«Хочу поймать одну. Хочу посмотреть, как они выглядят». «А что ты будешь делать потом?» «Соблазню ее, разумеется», – ответил он, и они расхохотались. В ту же ночь, когда все уснули, они улизнули из дворца и пошли к реке. Сидели там долго, пока в конце концов Клитемнестра не заснула на плече у брата. Артемида так и не появилась, а Кастор еще много лет со смехом вспоминал, как они всю ночь проторчали на холоде, мечтая увидеть богиню, которая всё равно не обратила бы на них никакого внимания. Клитемнестра чувствует, как у нее сжимается сердце. Его больше нет. Он умер, и ты должна жить с этим. У двери, ведущей в гинецей, ее поджидает Калхас. В свете факела его голова похожа на скрюченный лист больного дерева. Ей хочется просто пройти мимо, но вместо этого она спрашивает: – Пришли сообщить мне еще о чьей-нибудь смерти? – Нет, – отвечает он. – Второй ваш брат и ваши сестры проживут еще долго. – Приятно слышать. Провидец склоняет голову, словно желая повнимательнее вглядеться в ее лицо. – Я причиняю вам беспокойство? – Мне не так-то просто причинить беспокойство. – Я так и подумал. И всё же вы проявляете ко мне неуважение. Вам стоит быть осторожнее. Если вы не чтите меня, вы не чтите богов. Она никогда прежде не слышала, чтобы кто-то произносил столь зловещие слова таким сладким голосом. Это как пить отравленное вино: наслаждаешься его вкусом на языке и лишь потом понимаешь, что это яд. – Мы все по-своему служим богам. Вы убиваете овец и взрезаете им животы, чтобы посмотреть на печень, а я правлю городом и его людьми. – Правит ваш муж. – Мы оба правим. Я уверена, он с этим согласится. Калхас вздыхает, и его вздох – точь-в-точь змеиное шипение. – Занятная вещь – власть. Все мужи жаждут ее, но немногие добиваются. – Готова поспорить, сейчас вы скажете что-то о богах. – Боги не имеют к этому никакого отношения. – Что же тогда? – спрашивает она. – Кто получает власть, а кто нет? В свете факела на его испещренном шрамами лице движутся тени. Сейчас он выглядит как обычный человек, а в следующее мгновение кажется монстром. – Если спросить микенский народ, кто им правит, – говорит провидец, – что они ответят? – Царь Агамемнон, – отвечает Клитемнестра. – И всё же вы утверждаете, что правите вместе с мужем. – Есть правда, и есть ложь, на которой держится царство. Губы Калхаса кривятся в улыбке. – Да. И так же с властью. Некоторые мужи размахивают ею, точно мечом, а иные прячут ее в тени, как кинжал. Но важно то, что люди верят тому, кто ей владеет. Их тени на полу удлиняются, превращаясь в две черные реки, сливающиеся в том месте, где пол встречается со стеной. – Но вы так и не ответили, кто из людей получает власть, – замечает она. – О, бывает по-разному. Кто-то рождается в правильной семье, а кто-то понимает, что страх – это ключ, отпирающий множество дверей. – А есть подобные вам. Вы видите, что люди жаждут знания и боятся богов, и находите способ дать им то, что они ищут. – Правду богов иногда сложно принять. Но их воля всегда превыше всего. В принятии этого тоже есть определенная власть. В окно заглядывают первые рассветные лучи, и Клитемнестра поеживается. Нет времени холоднее, чем раннее зимнее утро. – Я иду спать, провидец. Она пытается протиснуться мимо него, но Калхас потной рукой хватает ее за запястье. – Вам предстоит сыграть свою роль в войне, что грядет, – изрекает он. Она стряхивает его руку, противясь порыву в ту же секунду вытереть запястье. Калхас разворачивается и уходит, и его тень следует за ним, точно