– Ну разумеется, они разгневаны, – отвечает Феба. – Они же мужи и привыкли всегда получать, что пожелают. – Уже слишком поздно, – говорит Кастор. Клитемнестра видит, каким неистовым пылом горят его глаза. – Феба и ее сестра не могут вернуться в Мессению. – Он подходит к Фебе и бережно кладет руку ей на живот. С такой нежностью суровый воин прикасается к тонкому лепестку. – Они обе носят детей. 21. Птицы и медведицы Клитемнестра разглядывает затейливые рукояти мечей, развешанных на стенах в трапезной, – слоновая кость, золото, инкрустации. Изображения львов, охотящихся на оленей, летящих гусей, бегущих собак. Пока слуги накрывают стол к ужину, в зал входят ее братья, Феба и еще одна женщина – длинноволосая, в темно-синем платье. Вид у Гилайеры такой же пылкий, как у сестры, но черты более мягкие. Они занимают свои места, и слуги вносят амфоры с вином. В залу вбегает Гермиона и тут же устраивается на коленях Полидевка. – Где твоя мама? – спрашивает он, поглаживая девочку по голове. – Она сопровождает сюда троянского царевича, – отвечает Гермиона. Полидевк переводит напряженный взгляд на двери. Он сжимает кулаки, словно в любую секунду готов сорваться с места и броситься в бой. Проследив за его взглядом, Клитемнестра видит, как входит Елена, сияющая, как никогда прежде. Ее золотистые волосы волнами струятся по плечам, богато украшенная туника расшита сотнями золотых бусин и подвесок, которые приятно позвякивают при каждом ее движении. На лице сестры Клитемнестра замечает озорное выражение, которое та тщательно старается скрыть. Даже по прошествии стольких лет она всё еще знает сестру так же хорошо, как саму себя. За Еленой следует муж, подобных которому Клитемнестра не встречала никогда. Его глаза сверкают, как драгоценные камни, а шелковистые волосы блестят, как лисий мех. Когда он входит в зал, свет одного из факелов обращает его кожу в золото, что отливают в слитки. Его красота обескураживает, почти пугает своей безмятежностью. Клитемнестра задумывается: не так ли на самом деле выглядят боги? Елена приглашает его сесть, и муж повинуется, не сводя с нее глаз. Очарованная служанка выскакивает из тени, чтобы налить царевичу вина, но вместо этого он сам берет амфору и наполняет кубок Елены. – Парис, – обращается к нему Елена, когда они усаживаются, – это моя сестра, о которой я так много рассказывала. Парис обращает взор на Клитемнестру, словно только что заметил ее присутствие. – Вы царица Микен. – А вы троянский царевич, которому удалось заключить мир с данайцами. – Мне ничего об этом не известно, – с улыбкой отвечает Парис. Улыбка у него дерзкая. Елена хлопает в ладоши, и в зал входят юноши с лирами и флейтами. Они начинают играть, каждая нота раскрывается тихо, точно крылья шелестят в темноте. – В Трое никогда не трапезничают без музыки, – поясняет Елена. Парис одаривает ее улыбкой, и Елена улыбается в ответ. К своей еде она даже не прикасается: мед растекается по тарелке, пропитывая сыр. – Вы хорошо проводите время в Спарте? – спрашивает Клитемнестра, потому что ей становится не по себе от того, как Парис глазеет на ее сестру. – Наилучшим образом, – отвечает Парис. – Я всегда полагал, что Спарта просто крошечный дворец на скалистом холме. Но ваш город куда богаче, чем я думал, а люди здесь куда приветливее. – И всё же Спарта наверняка не сравнится с вашим домом, – отвечает Клитемнестра. Она слышала, что Троя – величественная неприступная цитадель на морском берегу – размерами превосходит любой город Эллады. «Дворец из камня цвета пшеницы, – поведал как-то раз гонец. – Он тянется так высоко, что люди оказываются ближе к богам». Парис пожимает плечами: – С Троей – нет, не сравнится. Стены и башни нашего города выше, чем горы. Оттуда видно все земли, простирающиеся вокруг. Они как расплавленное золото. – Парис отпивает вина, и прядь волос падает ему на лицо. – Но я вырос не в Трое. Когда я родился, моей матери приснился сон, будто бы она произвела на свет пылающий факел. Провидец сказал, что это предупреждение, знамение, предвещающее падение Трои. – Он ухмыляется, словно потешаясь над словами провидца. – Он заявил, что Трою можно спасти только убив меня, и отец ему поверил. В наших краях люди всегда верят подобным вещам… Они готовы отрезать себе руки, лишь бы боги были довольны. Музыка теперь звучит тише, голос Париса звучит так, точно он поет песню. – Мать не могла меня убить. Она не могла отмахнуться от провидца, но и сына убить не решилась. Поэтому она оставила меня на горе Иде, уверенная, что я умру там сам. – По его лицу пробегает тень, но он быстро прячет ее за широкой улыбкой. – Но кому известно, что нам уготовили боги? Меня нашел пастух. На том же каменном выступе, где меня оставила мать. Пастух мог убить меня и сбросить в реку, но он принял меня как сына. Клитемнестра всматривается в его ослепительные черты. Он не похож на того, кто вырос среди коз и овец. Любой другой царевич стыдился бы рассказывать об этом, но не Парис. Кажется, он гордится этим куда сильнее, чем своим царским происхождением. Или, быть может, это его способ проникнуть в сердца людей – не кичась красотой или богатством, а рассказывая свою историю. – Если вы не выросли в Трое, почему же вас отправили сюда? – спрашивает Клитемнестра. – Я не хотел состариться среди овец, – отвечает Парис так, словно объясняет очевидное. – Когда я стал