскопать доказательства ее связи с испанцами… – Вы так не хотите жениться? – Да мне просто некогда! – округлив глаза, выпалил Рошфор. – Я постоянно в разъездах, связанных с разными опасностями. Я не ночую дома. А когда ночую – мне требуются тишина и покой, дабы обдумать способы исполнения очередного задания его высокопреосвященства. Я не из тех мужей, которые готовы сразу после свадьбы отправить жену в фамильные владения, подальше от себя! – И это правильно, дорогой мой Рошфор, в этой мысли я вас всецело поддерживаю. Но не кажется ли вам, что Ришелье все продумал, прежде чем облагодетельствовать вас таким образом? – Вот по этой причине, сударь, я и не знаю, как мне быть. Как я ему откажу после всего, что он для меня сделал?! Да из одной только благодарности я чувствую себя обязанным жениться хоть на кобыле, если так будет угодно монсеньору! Но обязанность и уместность – это все-таки разные вещи. – Признаю, мой друг, вы действительно в трудном положении, – поразмыслив, согласился барон. – А как имя счастливицы? – Вряд ли вы слышали о ней, Бреку. Это племянница барона де Купе. – Хм… – только и смог, нахмурившись, выдавить из себя барон. – Девица Купе? – раздался вдруг тонкий нежный голосок совсем рядом с беседующими. – Давно ли вы с нею знакомы? Беатрис возникла будто бы из ниоткуда, чем несказанно смутила молодого виконта. Сейчас в ней сложно было бы узнать того юношу-охотника, с которым мы уже встречались, разве что невысокий рост, болезненная бледность и глубоко посаженные темные глаза делали схожими два образа, искусно созданных благодаря разной одежде. И пусть платье ее было не слишком богатым и не слишком откровенным, а прическа – не так пышна, как хотелось бы видеть Рошфору, следовало признать, что девушка умела произвести впечатление. Виконт суматошно выскочил из-за стола и торопливо раскланялся, используя подхваченную шляпу. – Шарль! – сдержанно проговорила Беатрис, делая изящный книксен. – Этьен! – Таким же книксеном она удостоила и барона. – Я невольно услышала окончание вашей фразы, Рошфор, и потому позволю себе повторить вопрос: как давно вы с мадемуазель де Купе были представлены друг другу? – Не так давно, – сконфуженно пробормотал виконт, которому в присутствии Беатрис хотелось бы говорить только о Беатрис или, во всяком случае, о делах менее личного характера. – Наша первая встреча состоялась неделю назад, а вторая – третьего дня. Беатрис и барон переглянулись. Получалось, второй раз Рошфор встретился с той, которую ему прочили в невесты, накануне ее поспешного бегства в Орлеан. А о цели этого бегства оба они догадывались, как и о причинах, по которым Ришелье повелел вернуть беглянку: в Орлеане в тот момент находился Месье – младший брат короля, герцог Гастон Анжуйский. И пусть не было доподлинно установлено, существовала ли между Гастоном и мадемуазель де Купе любовная связь, кардинал ничего не делал просто так. Теперь, как выясняется, его нежелание пустить ее дальше Фонтенбло было продиктовано еще и соображениями, напрямую касающимися Рошфора. И тут Беатрис преподнесла совершенно нежданный сюрприз, заявив: – Стало быть, ребенок, которого она ждет, не от вас? Рошфор поперхнулся и, покраснев, закашлялся; де Бреку, склонив голову набок, внимательно посмотрел на девушку. «Это точно?» – спросил он, прибегнув к способу беззвучного общения, который используют между собой вампиры. «Ты ведь и сам ее видел!» – фыркнула Беатрис. «Я не успел заглянуть в карету, – попытался оправдаться он, – да и некогда мне было рассматривать ее ауру! Я дрался!» Девушка желчно улыбнулась: «Я, если ты помнишь, тоже была занята делом! Но женщины, видимо, в первую очередь обращают внимание именно на такие мелочи. В отличие от мужчин, что бы вы там о себе ни мнили! Ладно, ладно, не переживай, я тоже не сразу это определила. Ночью возле каменоломни у меня только подозрение возникло, а убедилась я уже позднее, когда целый день охраняла ее в Фонтенбло». – Ну вот видите, виконт? Нашлась веская причина для вашего отказа. – Барон помолчал, размышляя. – Если только эта же причина не является основным доводом в пользу того, что Ришелье собирается поскорее выдать девицу замуж за своего самого преданного слугу. – Что вы хотите этим сказать? – обдумав слова де Бреку, мрачно спросил Рошфор. – Мы с вами не знаем, чьего ребенка носит мадемуазель де Купе. – Думаете, Ришелье это может быть известно? И