Довольная Эйлин складывает руки на груди. Клитемнестра вынуждает себя улыбнуться. Дочь говорила так невозмутимо и уверенно, что Клитемнестра поняла: она сделала свой выбор. Я выйду за него. Однажды Клитемнестра сказала то же самое своей матери. Она была так уверена в своем будущем. – Хорошо, – отвечает она. – Мы отправляемся завтра. А пока найди свою самую красивую тунику, Эйлин тебе поможет. Ифигения хватает Эйлин за руку, и они мигом уносятся из комнаты, окрыленные от восторга, их длинные волосы пляшут, подобно золотым и бронзовым волнам. – Я думала, Ахиллу не нравятся девушки, – говорит Электра, когда ее сестра скрывается из виду. – Кто тебе такое сказал? – спрашивает Клитемнестра. Электра пожимает плечами. – Ему понравится твоя сестра. У нее добрейшее сердце, и он это увидит, – произнося эти слова, Клитемнестра и сама слышит, что они звучат, как угроза. – Ты останешься здесь, – добавляет она. – Мои люди будут подсказывать тебе, как поступать, так что слушай их. – Разве они не должны давать советы Оресту? – Ты старше. И тебе я больше доверяю. На губах Электры появляется кроткая улыбка. – А Леон? – спрашивает она. – Леон поедет вместе с нами. Они отправляются на рассвете. После того, как они забираются в колесницу, им в ноги складывают узлы и сумы с поклажей. Из одного узла выбивается полоска вышитой ткани, Ифигения разглаживает ее кончиками пальцев. Леон берется за вожжи, лошади всхрапывают и устремляются в путь. Вскоре Львиные ворота и высокие каменные стены Микен остаются далеко позади, окутанные лучами восходящего солнца. Они едут по холмам, расцвеченным первыми красками весны: земля пестрит зеленью с желтыми крапинками, заря окрасила небо в цвет спелых персиков. Колесницу потряхивает на каменистой тропе, Леон напевает песни, чтобы скоротать время. Его красивый голос приятно ласкает слух. На ветках деревьев чирикают птицы, утро постепенно уступает место дню. Они останавливаются только чтобы освежиться у небольшой речки и съесть пироги, которые Эйлин собрала им в дорогу. Леон всеми силами старается избегать взгляда Ифигении. Когда Клитемнестра сказала, что он поедет с ними, он заметно опечалился. – Почему я? – спросил он. – Потому что ты поклялся защищать нас. – Вы всегда твердите, что вам не нужна защита. Клитемнестра чуть не расхохоталась. – А теперь нужна. В конце концов его желание быть рядом с Ифигенией взяло верх над болью от ее потери. Да и как он мог не подчиниться приказу царицы? Но теперь он говорит только по необходимости, а когда Ифигения задает ему вопросы, отвечает не глядя на нее, словно страшится заплакать от ее света. Но Ифигения ничего этого не замечает: она слишком взволнована, чтобы думать о чем-то помимо грядущего замужества. Покачиваясь в такт колеснице, она оживленно щебечет. – Эйлин сказала, что Ахилл самый быстрый из смертных. Ты знала об этом? – С каких это пор Эйлин слушает женские сплетни? – спрашивает Клитемнестра. – Еще она сказала, что его мать – богиня, – продолжает Ифигения, – и что воины обожают его. Их называют мирмидоняне, и все они выросли вместе с ним во Фтии. Клитемнестра глядит на окружающий пейзаж: каменистые холмы и поля с пасущимися на них овцами. – Ты знала, что когда мы были детьми, все в Спарте верили, что отец Елены – бог? Ифигения трясет головой. – Люди так говорят, когда никто не знает, кто настоящий родитель. «Она возлегла с Зевсом», «Он любил морскую богиню». Но Ахилл такой же бог, как и мы с тобой. Наконец на горизонте показывается искрящееся в солнечных лучах море, а