Бог ветра, раздуватель парусов. Какое-то время они стоят, молча уставившись в море. Сложно думать о чем-то в такой жаре. – Как поживает Пенелопа? – спрашивает Клитемнестра. – Твоя сестра в порядке. Умна и прекрасна, как и прежде. Я до сих пор не могу понять, как она согласилась выйти за меня. Клитемнестра берет кубок у него из рук и отпивает вина. – Теперь, когда ты ее оставил, она, пожалуй, скажет то же самое. Одиссей пожимает плечами: – Она будет править вместо меня. Итака осталась в самых надежных руках. Ты бы видела ее… Эта женщина знает больше тайн, чем все мои соглядатаи вместе взятые. – Он улыбается собственным мыслям. – Разумеется, она их не выдает. Молчит, как могила. Но я подозреваю, что люди повинуются ей именно потому, что знают – в любую секунду она сможет разрушить их жизнь, если захочет. Кислое вино пощипывает язык, но она всё равно отпивает еще. Одиссей забирает свой кубок обратно. – Боюсь, что если ты выпьешь мое вино, я перестану быть многоумным. – Ну, теперь у Агамемнона есть другие мужи, чьим умам он доверяет, – отшучивается она. – Скоро тебя сместят. – И кто же займет мое место? Диомед, который не отличит змею от ящерицы? – Калхас. – Ах, ну да, конечно, – смеется Одиссей. – Но твоему мужу скоро наскучат его мрачные предсказания. Вчера он посмотрел на какие-то овечьи кости и сообщил нам, что война продлится куда дольше, чем ожидается. – А что говорят остальные? – Большинство ему верит, для них он – глас богов. Другим, вроде Идоменея и Ахилла, хватает ума просто кивать, когда он говорит. Они понимают, что в каком-то смысле мы все в его власти. Что, если однажды он проснется и объявит всем, что боги гневаются именно из-за них? – Ты думаешь Ахилл достоин моей дочери? – спрашивает она. Он приглаживает волосы ладонью. – Я бы сказал, да. Он молод, красив и, к несчастью для нас, добр сердцем. – Не лучшее качество для войны. – Но идеальное для брака. Его слова плывут в тягучем воздухе, устремляясь к морю. Клитемнестра чувствует, что в них что-то скрыто; гнилой корешок, что прячется глубоко под землей. Она собирается попросить его рассказать больше, но в этот момент Одиссей разворачивается, собираясь уйти. – Прошу прощения, но мне нужно спланировать кое-что по просьбе твоего супруга. Завтра сама увидишь. Его крепкая фигура удаляется в сторону палаток и в конце концов исчезает, оставляя за собой лишь винный шлейф. Клитемнестра входит в море. Вода плещется у икр, пальцы утопают в песке. Зайдя по колено, она задумывается о Елене и Касторе. Одна исчезла, другой мертв. Одна во вражеском городе, другой – в гробнице. Ее мать всегда говорила, что мертвые никогда не уходят насовсем. Иногда они наблюдают за нами, а иногда хотят нам что-то сказать. «Они могут таиться в деревьях, прятаться под корой, или в море, в каждой волне». Клитемнестра стоит в теплой воде и надеется, что за ней кто-то наблюдает. Но волн нет, нет и шепотков. Она возвращается в шатер. Ее будят рано утром. Леон осторожно трясет ее за плечо, и она, моргая, с трудом открывает глаза в темноте. Рассвет еще не наступил, она не проспала и трех часов. – Одиссей зовет вас в свой шатер, – шепчет Леон. Клитемнестра утирает лоб рукавом. Кругом всё та же тошнотворная влажность. Ветер не вернулся. Рядом с ней, тяжело вдыхая горячий воздух, спит Ифигения. Ночью она ворочалась во сне. – Останься с ней, – отвечает она, вставая и разглаживая руками тунику. – Я пойду с вами, госпожа. Снаружи есть еще стражники. – Нет нужды. – Я знаю. Но я не доверяю этому мужу. Клитемнестра улыбается. – Одиссей – мой старый друг. Веди меня к нему. Все костры на берегу потухли. Некоторые воины устроились спать прямо на песке, надеясь хоть немного охладиться у воды. Никто не обращает на них внимания, прохладный песок заглушает звуки шагов. У шатра Одиссея дремлют трое стражников. Они и бровью не ведут, когда Клитемнестра проходит мимо них. Одиссей вполне бодр: сидит за столом, на котором разложены какие-то карты. С ним в шатре еще двое мужей, на поясах у обоих висят кинжалы. Должно быть, они обсуждали тактику наступления. – А вот и ты! – восклицает он при виде Клитемнестры. – Надеюсь, тебе удалось поспать. – Клитемнестра неопределенно пожимает плечами. Одиссей кивает в сторону Леона: – Зачем ты его привела? – Это имеет какое-то значение? – спрашивает Клитемнестра. – Конечно, если ты не собираешься меня убить, а я надеюсь, что не собираешься. В его глазах вспыхивает искра, подобная