Слышится шелест – Электра выбирается из своего укрытия. – За кого же тогда мы выйдем? – не удержавшись, спрашивает она. Клитемнестра чувствует, как внутри разливается тепло. Ей так нравится, когда дочь сбрасывает свою серьезность и выдержку, не в силах сдержать любопытство. – За царей, – отвечает она. Ифигения подходит к сестре и с улыбкой берет ее за руку. Она уже позабыла и о Леоне, и о своем смущении от того, что ее застукали. Клитемнестра смотрит, как они усаживаются рядом, и Ифигения принимается оживленно говорить о мужьях, будто у нее их уже были сотни. Электра сосредоточенно слушает. Пусть ее дочери не умеют сражаться, думает Клитемнестра, но они не дурочки. Они умны и неукротимы – каждая по-своему – и без труда смогут управлять и мужьями, и городами. Цари будут молить отдать Ифигению им в жены – юнцы и мужи уже сворачивают шеи, когда она проходит мимо. А что же до Электры – она найдет того, кого не отпугнет ее серьезный, задумчивый взгляд. Пусть они не знают, как держать в руках оружие, это не важно. Иной раз слова могут вонзиться глубже, чем любой меч. Клитемнестра находит Леона в оружейной. Он стоит спиной к дверям и пересчитывает стрелы в бронзовом колчане. Мальчишки, которых он тренировал, уже разошлись по домам, и площадка опустела. Когда она входит, Леон оборачивается и кланяется. – Моя госпожа. Она облокачивается спиной на деревянную стену, вокруг поблескивают мечи. Она молчит, и Леон настороженно спрашивает: – С детьми всё в порядке? – Да. – Она видит смятение в его глазах и пытается подыскать нужные слова, чтобы сказать ему то, что собирается. Леон молчит, по его лицу расползается тревога. – Несколько служанок с кухни спрашивали о тебе, – говорит она. – Ты знаешь ту темноволосую девицу, которая так нравится моему мужу? За ужином она глаз с тебя не сводит. Похоже, он злится, но ничего не отвечает. Клитемнестра вскидывает брови. – Ты должен пойти к ней. – Она мне не нравится, – отвечает Леон. Не тебе решать, кто тебе нравится, а кто нет. – Я понимаю. – Она дотрагивается до холодного лезвия меча. – Но иногда не к добру следовать за теми, кто нам нравится. Ты понимаешь, что я имею в виду? Леон склоняет голову. Он понимает, что ей известно о нем и Ифигении, но, похоже, совершенно не стесняется этого. Молчание затягивается, становясь неловким. – Мне жаль, что он с вами так поступил, – говорит наконец Леон. Его голос звучит ласково, но в нем слышится грусть. – Я знаю о другом вашем муже и о том, что царь Агамемнон сделал с ним. На мгновение она теряет дар речи. Ей не верится, что он говорит о Тантале. Никто никогда не упоминал ее покойного мужа – не решался. Как-то раз жена одного из воинов Агамемнона заговорила о нем, много лет назад. «Это правда, что вы были замужем за варваром?» – спросила она, и на ее лице отразилось явное отвращение. Тогда Клитемнестра прижала свой кинжал к ее горлу и тихо сказала: «Я бы перерезала тебе горло, но что-то мне подсказывает, что это будет нечестный бой. Поэтому я советую тебе прикусить язык и больше никогда не раскрывать рот в моем присутствии». Она глядит на Леона. Так вот что он думает? Что она не хочет, чтобы другие были счастливы, потому что у нее украли ее собственное счастье? – Ты ничего не знаешь. – Вы, должно быть, любили его, – говорит он. Она представляет, как могла бы вонзить нож себе в ладонь, чтобы показать ему свою боль. Он не смеет разговаривать с ней в таком тоне. Не смеет полагать, что понимает ее чувства. – Ты ничего не знаешь, – повторяет она и уходит. После ужина она приказывает Эйлин приготовить теплую ванну. Купальня в Микенах куда больше, чем в Спарте, с высокими окнами. Пока Эйлин наполняет ванну горячей водой с кухни, Клитемнестра наблюдает, как над дворцом разгорается закат, прорезая небо оранжевыми полосами. Отсюда не слышно ни пения женщин, ни болтовни детишек и торговцев, которые эхом разлетаются над всем акрополем. В купальню не проникают никакие звуки, и никакие звуки ее не покидают. Когда вода готова, Клитемнестра забирается в ванну. Она вздрагивает от жара воды. Эйлин принимается мыть ей волосы, аккуратно прочесывая каждую сбившуюся прядь, и Клитемнестра успокаивается от ее прикосновений. Она помнит, какой напуганной была Эйлин, когда они впервые увиделись, – маленькая рыжая мышка, которая