за ним и побережье Эвбеи. Как только они сходят с колесницы у самой границы лагеря, в самом воздухе что-то меняется. Жар льнет к их телам, туники прилипают к спинам. Клитемнестра понимает, что дело в ветре. Его нет. Леон утирает пот со лба и посылает ей недоуменный взгляд, но Ифигения ничего не замечает. Она подскакивает, разинув рот. – Мама, смотри! Береговую линию заполонили корабли всех форм и цветов, а на суше до самого горизонта раскинулось море шатров, между которых снуют тысячи мужей. Виднеются судна из Крита, Итаки, Аргоса, а по центру лагеря стоят микенские корабли, радуя взгляд багрянцем и золотом. Морская гладь, виднеющаяся за скоплением кораблей, плоская, как серебряный клинок. Ифигения расплетает волосы, позволив им свободно струиться по спине, и взбирается обратно на колесницу. «Поехали», – говорит она. Леон неохотно берется за поводья, Клитемнестра встает рядом с дочерью, и они въезжают в лагерь, окутанные ослепительными лучами палящего солнца. Внутри царит хаос. Воины переставляют колышки и перетягивают пологи, перекладывают знамена и оружие. Служанки, которых наверняка забрали из попутных деревень, развешивают выстиранные туники и накладывают в миски еду. Неподалеку соорудили отхожее место, смердящее, как сама смерть, и уже облюбованное мухами. Между шатров с лаем снуют и что-то вынюхивают тощие псы. Завидев колесницу, воины расступаются, освобождая им путь к царскому шатру. Он расположен между развевающимся знаменем Агамемнона и открытым пространством, похожим на площадь, с черным каменным алтарем. Солнце беспощадно сверкает на камне, и Клитемнестра представляет, как дотрагивается до него и обжигает руку. Они сходят с колесницы. У шатра выстроилась шеренга стражников, им жарко в тяжелых доспехах, на коже проступает пот. Они отвешивают поклон и приглашают их войти в шатер. Клитемнестра медлит в нерешительности, но Ифигения не раздумывая устремляется внутрь, и им с Леоном ничего не остается, кроме как последовать за ней. В просторном шатре всё сверкает. Куда бы ни упал взгляд Клитемнестры, всюду поблескивает золото: треножники, топоры, кубки и булавки. Золотом покрыты даже опоры, на которых держится полог над троном Агамемнона. Он, кажется, обрадован ее появлением, в выражении его лица сквозит даже некоторое облегчение. С чего бы? Ты ведь был уверен, что я приеду. Вокруг него в креслах восседают другие цари, но их не так много. Наверняка самый тесный круг, лишь самые доверенные лица. По правую руку от брата сидит Менелай, а по левую руку от своего царя – Диомед. Рядом с ним – Идоменей с подведенными глазами и блестящей шевелюрой и Одиссей: улыбаясь, точно хитрый кот, с кубком в руке, он восседает в своем кресле точно на троне, навалившись на подлокотник. Она узнает и других мужей: старого Нестора, гиганта Аякса и лучника Филоктета. Там же, притаившись в тени, стоит Калхас, а на столе рядом с ним – какая-то мертвая птица. Ахилла нигде не видно. Агамемнон поднимается и широко разводит руки, нацепив радостную улыбку, которая совсем ему не подходит. Ифигения бросается к нему в объятия. – Добро пожаловать, – говорит он. – Я рад, что вы добрались до Авлиды. – А я рада помочь, отец, – отвечает Ифигения. Она говорит медленно и спокойно, словно отрепетировала свою речь в дороге. – Уверена, что праздник по случаю свадьбы подбодрит всю твою армию. Агамемнон выпускает дочь из объятий. Диомед и Менелай обмениваются взглядами, но Клитемнестре неведомо, что они значат. – Мои люди проводят вас в ваши покои, – добавляет