При виде него другие расступились в стороны: в храме редко появлялись такие богатые и влиятельные посетители. Льян Сихай не обращал на них внимания; он давно привык к тому, что на него смотрят и перешептываются за спиной. Несколько минут он простоял перед курильницей, сложив руки в молитве. Потом двинулся в зал Махавиры[9], главное помещение в любом традиционном буддийском храме. В зале Льян Сихай с благоговением подошел к статуе Будды. Заметив его, сонный монах возле гонга сразу проснулся; его глаза загорелись, стоило ему осознать, кто к ним пожаловал. Поздоровавшись с Льян Сихаем, монах изо всех сил ударил в гонг. Прозрачный звон заставил остальных посетителей повернуть головы; казалось, один Льян Сихай не заметил его. Он смотрел только на Будду. Медленно подошел к молитвенной подушке перед статуей, опять сложил руки перед грудью и поправил положение стоп. Он свел пятки вместе, носки расставил врозь, а потом поклонился, не спуская глаз с кончиков своих пальцев. Опустил на подушку правую руку, продолжая держать левую перед собой. Правой рукой нащупал центр подушки, согнул колени и встал на нее. Перенес левую руку на подушку, на расстояние ладони от правой. Потом прикоснулся к подушке лбом, точно между ладонями, развернув их кверху в знак полного повиновения. Его образцовое поклонение не осталось незамеченным. Пара, молившаяся на соседних подушках, наблюдала за процессом с неприкрытым восхищением. Женщина, не удержавшись, ткнула мужа пальцем в бок: – Только погляди на него – вот это мастерство! Тебе бы у него поучиться. Господин Чжин тоже с восторгом смотрел, как молится Льян Сихай. Он видел, как голова босса медленно наклоняется и поднимается над подушкой. Он пытался прислушиваться, но понять, о чем говорится в молитве, так и не смог. Несколько раз распростершись ниц, Льян Сихай развернул руки ладонями вниз и начал подниматься. Правую руку он передвинул в центр подушки, а левую вернул в молитвенное положение перед грудью. Медленно встал на ноги и выпрямился, сложив обе руки перед собой. Закончив молитву, Льян Сихай повернулся к старому монаху, который вошел в зал, пока он лежал ниц, и ждал в молчании возле статуи Будды. – Настоятель Чжинхен! – обратился к нему Льян Сихай с поклоном. Настоятель широко улыбнулся, возвращая поклон. – Милостивый Льян, вот вы и вернулись! – Да, – просто ответил Льян Сихай. – В последний раз вы пожертвовали храму триста тысяч юаней, а у меня даже не было возможности смиренно вас поблагодарить… – Не надо благодарностей, наставник, – быстро ответил Льян Сихай. – Я сделал то, что должно. – Вы обратились к Будде всем сердцем, поэтому Будда благословил вас и будет защищать, – монах приветливо кивнул. С почтением и трепетом в голосе Льян Сихай произнес: – Амитабха. – Это было священное имя Будды с запада, с «Чистой земли». Каждый, кто повторяет это имя и в мыслях сосредоточен на Будде, возродится в раю, достигнув совершенного просветления. На выходе из храма лицо Льян Сихая сияло искренней улыбкой. * * * Настроение в конференц-зале Департамента общественной безопасности было мрачнее некуда. Неожиданные события второй половины дня превратили и без того сложное и запутанное дело в сущий кошмар. После завершения теста на полиграфе Хан Веймин представил два набора противоречащих друг другу результатов. Первая часть теста давала четкий отрицательный ответ, вторая – четкий положительный. Хан Веймин объяснял это тем, что Син Чжисен не лгал полиции. Однако в отель он пришел не на обычную встречу. Вслух Хан Веймин этого не сказал, но все понимали, что по результатам теста Син Чжисен явился в отель «Бэй-Сити», чтобы кого-то убить. Просто в итоге он убил не того человека. Помимо низкого торжественного голоса Хан Веймина, в конференц-зале не раздавалось ни звука. Участники совещания сидели, погруженные в раздумья, и даже высокопоставленное начальство не торопилось делиться своими заключениями. После того как Хан Веймин закончил с отчетом, комиссар затушил сигарету и обвел комнату взглядом. Затем объявил, что полиция не может допустить в этом деле ни малейшей ошибки и потребуется дальнейшее расследование. На этом совещание завершилось. По одному участники стали выходить из конференц-зала, и очень скоро в нем остались только Хан Веймин, Бьян Пинь и Фан Му. Бьян Пинь поглядел на своего профайлера: тот сидел, застыв в кресле, и смотрел в стол. Кажется, он не шелохнулся с начала совещания. Вздохнув, Бьян Пинь повернулся к Хан Веймину. – Идемте поужинаем, Мастер Хан, – негромко сказал он. – Нет-нет. Я не голоден. – Лицо Хан Веймина было бледным. – С работой здесь я закончил и хочу уехать как можно скорее. * * * Фан