именно для того, чтобы скрыть ее связь с любовником из… – Скажем так: из другого круга, – пришел на помощь де Бреку. – Но ведь это подло! – вспыхнул молодой человек. – Его высокопреосвященство не мог так поступить со мной намеренно! Он наверняка не догадывался! Барон не стал разубеждать его и напоминать, что в отдельных случаях Ришелье действовал еще более изощренными методами, если того требовали интересы государства. Да и напоминать об этом не имело смысла – сам Рошфор неоднократно убеждался в совсем не христианской жестокости некоторых решений первого министра. Вместо этого де Бреку мягко сказал: – Возможно, друг мой, возможно. К тому же у Купе есть горячий поклонник, и Ришелье было бы менее хлопотно благословить ее брак с виконтом д’Армаль-Доре, нежели навязывать ее вам против желания. – Ваши слова меня обнадеживают, – проговорил Рошфор, хотя было видно, что он продолжает мрачнеть с каждым сказанным словом. Затем он виновато взглянул на Беатрис: – Я могу быть уверенным в достоверности этой информации? – Какой именно? – мило улыбнулась девушка, решившая повеселиться. Рошфор, ничего не знающий про Иных, не подозревал и о способах получения подобной информации. – О том… положении… в котором… – с трудом выговорил он, краснея пуще прежнего. – Ах, вы о ребеночке, которого носит Купе? – невинно распахнула глазки Беатрис. – О, мне кажется, для полной достоверности вы должны бы спросить об этом у нее самой! Или ваши отношения за две встречи не продвинулись так далеко? – Сударыня, вы, кажется, изволите смеяться надо мной! – совершенно потерялся виконт. – Не сердитесь, милый Шарль! – проворковала Беатрис, протягивая руку для поцелуя. – Я удаляюсь, здесь становится слишком жарко… и светло. В самом деле, утро вступило в свои законные права, и даже широкие поля шляпы барона де Бреку уже не сдерживали потока весенних лучей, рвущихся в окно трапезной. Распрощавшись с обоими, Рошфор с видимым облегчением покинул «Лилию и крест».

* * *

Через несколько дней новость об обручении per procura подтвердилась официально. Если английский парламент и попытался воспрепятствовать бракосочетанию до момента изучения и полного согласования всех пунктов договора, то Карл I довольно ловко проигнорировал протесты своего правительства – впервые, но далеко не в последний раз. Теперь прибывающим гостям не было смысла сохранять инкогнито. Да и было их пока не так уж много, поскольку английский двор по-прежнему справлял траур по Якобу Стюарту. Тем не менее работы у де Бреку не поубавилось. Кардинал крайне активно вел переписку и, используя отряд барона в качестве гонцов, переправлял деньги и документы личностям подчас совсем не знакомым, странным, не всегда говорящим по-французски. Дважды Лёлю приходилось обращаться волком, чтобы под покровом ночи доставить послания в такие места, куда попасть верхом или пешим ходом стоило бы определенных проблем. Еще один раз Беатрис вынуждена была войти в знакомый, но запертый дом через Сумрак, оставить на внутренней стороне двери тайный знак и покинуть дом тем же путем – то есть через первый слой. Связана ли была вся эта суета исключительно с предстоящими празднованиями или кардинал по своему обыкновению контролировал сразу несколько совершенно разных политических направлений – де Бреку вникнуть не пытался. Куда большее беспокойство в нем вызывало то самое письмо, что было выкрадено в салоне маркизы де Рамбуйе. Барон и сам не мог бы ответить на вопрос, почему строки этого сообщения не выходят у него из головы, но так оно и было – де Бреку по-прежнему бился над загадкой, поскольку спросить о смысле нескольких фраз, написанных рукой королевы, ему было попросту не у кого. Единственным человеком, к которому он не побоялся бы обращаться с подобными вопросами, был Шарль-Сезар де Рошфор, однако конюший-шпион не представлял себе, кто мог бы скрываться под прозвищем «банкирша», а большего рассказать о письме Анны Австрийской де Бреку не имел права. Новость о представителе Карла I, должно быть, стала для Ришелье ударом: выбор английского короля пал на своего французского родственника, принца Клода Лотарингского – именно ему выпала честь олицетворять собой жениха перед алтарем в соборе Парижской Богоматери, где в начале мая должно было состояться обручение. А это значило, что чета де Шеврез в скором времени окажется в Париже. Как ни старался кардинал оттянуть этот момент, свой