Агамемнон. – Чтобы вы могли подготовиться к завтрашнему дню. – А где царевич Ахилл? – спрашивает Клитемнестра. В ответ повисает болезненная тишина. По какой-то причине никто из мужей не желает с ней говорить. Затем Одиссей расплывается в улыбке: – Наш царевич отдыхает. Во Фтии это обычное дело – не видеть невесту до самого дня свадьбы. Ифигения чуть не подпрыгивает от радости. Клитемнестра переводит взгляд на Одиссея, но его глаза больше ничего не говорят. Она кивает и выходит из шатра следом за проводником. Вечером Агамемнон сам приходит к ним. Увидев отца, Ифигения, корпевшая над своим свадебным платьем, бережно откладывает наряд в сторону, но Агамемнон так и остается стоять у входа, осматривая их шатер, словно никогда в жизни такого не видел. – Я пришел сказать тебе, чтобы ты хорошенько отдохнула. Завтра придется подняться очень рано. – Он избегает смотреть на Клитемнестру и вяло улыбается дочери. – Хорошо, что ты согласилась это сделать, согласилась нам помочь. – Я счастлива сделать это, отец, – отвечает Ифигения. – Расскажи мне побольше об Ахилле? – Завтра ты сама его увидишь, – бросает Агамемнон. – А сейчас отдыхай. Он уходит так же спешно, как пришел. Ифигения некоторое время не двигается с места, словно ожидая, что отец вернется, а когда понимает, что они всё-таки остались одни, усаживается на пол, скрестив ноги. – Иногда я не понимаю отца, – говорит она. Клитемнестра доедает мясо, поглядывая на фигуру Леона, охраняющего шатер. С самого приезда его не оставляет тревога, он с подозрением всматривается в лицо каждого, кто попадается навстречу. Она знает, что Леон хочет пусть даже краем глаза увидеть Ахилла, но она приказала ему держаться рядом с Ифигенией: в лагере слишком много воинов, слишком много одиноких мужей. – Он ведет себя так, будто ему на всё плевать, – продолжает дочь. – Даже на меня. Клитемнестра ставит миску на стол. – Ты его дочь. Разумеется, ему на тебя не плевать. – Она чувствует укол ненависти к супругу – по его вине ее красивая, великодушная дочь чувствует себя нелюбимой. – Ты особенная. В мире нет никого, кто похож на тебя. Ифигения улыбается, но ее тут же одолевает зевота. Восторги прошедшего дня пошли на убыль, им на смену явилась усталость. Дочь укладывается на паллету [7] и вытягивает свои изящные длинные ноги. – Ты не могла бы задуть лампу, когда ляжешь? – просит она. – Конечно. – Клитемнестра поглаживает дочь по голове, и та, потянувшись, расслабляется. Затем она подходит к светильникам и задувает их один за другим. Шатер погружается во мрак, и Клитемнестра выходит наружу – поразмышлять под звездами на берегу моря. Даже ночью на берегу жарко, как в горниле. Море безмолвствует, лишенное ветра. Она шагает по песчаным дюнам, трава-песколюбка щекочет ей стопы. Многочисленные клинки в лунном свете напоминают руки, в отчаянии тянущиеся к чему-то в темноте, а корабли выжидающе нависают над водой, словно морские птицы. – Пришла в надежде на освежающий ветерок? Она оборачивается. Одиссей тенью маячит позади, хотя она узнала бы его где угодно – эту расслабленную позу и голос с веселыми нотками. В руках он держит дорогой кубок, украшенный тускло поблескивающими в темноте камнями. – И давно здесь так? – спрашивает она. – Без ветра. – Со второго дня после нашего прибытия. Мы проснулись, а воздух стал таким тягучим, что мне показалось, будто у меня на шее сомкнулись пальцы мертвецов. – Пока не вернется ветер, вы не сможете отплыть. – Остается надеяться, что Борей вскоре осчастливит нас своим появлением.