Му подвез Хан Веймина назад в отель. Бьян Пинь их сопровождал. После того как полиграфолог вылез, Фан Му с Бьян Пинем немного посидели в припаркованной машине, в молчании куря сигареты. Бьян Пинь выкинул окурок в окно и издал очередной тяжкий вздох. – Мне пора обратно. – Я вас отвезу. – Фан Му завел мотор. – Не стоит. Мне надо подумать, так что я лучше прогуляюсь, – объяснил Бьян Пинь, вылезая из машины. – Увидимся завтра. Фан Му опустил голову. Он совсем упал духом; в машине воцарилось молчание. Вдруг он ощутил желание как следует выпить. Очень кстати увидел в конце улицы небольшой ресторанчик. Неоновая вывеска так и зазывала к себе. Фан Му нажал на газ, подчиняясь зову. * * * За какой-то час Фан Му опустошил четыре бутылки пива, которые теперь стояли в ряд перед ним. К еде он так и не прикоснулся. Алкоголь уже заметно ударил ему в голову; щурясь, Фан Му пытался сосредоточиться на котелке с кипящим бульоном в центре стола. Сквозь туман он внезапно осознал нечто важное: его мозг – такой же котелок, где все варится и кипит. Старый Син обманул его. Такого Фан Му не ожидал. Он не жалел об усилиях, потраченных впустую, – куда больше его задело предательство со стороны человека, которому он полностью доверял. Может ли он и дальше полагаться на свои суждения? Каково значение их недавних открытий? Мог ли человек, замешанный в подобных делах, действительно быть невиновен? Работал Дин Сучен под прикрытием или был просто сообщником Син Чжисена? – Вот это да! На периферии затуманенного зрения Фан Му медленно возникла расплывчатая фигура. Он с трудом поднял голову, пытаясь сосредоточиться. После мучительно долгой паузы ему удалось наконец узнать и человека, и голос. Это был Хан Веймин. Эксперт-полиграфолог сел за стол напротив Фан Му, пересчитал глазами пустые бутылки и усмехнулся: – Ничего себе у вас жажда, юный Фан! Ответа он не ждал; вместо этого позвал официанта и сделал заказ: – Еще четыре бутылки пива и две порции ребрышек. Когда еда и напитки прибыли, Хан Веймин немедленно принялся за первую бутылку. Казалось, он не обращает никакого внимания на Фан Му, неотрывно глядевшего на него. В голове у молодого профайлера вихрем кружились мысли. Вне всякого сомнения, Хан Веймин – честный полицейский, но ведь это он изобличил Син Чжисена. Получалось – по искаженной алкоголем логике, – что это полиграфолог виноват в том, что он теперь чувствует себя преданным и озлобленным. Хан Веймин ощутил на себе пристальный взгляд, но глаз не поднял. Между глотками пива он заметил вскользь: – Поешьте что-нибудь. Можете и дальше меня ненавидеть, но вам надо поесть. Продолжая буравить эксперта пустыми глазами, Фан Му взялся за палочки. Он выловил из котелка кусок мяса и уронил себе на тарелку. Несколько секунд посидел неподвижно, а потом сказал: – Нет. Я вас не ненавижу. Хан Веймин рассмеялся и посмотрел на Фан Му. – Мы с вами оба специалисты по человеческому поведению. Так что не отрицайте, – сказал он, сухо ухмыльнувшись. – Это написано у вас на лице. Мгновение Фан Му молчал. Потом, закипая, внезапно ударил пивным бокалом по столу. – Почему вы просто не оставили Старого Сина в покое? – выкрикнул он. Его вспышка привлекла внимание других посетителей. Они стали оборачиваться на Фан Му, который сидел, красный и смущенный, напротив Хан Веймина, по-прежнему спокойного и собранного. Однако шоу не возобновилось, и вскоре посетители уже вернулись к своим тарелкам и стаканам. Хан Веймин заметил, что бокал в руке профайлера раскололся. Он нахмурил брови и дал официанту знак его заменить. Фан Му было наплевать. Он чувствовал себя опустошенным, все тело болело, голова клонилась вниз. Официант подскочил забрать бокал; когда холодное стекло вынули у Фан Му из руки, он вдруг ощутил пульсирующую боль. Поднеся ладонь к лицу, увидел порез. Неглубокий, но из раны уже текла кровь. Словно из тумана, вдруг появилась белая салфетка – Хан Веймин передал ее Фан Му, чтобы тот перевязал руку. Молодой человек зажал салфеткой порез. Подняв голову, он увидел, что Хан Веймин отложил палочки и закурил сигарету. Он медленно затягивался, не сводя глаз с Фан Му. – Дело не в том, что я не оставил его в покое. Он сам сделал это с собой, – медленно, размеренно заговорил Хан Веймин. – Он сделал то, чего не должен делать ни один полицейский. – Старый Син никогда не стал бы убивать без веской причины… – запротестовал Фан Му. – Нет веской причины для убийства! – поднял голос Хан Веймин. – Любое другое преступление можно простить. Но убийство – никогда! Он отчетливо произносил каждое слово; его лицо было суровым, а глаза так и пронзали Фан Му. Не в силах сопротивляться такому напору, тот поник.