совершеннолетним, пастух, что спас меня, открыл правду. Тогда я оставил знакомую жизнь и отправился в город. Я хотел, чтобы царь признал меня своим сыном. Клитемнестра без труда представляет его в грязной тунике, входящим в могучий город и преклоняющим колени перед стариком. Должно быть, царь Приам быстро признал его – ведь боги дали ему шанс исправить былые ошибки. – Говорят, что у вашего отца пятьдесят сыновей и пятьдесят дочерей, – говорит Клитемнестра. – Почему же он послал сюда именно вас? Елена дотрагивается до ее руки, моля прекратить расспросы. Но Парис не кажется ни оскорбленным, ни разгневанным. Он отвечает без колебаний: – Я сам попросил об этом. Я хотел доказать отцу, что я такой же достойный муж, как и другие его сыновья. Музыка замолкает. Рядом с Клитемнестрой Феба и Гилайера рассказывают маленькой Гермионе какую-то сказку. Девочка хихикает, а Полидевк, рассеянно улыбаясь, слушает их болтовню и поглаживает племянницу по волосам. Кастор, погруженный в собственные мысли, поглощает еду и разглядывает оружие на стенах, но стоит Парису замолчать, он тут же поднимает голову. – Знатный царевич, столько лет проживший на горе Иде среди скотоводов и пастухов… По вам наверняка сходили с ума все местные женщины. Елена откашливается. Словно не желая дальше участвовать в беседе, она подзывает к себе дочь. Гермиона встает со своего места рядом с дядей и радостно бежит к матери. – Я был женат, – говорит Парис, улыбаясь. – Но когда я вернулся во дворец, то не смог взять ее с собой. Она была из горного народа и не годилась для жизни при дворе. Кастор смеется и продолжает сыпать вопросами. А все ли знатные дамы для этого годятся? Действительно ли троянские воины так сильны, как говорят? Клитемнестру не удивляет любопытство Кастора. Даже спустя столько лет он не в состоянии удержаться от колких, каверзных вопросов. Она сосредотачивается на еде и отдает беседу на откуп брату. – Выходит, жрица вновь оказалась права, – тихо обращается к ней Елена, заплетая волосы дочери в косы. Музыка становится громче, Парис хохочет над расспросами Кастора. – Похоже, мы ее недооценили. – Сначала ты, потом Тимандра, – говорит Елена. – Скоро придет и мой черед. Клитемнестра смеется. – И так все мы покинем своих законных супругов. Хотя не уверена, что моя история идет в счет. Лицо Елены озаряет надежда. – Возможно, у тебя будет еще один муж. Ты помнишь, жрица сказала, что мы выйдем замуж дважды и трижды? – Какая радость, – отвечает Клитемнестра. Теперь уже смеется Елена. Она заканчивает плести косу, и дочь прислоняет голову к ее груди. – Знаешь, Леда однажды сказала, что жизнь скоротечна и убога, но иногда нам выпадает удача найти того, кто скрасит наше одиночество. Клитемнестра не уверена, что за всю жизнь хоть кому-то удалось скрасить одиночество матери, но вслух она этого не произносит. Елена берет ее за руку. – Неважно, сколько у нас будет мужей. Нам и так уже повезло, ведь мы есть друг у друга. На мгновение факелы словно начинают светить ярче, и в этот момент для Клитемнестры нет ничего важнее любви сестры. Перед сном она идет в комнату матери в самой дальней части гинецея. Почти все факелы догорели, поэтому Клитемнестре приходится вести ладонью по стене, чтобы не споткнуться в темноте. В покоях Леды тепло и пахнет пряным вином. Она видит силуэт матери, лежащей на боку на своей кровати, лицом к единственному в комнате окну. – Клитемнестра, – произносит Леда, ее голос отчетливо разносится в гробовой тишине. – Зажги факел. – Хорошо, мама. Она приносит из коридора последний, уже угасающий факел и по очереди подносит его к остальным. Те начинают разгораться, мерцая и отбрасывая на коровью шкуру на полу длинные тени. Леда садится и всматривается в лицо дочери. – Ты прекрасна как никогда, – говорит она. – Микены пошли тебе на пользу. – Я бы так не сказала. Леда улыбается. – Подойди, присядь рядом со мной. Клитемнестра усаживается на овечью шкуру. Вблизи она чувствует исходящее от матери тепло и едва уловимый аромат ее кожи, напоминающий запах земли после дождя. – Что ты думаешь о девушках, которых твои братья так отчаянно любят? Клитемнестра ищет в лице матери хоть какой-нибудь намек на правильный ответ, но Леде просто хочется знать ее мнение. – Они мне понравились. – Я так и знала. У Фебы крутой нрав. Им просто не повезло. – Она берет с пола выточенный из кварца кубок, отпивает немного вина, а затем устремляет взгляд на дочь. – Я знаю, что ты убила Киниску. Клитемнестра молчит. Не похоже, что мать разгневана, просто опечалена. Между ними растягивается молчание, а затем вдруг схлопывается. – Ты всегда была умной девочкой, – говорит Леда. – Умнее всех остальных. Я думала, ты это понимаешь. Твой ум давал тебе силы быть храброй и говорить открыто. – Она вздыхает и откидывает голову на подушку. Золотые листья, вытисненные на изголовье, обрамляют ее голову как венец. – Но ты не научилась принимать поражение и не поняла, что если хочешь добиться чего-то от мужчин, нужно позволить им поверить в то, что всё решают они. – Если так должна поступать женщина, то я не хочу ею быть. Леда глубже оседает в постели. На ее руках появились новые морщины, выпирающие вены тянутся точно реки. – Но ты женщина. У кого еще есть столько же силы духа, как у тебя? С самого своего рождения ты была любимицей отца. Какой царь предпочтет дочь сыновьям? – Хороший царь.