– Он может быть щедрым. – Тебе виднее. Но я уверена, что главной наградой для тебя было наблюдать мои муки. Знать, что я потеряла всё, что любила, потеряла всё самое дорогое. Киниска молчит. Она движется куда-то в темноте, Клитемнестра уверена, что она пытается добраться до щита. – Ты представляешь, что значит потерять дитя? Знать, что его убили? – Она крепко сжимает рукоять ножа и пытается расслабить руку, чтобы ее не свело. – У меня нет детей, тебе некого у меня отнять. Клитемнестра не удостаивает ее слова вниманием. – Это как тонуть, – продолжает она. – Как будто кто-то держит твою голову под водой, и как только ты сдаешься и уже готова умереть, тебя выдергивают, дают вздохнуть и топят снова. Киниска замирает. Клитемнестра знает, что та не понимает, к чему ей рассказывать всё это, но не спросит. – Я думала о тебе во время своих мук, – продолжает она. – Я всегда презирала таких людей, как ты, у которых нет ничего ценного и поэтому они вечно пытаются украсть чужое. – Я никогда не хотела ничего красть, – отвечает Киниска. – Но украла. Прежде чем Киниска успевает что-то сказать, Клитемнестра швыряет в ее сторону нож. Она чувствует, как Киниска отскакивает, и слышит, как нож с лязгом ударяется о щит. Киниска бросается вперед, но натыкается на стол. Кубок скатывается на пол, Киниска выпрямляется. Клитемнестра наклоняется и поднимает нож. Она чувствует, как из темноты на нее летит щит, и почти успевает увернуться, но он всё равно ударяет ее по плечу, и она вскрикивает от боли. Киниска кидается на нее, но Клитемнестра снова бросает нож, и на этот раз он достигает цели. Киниска падает на колени, и Клитемнестра вытаскивает нож, прежде чем та успевает схватиться за рукоять. Металл на ощупь холоден, как лед. Она отрывает лоскут от своей туники и заталкивает Киниске в рот. – Я хотела убить тебя еще тогда, но Агамемнон был бы недоволен, – говорит она. – А теперь он даже не вспомнит, кто ты такая. Всем будет плевать на твою смерть. Киниска стонет и трясет головой. Клитемнестра ударяет ее еще раз: лезвие глубоко вонзается в грудь. Киниска издает звук, похожий на вздох. – Все твои планы и интриги обернулись ничем. У меня есть власть, а тебе осталось лишь нашептывать царю на ухо. Я – царица Микен, а ты никто. Она вынимает нож из груди Киниски и отступает на шаг. Та падает на пол, кровь ручьями течет из ран. Клитемнестра находит в темноте свою накидку, закутывается в нее и уходит. Скоро проснутся люди и вдохнут жизнь в узкие улицы. Скоро муж Киниски вернется домой и обнаружит свою мертвую жену. Но никто не заподозрит Клитемнестру, потому что никто не знает, что сделала ей Киниска. Она бежит по лабиринту улиц, пока у нее не начинают трястись руки, а лицо не промокает от слез. Останавливается во мраке тупиковой аллеи, чтобы перевести дух и вытереть материнский нож о накидку. Над ней тускло сияет луна, проливая свой свет, как переполненное молоком ведро. В густом воздухе витает сладкий аромат спелых смокв, смешиваясь с резким запахом разложения, словно само это место прогнило насквозь. «Обещай мне, что ты не превратишься в такую же одержимую местью, как я», – сказала ее мать. А она сидела там и, глядя ей в глаза, дала обещание, зная, что лжет, что все ее слова идут трещинами, как пересохшая земля. В детстве она боялась Эриний, богинь, мстящим всем, кто дает ложные клятвы. Леда без конца рассказывала им истории о том, как они находили своих жертв и преследовали их, точно псы, а бедствия, которые Эринии обрушивали на них, были страшнее тысячи обжигающих кнутов. И вот она стоит здесь, убийца и клятвопреступница, но за ней никто не гонится. У нее внутри разверзается чувство одиночества, глубокое, точно ущелье. Она прислоняется головой к стене и начинает плакать, пока звезды и облака парят у нее над головой. Был ли у нее хоть один шанс? Человеческая кровь плодородна. Пролей ее один раз, и за жестокостью последует другая жестокость. Но боги не могут вернуть жизнь. Они могут лишь отнять другую. Леда должна это понимать. В конце концов, у нее были свои секреты, она лгала и уничтожала тех, кто стоял у нее на пути. А когда муж предал ее дочь, она отступила в сторону. Нет. Мать не может просить ее сдержать это обещание. 