молнии, – мимолетная и яркая. Она исчезает так же быстро, как и появляется. – Для меня это было бы слишком низко, – отвечает Одиссей. – Ты бы и не справился, – добавляет она с улыбкой. Он ухмыляется в ответ. – Ты, наверное, задаешься вопросом, зачем я поднял тебя так рано. – Он указывает на свободное кресло, и она садится. Леон встает у нее за спиной, точно статуя. – Как ты знаешь, среди людей растет недовольство. Жара, нетерпение, стычки… – Одиссей взмахивает рукой. – Ты ведь помнишь, что именно по этой причине нас сюда и позвали? Поднять боевой дух армии свадебным пиром. – Да-да, – отвечает Одиссей. – Но Агамемнон испытывает затруднения с принятием некоторых сложных решений. Как ты сама вчера заметила, мы не можем отплыть без ветра. – Почему бы вам не спросить совета у Калхаса? – саркастично спрашивает Клитемнестра. – У него определенно есть какое-нибудь божественное решение. Одиссей едва заметно улыбается. – Ты права. Оно у него есть. – И какое же? – Калхас говорит, что боги требуют жертву. Ты же знаешь, провидцы просто обожают кровь. Клитемнестра смеется, но не может взять в толк, какое отношение это имеет к ней. Снаружи брезжит рассвет. Палатка уже начинает нагреваться. – Знаешь, что сделал твой муж, чтобы заставить меня участвовать в этой войне? – спрашивает Одиссей, почесывая затылок. – Ты наверняка помнишь, что тогда в Спарте я не приносил той злосчастной клятвы. – Я знаю, что он сделал, – отвечает Клитемнестра, но Одиссей продолжает: – Когда его люди прибыли на Итаку, я притворился, что сошел с ума. Я не хотел отправляться на войну. У меня только что родился сын, да и Пенелопу, как ты знаешь, вечно терзают страхи о том, что я ее покину. – Одиссей усмехается собственным мыслям. – «Я сойду с ума», сказала моя умная жена, и тогда я решил изобразить, что сошел с ума, чтобы люди Агамемнона оставили нас в покое. Я сорвал с себя одежды, вышел голым на холод и начал вспахивать скованную морозом землю. В первый день они смеялись надо мной. Они почти что поверили в мое представление – я могу быть очень убедителен. Но на второй день они пошли во дворец, вырвали Телемаха из рук Пенелопы и бросили на землю прямо под плуг. Лезвие едва не рассекло его нежное тельце, прямо вот здесь. – Он дотрагивается до своего живота. – Тогда я остановился, поднял Телемаха на руки и сказал, что отправлюсь на войну. Можешь представить, в каком отчаянии была Пенелопа, хотя, конечно, она этого не показала. Моя жена не любит тревожить других своими чувствами. – Мне грустно это слышать, – отвечает Клитемнестра. Она чувствует, как усталость расползается по ее костям, словно хворь. У нее кружится голова: наверняка от жары и отсутствия сна. На шеях и руках мужей поблескивает пот. – Нам всем приходится чем-то жертвовать, – пожимает плечами Одиссей. – Я пожертвовал своим временем с женой и сыном, возможностью увидеть, как он вырастет. – Я уверена, что ты увидишься с ним снова. – Она встает, чтобы взять воды, жара становится удушающей. Один из мужей тоже порывается встать, но Одиссей останавливает его взмахом руки. Странный жест. Клитемнестра отпивает воды и освежает лоб. Пора идти к Ифигении, ведь свадьба через несколько часов. – Я пойду, – говорит она, улыбаясь Одиссею. – Помогу дочери подготовиться. Она ждет, когда его лицо расплывется в очередной хитрой улыбке, а вокруг глаз соберутся морщинки. Но лицо Одиссея так и остается бесстрастным. Он собирается что-то сказать, но вдруг в его глазах что-то мелькает, и он лишь холодно произносит: «Пора». Прежде чем Клитемнестра успевает понять, что происходит, его люди вскакивают со своих мест и обнажают мечи. Она без раздумий тянется за своим, но в ее руке пустота: она оставила свой меч в шатре. Леон закрывает ее собой, крепко сжимая в руке короткий кинжал. – Возвращайтесь в палатку, госпожа, – велит он. Она медленно поворачивается, чтобы сделать, как он сказал. Но выход закрыт: трое стражников, дремавших снаружи, уже стоят на ногах, преграждая ей путь. Должно быть, они только притворялись спящими. Она обескураженно смотрит на Одиссея. Он глядит на нее в ответ. – У нас есть два пути, – говорит он на удивление резко, – вы сложите оружие и останетесь здесь… – Где Ифигения? – спрашивает Клитемнестра. – …или, боюсь, мне придется оставить вас здесь в беспамятстве. – Где она? – повторяет Клитемнестра. – Отвечай, или, клянусь, я зарежу тебя на месте. – У тебя нет ножа, – рассудительно замечает Одиссей.