вопрос королеве Анне герцогиня сумеет задать в самые ближайшие дни. И, что уж и вовсе неприятно, она получит на него ответ, который первый министр не сумеет перехватить, поскольку ответ этот одна подружка шепнет другой в приватной обстановке на ушко – и все приложенные Ришелье усилия окажутся напрасными. Впрочем, как знать? Кардинал намеревался выгадать время – он его выгадал. Итак, размышлял де Бреку, одна подружка шепнет другой: «Я согласна!» – и что же за этим последует? Почему-то не к месту в этот момент в памяти всплывало скорбное выражение лица Рошфора, повествующего о своей нежелательной женитьбе, однако найти взаимосвязь между ожидающей ребенка племянницей барона де Купе и не ожидающей ребенка королевой Франции у де Бреку не получалось. С Рошфором, кстати говоря, случилась ужасная неприятность. Так уж вышло, что, будучи человеком благородным, он в первую очередь решил известить о своем отказе семью девушки, которую ему прочили в жены. Возможно, обратись он сначала к Ришелье, скандала бы не произошло. Но Рошфор поступил так, как поступил: дав девице понять, что ему известно о ее положении, он не счел возможным сообщить причину своего отказа ее родным. Оставшись без объяснений, барон де Купе вознегодовал и отправился выяснять отношения с первым министром. Знал он о беременности племянницы или нет, но поведение «жениха» он истолковал в выгодном для себя свете: якобы конюший отказался от девушки с единственной целью – досадить кардиналу. Свою претензию, высказанную в резкой форме, оскорбленный дядюшка развил предположением – дескать, все это происки врагов Ришелье, которые нашептали молодому виконту способ насолить своему благодетелю, а это значит, что Рошфор тайно переметнулся на сторону этих самых врагов и нашел себе нового покровителя в лице, например, графа де Суассона, кузена короля Людовика, известного своей неприязнью и к барону де Купе, и к кардиналу. Последовавшее за этим в должной мере описывает и то, как занят был первый министр, чтобы вдаваться в подробности дел, не являющихся государственными, и то, каким беспощадным он мог стать по отношению к своим людям, едва только заподозрив предательство с их стороны. Всего через час Рошфор был арестован и препровожден в Бастилию, откуда, как известно, враги кардинала уже не выходили. Де Бреку знал, что Ришелье терпеть не может, когда он является к нему без приглашения. Однако случай был такой, при котором молчание равно потере чести, а ждать приглашения – значит обречь несчастного виконта на дополнительные часы смятенных размышлений о загубленной судьбе. Скомпрометировать девушку, которая уже и так скомпрометировала себя со всех сторон, барон не боялся. Рошфора же он уважал как человека, справляющегося подчас с поручениями, которые не всякому Иному под силу. И раз уж вышло так, что о беременности мадемуазель де Купе известно только де Бреку (Беатрис не в счет), то и сообщить о допущенной несправедливости кардиналу должен именно он. Он отправился в Лувр пешком, едва только стемнело. Пусть солнечный свет раздражал не столько кожу, сколько новый слух барона, все-таки он предпочитал беречься даже от тусклых закатных лучей. Несмотря на то что большая часть часовых знала его в лицо, на подъемном мосту пришлось произнести пароль (выуженный тут же из головы караульного); затем, миновав ворота Лувра, де Бреку направился к восточному углу дворца. Возле калитки он представился, присовокупив к имени слова «свита его высокопреосвященства», – и его без лишних расспросов пропустили. Лувр всегда казался де Бреку лабиринтом: сотни коридоров, подчас абсолютно не освещенных, подчас запертых в дальнем конце и не имеющих другого выхода, кроме того, через который ты попал внутрь; сотни комнат, иные из которых походили на крохотные склепы; сотни лестниц и потайных переходов. Барон предпочитал лишний раз не заходить сюда или по крайней мере заходить только в хорошо изученные помещения. К числу таковых относились приемная и кабинет Ришелье. Однако пока де Бреку добирался до них, он успевал почувствовать враждебность гигантского дворца во всем ее многообразии. Сила вампиров не так крепко связана с людскими переживаниями, как Сила Иных-магов. Им – и Светлым, и Темным – наверняка здесь нравилось. Многовековая история (со времен Большой башни XII века и уж тем более с начала XIV века, когда Карл V повелел превратить замок-крепость в