17. Правит сильнейший В вечернем свете показываются Микены, и Клитемнестра подстегивает лошадь. На улице перед Львиными воротами полно народа. Тощие детишки расступаются, уступая ей дорогу, а рабы местной знати отвешивают поклоны и преклоняют колени. Пока ее конь взбирается вверх по улице, она вскидывает руку в приветствии. За воротами, внутри городских стен женщины у амбара мелют и взвешивают рожь, покрыв головы, чтобы защитить глаза от солнца, девочки разносят на головах корзины с оливками, а мальчишки пересчитывают свиней в загоне. Когда Клитемнестра проезжает мимо них, толпа расступается и снова смыкается позади, точно волна. Из дворца на вершине акрополя на согретую солнцем террасу выбегает женщина с темно-рыжими волосами. – Хорошо, что вы вернулись, госпожа, – говорит Эйлин. Она изменилась со времени их первой встречи пятнадцать лет назад. Если когда-то у нее дрожали руки и она не могла оторвать взгляд от пола, то теперь она держится уверенно. Клитемнестра об этом позаботилась. Многие слуги появлялись и исчезали, но Эйлин оказалась самой преданной. – Где мои дочери? Эйлин ведет ее в сад, где Хрисофемида играет с разноцветными камешками, положив босые ноги на прохладную траву, подальше от жаркой террасы. Позади нее, кружась в тени оливковых деревьев, танцуют несколько девочек. В нескольких шагах от них юноша играет на лире, смежив веки. Увидев мать, Хрисофемида вскакивает, и ее лицо озаряет теплая улыбка. – Я нашла его для тебя, пока тебя не было, мама, – говорит она, протягивая синий камень. Клитемнестра касается губами лба дочери. – А для своих сестер ты что-нибудь нашла? Хрисофемида показывает Клитемнестре еще два камешка: красноватый и белый, гладкий, как яйцо. – Этот для Электры, – поясняет она, поднимая на свет белый камень. Он переливается фиолетовыми и желтыми тенями, совсем как облако, если долго на него смотреть. – Потому что она всегда ходит в белом. И потому что она такая же серьезная и нудная, как Афина. Клитемнестру разбирает смех, но вместо того чтобы рассмеяться, она говорит дочери: – Не называй сестру нудной. Эйлин позади них давится смешком. Хрисофемида оборачивается к группе танцующих девочек. – Ифигения разучила новые движения, смотри! Девушки кружатся и раскачиваются. Движения очень затейливые, некоторые путаются, и их взгляды тотчас устремляются на светловолосую девочку впереди. Ифигения двигается с изяществом богини, на очаровательном личике застыло сосредоточенное выражение. Клитемнестре оно знакомо. Этот запал, это неистовое упорство сопровождает всё, что делает ее дочь. На ней небольшая тиара с аметистами и несколько золотых браслетов, какие носят богатые микенские женщины. Они раскачиваются и поблескивают, ловя солнечные лучи. Хрисофемида не сводит с нее глаз и качает головой в такт, сжимая в руках камешки. Она уже давно начала во всем подражать старшей сестре. Когда юноша перестает играть и танец заканчивается, Ифигения оглядывается по сторонам, словно очнувшись от забытья. Заметив мать, она сразу же бросается к ней. – Мама! – верещит она и обвивает Клитемнестру руками. – Я не знала, что ты возвратишься так скоро! Как Спарта? Как тетушка Елена? Клитемнестра обхватывает ладонями лицо дочери, ища хоть какой-то намек на синяк или следы печали. Но