собака. Следующие несколько недель дворец полнится звуками грядущей войны. Повсюду чинят и подготавливают колесницы, запрягают лошадей, мужи выкрикивают приказы. Клитемнестра покидает дворец и пробирается мимо гонцов и мужей, сооружающих щиты из бычьих шкур и бронзовых пластин. Зимний холод уступает место весне. Небо теплого белого цвета напоминает сливки. Внизу, в оружейной, Леон учит нескольких юнцов стрелять из лука. Клитемнестра ранее спросила, должен ли он ехать с остальными, а он в ответ покачал головой. «Я ваш страж и защитник, – ответил он. – Я должен быть там, где вы и ваши дети». Его слова подарили ей спокойствие, хоть она и не подала виду. Агамемнон стоит под большим дубом, у входа во дворец, и обсуждает что-то с Калхасом и двумя мужами из своего войска. Он облачен в бронзовые доспехи, в руках – шлем из кабаньих клыков. Он выглядит уставшим. Когда к ним приближается Клитемнестра, мужи уходят. Она пристально смотрит на Калхаса, приглашая его последовать их примеру, но провидец не двигается с места. – Мы собираем величайшую армию из всех, что видел мир, – сообщает Агамемнон. – Величайшую? – переспрашивает Клитемнестра. – Сотня кораблей микенцев и шестьдесят – спартанцев. Еще по сорок из Локриды и Эвбеи. Пятьдесят из Афин. Люди Идоменея сообщили, что с Крита прибудут еще восемьдесят. – Все, кто поклялся защищать Елену, обязаны явиться, – говорит Калхас. Клитемнестра замирает. Она совсем забыла о клятве. Тридцать, а может, и больше, царей и царевичей – кажется, что всё это было так давно, что она уже и не помнит, – поклялись поддержать Спарту, если случится война. Кто мог предвидеть, что замужество Елены обернется чем-то подобным? Одиссей. – Значит, вы отправили гонцов ко всем, кто был тогда там? – спрашивает Клитемнестра. – Да. И я послал Одиссея и Диомеда убедить тех… кого требовалось убедить. – Сколько кораблей у Диомеда? – Восемьдесят. И он заявляет, что аргосские мужи так хорошо подготовлены, что сражаются вдвое лучше любого другого ахейца. – А у Одиссея? – Только двенадцать. Но мне не нужны его люди, мне нужен его ум. – Когда-то ты говорил, что он тебе не нравится. – Он и сейчас мне не нравится. Но я его уважаю. Ты знаешь, что он сделал, когда мои люди прибыли в Итаку, чтобы призвать его? Клитемнестра трясет головой. – Пахал мерзлую землю и вопил. Голый. Хотел, чтобы мы поверили, будто он сошел с ума. Но я сказал моим людям привезти его любой ценой, пригрозить его ребенку. Ты ведь знаешь, что твоя сестра Пенелопа родила сына? Она прекрасно об этом знала. Гонец принес ей эту новость год назад. «Царица Итаки родила сына Телемаха». – Ты ведь не убил его дитя? – напряженно спрашивает Клитемнестра. – Нет, но мои люди уложили младенца прямо под плуг. Тогда Одиссей остановился, и всем стал ясен его план. Пригрози многоумному смертью сына, и даже он лишится хитрости. Велика храбрость – положить младенца под плуг. – Так, значит, он тоже прибудет, – говорит она. Пенелопа, должно быть, в ярости. Она больше всего на свете боится потерять мужа. В то время как я сильнее всего на свете жажду избавиться от своего. – Он хорошо послужит войску, – говорит Калхас. – В отличие от большинства, он видит вещи такими, какие они есть. Он понимает истинную натуру людей и не боится ее. Он с ней играет. Клитемнестра предпочла бы, чтобы он не вмешивался. Непросто говорить с мужем, когда предсказатель стоит рядом, вперив в них взгляд своих маленьких глаз. – Мы соберем всех в Авлиде, – говорит Агамемнон. – Когда ты отправляешься?