королевскую резиденцию) сделала это место настоящим кладезем самых разных эмоций. Здесь рожали королей и пытали преступников, здесь до беспамятства влюблялись и подсыпали яды в бокалы с вином, здесь творили предметы искусства и интриговали против родных и близких, здесь становились всесильными фаворитами и получали кинжал в бок. Нынешние стены не один десяток лет напитывались самыми разными эмоциями; стоило де Бреку закрыть глаза – и Сумрак перед другим взором начинал плыть и подрагивать от перенасыщения. Однако Сила вампиров повязана на крови. Экстаз приманенной Зовом жертвы, ужас загнанной в угол добычи, паника, безумие и покорность – все это воспринималось организмом вампира как прелюдия, как аромат главного блюда, как приятное предвкушение настоящего насыщения. И только кровь утоляла извечный голод, наполняла уверенностью и бесстрашием, дарила иллюзию всемогущества. Давала подлинную Силу. Поэтому клокочущие в Лувре обрывки и отголоски былых страстей скорее настораживали де Бреку, нежели подпитывали. И эта настороженность дала ему возможность почувствовать, что сейчас Иных в огромном дворце куда больше, чем обычно. Резиденции королей испокон веков манили не только людей. Темные маги так устроены, что повсеместно стремятся к роскоши и власти, но иногда даже они предпочитают не пользоваться властью, а греться в ее лучах. Темные повыше рангом становятся фаворитами и советниками августейших особ, Темные помельче – писцами и стражниками: пусть сами они не вершат чужие судьбы, зато постоянно присутствуют при том, как эти судьбы вершатся другими. Светлые под предлогом необходимости приглядывать за противником и предотвращать воздействия на людей в святая святых французской монархии и сами бывают не прочь полакомиться дармовой Силой. И это касается не только сбиров обоих коннетаблей Дозоров, в Лувр приезжают и не состоящие на службе Иные – со всей Франции, со всей Европы, с личными прошениями или в качестве сопровождения высоких гостей. Единственный закон, который распространялся на всех и неукоснительно соблюдался, – невмешательство в политику людей. Разумеется, ясновидящие предсказывали исходы, целители лечили власть имущих, советники нашептывали своим сюзеренам истинные мысли льстецов и прихлебателей, наемники охраняли господ. Но никто из Иных не имел права стать монархом или министром, самолично отправить на войну целую армию, подписать приказ о капитуляции приграничной крепости, поднять или снизить налоги… Сейчас в королевской резиденции трудно было найти помещение, в котором не пахло бы Светлым или Темным духом. Обручение – событие грандиозное, не только провинциальные родовитые дворяне и принцы крови прибывали на церемонию со своими свитами, не только местные Иные, так или иначе вхожие во дворец, но и испанцы, австрийцы, шотландцы, поляки, итальянцы, фламандцы, швейцарцы, англичане… Де Бреку медленно, размеренной поступью двигался к кабинету Ришелье, настороженно поводя носом и отмечая про себя места наибольшего скопления Les Autres. Кто-то просто общался в какой-нибудь из многочисленных гостиных, кто-то ожидал аудиенции у высокопоставленных вельмож и обитателей Лувра, кто-то глазел по сторонам и поглощал сочащуюся отовсюду Силу. Невидимые и неслышимые обычными людьми, меж разномастных гостей сновали дозорные; в значимых приемных располагались целые караулы – похоже, парижским Дозорам пришлось дополнительно рекрутировать свободных Иных или просить помощи у крупных гарнизонов Орлеана и Лиона. В приемной кардинала было на удивление людно. Несмотря на вечер, посетители и не думали расходиться, грозя задержать Ришелье до ночи. Сперва де Бреку примостился в оконной нише, чтобы в тишине и покое дождаться своей очереди. Однако, пересчитав посетителей и прикинув, как быстро их поток может схлынуть, он все же предпочел ускорить встречу с его высокопреосвященством.

LAMIA DICIT Случалось, я опускался на самую глубину, на четвертый слой Полумрака. Кто знает, может, до дна отсюда было так же далеко, как и до реальности, но дальше я пройти не мог, даже заглянуть сквозь веки не получалось, и потому малодушно считал четвертый слой последним. Возможно, глубже был ад для таких, как я, и мое посмертие не давало права познать настоящий предел до момента полного упокоения. Что ж, если ад для низших Иных существует, он действительно ужасен, раз уже на подступах к нему становится жутко.