Ифигения сияет, как свежая фреска. Девочки позади них устраиваются отдохнуть под деревьями и поливают водой взмокшие руки. – Всё в порядке, – отвечает Клитемнестра. – Я видела вашу двоюродную сестру Гермиону, она уже такая же большая, как твоя сестра. – А твои братья? Они рассказывали что-нибудь о Колхиде? О Ясоне и Медее? – Рассказывали, – отвечает Клитемнестра, и в глазах дочери загораются искорки. – Но сейчас не время для этого. Сначала мне нужно увидеть вашего отца. Внезапно огорчившись, Хрисофемида опускает взгляд на свои ноги. – Отец всё время проводит в большом зале с этими воинами из Крита и Аргоса. Мы видели его только за ужинами. Потом воины уехали, но теперь он всё время проводит со старейшинами. – Они обсуждают войну, – говорит Ифигения. – Похоже, все города боятся Трои, но никто не хочет сражаться. Клитемнестра ведет дочерей по ступеням ко входу во дворец. Эйлин идет за ними с полными руками туник и сандалий. Когда они переступают порог, воздух резко свежеет. – Я пойду к вашему отцу, – говорит Клитемнестра. – А вы найдите Электру и готовьтесь к ужину. Во внутреннем дворике, что ведет к мегарону, царят тишина и прохлада. Клитемнестра почти не сомневается, что застанет там Электру, подслушивающую разговоры отца, но в тени колоннады никого нет, не считая изображенных у каждой колонны грифонов. Из аванзала с голыми стенами и каменным полом она слышит перешептывания, доносящиеся из мегарона. Внутри не хватает воздуха, а тот, что есть, пропитан влагой. Подходит пожилая служанка, чтобы омыть ей ноги. Она смирно стоит, пока женщина развязывает шнурки на ее сандалиях и моет ее ступни в ножной ванне. Служанка насухо вытирает ее кожу тканью, и Клитемнестра входит в ярко освещенный мегарон. Зал выглядит богато: стены украшены изображениями воинов, сражающихся со львами, их копья летят вслед убегающим зверям. Когда Клитемнестра впервые увидела этих перепуганных львов, она расхохоталась – ни один человек, хоть раз охотившийся на львов, не видел этих животных такими. – Это говорит о могуществе нашего города, – сказал ей тогда Агамемнон. – Но это ложь, – ответила она. – Это история. Истории объединяют людей, ведут армии и укрепляют союзы. – Как бы она ни ненавидела его, она понимала, что он прав. У стены стоят четверо стражников со щитами и копьями. Клитемнестра ждет у колонны, пока один из них не выйдет и не сообщит о ее присутствии царю. За очагом, что занимает центр зала, она видит Агамемнона на высоком троне, к которому ведут блестящие золоченые ступени. В ногах царя сидит мальчик, а несколько пожилых мужей перешептываются о чем-то, будто шипящие змеи. – Прибыла царица, – объявляет стражник, и царь со старейшинами поворачивают головы. Клитемнестра проходит мимо изображенных на стенах микенцев и варваров, мимо львов и оленей и встает прямо у трона. Орест вскакивает, собираясь броситься ей навстречу, но останавливается и сдерживает порыв. От матери сыну досталась оливковая кожа, темные кудри падают ему на лицо. Старейшины преклоняют колени, лбами касаясь пола у ног Клитемнестры. – Не нужно, – говорит она. – Встаньте, пожалуйста. – Ее коробят подобные жесты, учитывая, что в отсутствие мужа они только и делают что спорят с ней. – Моя госпожа, – говорит один из них, вставая. Полидамант, суровый муж, Агамемнон уважает его больше других. – Надеюсь, путь из Спарты был не слишком утомительным. – От его дыхания веет ароматом свежих цветов, но Клитемнестра знает, что в нем есть что-то темное, как грязь, что прячется под камышами после сезона дождей. – Дорога прошла приятно, – отвечает она. – Как ваша сестра? – Елена в порядке. Она много времени проводит с малышкой Гермионой, особенно теперь, когда царь Менелай пристрастился к компании рабынь.