вечно прячется по углам. Один раз Клитемнестра обнаружила ее в темном коридоре рядом со своей спальней с тарелкой мяса в руках. Она должна была принести мясо ей, но слишком робела. – Тебе не нужно бояться меня, – сказала тогда Клитемнестра. – Почему? – спросила Эйлин. – Потому что я тебя не обижу. Оставь свой страх для воинов, старейшин и царя. Тогда Эйлин подняла на нее взгляд. – А вы? Разве вы их не боитесь? – Боюсь, – ответила Клитемнестра, – но мне хватает ума не показывать этого. Она вспоминает тот день, глядя на отражение факела в воде, когда Эйлин вдруг сообщает: – Царь Агамемнон просил меня прийти к нему сегодня. Клитемнестра цепенеет. Эйлин передвигается, чтобы вымыть ей ноги, и Клитемнестра видит ее лицо в мерцающем свете – бесстрастное, как она и учила, но дрожь в голосе не спрячешь. – Ты не пойдешь, – отвечает Клитемнестра. – Он может найти другую служанку для своих развлечений. Эйлин вздыхает с облегчением, но тут же берет себя в руки, стараясь скрыть свои чувства. – Но кого? – В цитадели полно женщин, которые жаждут переспать с моим мужем. Эйлин кивает, и некоторое время они обе не произносят ни слова. – И что же мне тогда делать? – не сдержавшись, спрашивает Эйлин. Столько лет прошло, а она всё еще его боится. Клитемнестра не может ее за это судить. Эйлин рассказывала ей, как отец Агамемнона, Атрей, частенько проводил ночи с ее матерью, пока его не убили; как его брат Фиест наводил ужас на слуг порками и казнями; как Агамемнон после возвращения города казнил всех, кто был недостаточно благонадежен. Долгими ночами, когда они укладывали детей спать, Эйлин рассказывала ей о жестокостях Атридов. Она с ужасом говорила о каждом из них – за исключением Эгисфа, изгнанного двоюродного брата Агамемнона. – Эгисф жил в этом дворце, но не любил насилия. Он убивал и причинял вред другим, только когда ему приходилось. – В тихих, произносимых шепотом рассказах Эйлин Эгисф представал застенчивым мальчиком, который хотел, чтобы его любили, а затем опасливым юношей: тихим и изворотливым. Пока его ровесники таскали в свои покои девиц, он ни разу не вызвал к себе ни одной служанки, а когда его отец пытал своих врагов, заставляя всех смотреть на это, Эгисф пробирался к ним в темницы и приносил еду и снадобья, чтобы залечить раны. – Похоже, он был занятным человеком, – однажды сказала Клитемнестра, – хоть и безобидным. По лицу Эйлин пробежала тень. – Он не всегда был безобидным. Он мог быть жестоким и опасным тоже. А теперь Эгисф скрывается где-то далеко, единственный выживший враг Атридов. Стражники разыскивали его пятнадцать лет, но так и не нашли. Как заметили старейшины на последнем собрании, скорее всего он уже мертв. – Моя госпожа? Клитемнестра встает, вода с нее стекает на каменный пол. Эйлин спешит поднести тунику и оборачивает ее вокруг плеч царицы. – Ты ничего не будешь делать, – отвечает Клитемнестра. – Я сама с этим разберусь. Она находит Агамемнона в его спальне с расписными стенами. Он сидит в кресле, погруженный в раздумья. Нарисованные на стенах деревья и рыбы, радостно плещущиеся в реке, выглядят неуместно рядом с его суровой фигурой. Когда она входит, он вскидывает голову. Смотрит недовольно – злится, но она не знает почему. Впрочем, ей это неинтересно. – Значит, твоя рыжая служанка не придет, – говорит он. – Нет. – Ты ее не пустила. – Ты найдешь, на кого взгромоздиться, – невозмутимо отвечает она. Его смешат ее слова; смех скрежещет по расписным стенам. Он подливает себе еще вина из кувшина. Клитемнестра делает то же самое и усаживается в другое кресло. – И кого же? – спрашивает он, наблюдая, как она подносит к губам кубок. – Тебя? – Надеюсь, нет. Он снова смеется и удобнее разваливается в кресле. Она видит, как перекатываются мускулы у него на руках, как шевелятся шрамы на коже. – Для той, кто так сильно меня ненавидит, ты продержалась в этом супружестве поразительно долго, – говорит он. Она улыбается, вино кислит на языке. – Думал, я убью тебя во сне? – Ты же пыталась, помнишь? В следующий раз ты будешь умнее, – произносит он, буравя ее взглядом. – Но ты не сможешь ненавидеть меня вечно. Никто не может жить одной лишь злобой. Тут не соглашусь. Они молчат, глядя каждый в свой кубок. Наконец Агамемнон заявляет: – Но я всё еще желаю ту девицу. Я царь.