Они долго сидели там, в траве, а потом Леон ушел и вскоре вернулся с куском влажной ткани. Он опасливо приблизился к ней, как подбираются к раненому зверю. Она смирно терпела, пока он вытирал ей лицо и руки, волосы и ноги, пока не оттер всю грязь и кровь. Ее успокоила его забота, и она всмотрелась в его темные глаза цвета древесной коры, уверенные и надежные. Закончив, он отложил тряпку и разрыдался. Его дыхание вырывалось из груди приглушенными хрипами, как у воина, раненного в бою. Она никогда раньше не видела, чтобы мужчина плакал. Она притянула его к себе, и его голова затряслась у нее на плече. – Ее больше нет, – прошептала она. – Ее нет. Он заплакал еще надрывнее, и она подумала о том, как холодны его руки. Когда он наконец успокоился, на небе уже показались звезды. Он посмотрел на нее снизу вверх, его заплаканное лицо было сплошь покрыто синяками. Он смотрел на нее так, как будто и не видел ее, или как будто увидел впервые – трудно было сказать. Затем он подался вперед и поцеловал ее. Она приоткрыла рот в ответ. Он дрожал, и она попыталась успокоить его. Она схватила его за руки так сильно, как только могла, зная, что боль доставит ему удовольствие. Она знала это, потому что сама жаждала того же – и он дал ей это. Они сорвали друг с друга одежды и вздрогнули, прикоснувшись к ранам друг друга. Пока он двигался внутри нее, она плакала, вспоминая его чуть живое тело в шатре Одиссея, одно из последнего, что она видела перед тем, как ее мир развалился на части. 26. Незнакомец В мегароне ранним утром пусто и тихо. Клитемнестра, завернувшись в рысью шкуру, восседает на высоком троне Агамемнона, пока слабый свет от очага танцует на фресках. Из аванзала выходит мужчина, один. Он не из стражи – на нем ни золотых доспехов, ни пилоса [8], лишь длинная темная накидка. Он похож на беглеца. У него за спиной появляется Леон, хватает мужчину за руку и тянет его назад. – Ваша милость, – говорит он, – это тот человек, который отказывается называть свое имя. – Впусти его, – приказывает она. Леон отступает в сторону, мужчина проходит мимо ванночки для омовения ног и входит в залу. На поясе у него длинный меч, а из-под капюшона выбиваются пряди золотисто-каштановых волос. – Клитемнестра, – говорит он. – Я пришел сюда, чтобы просить вашего гостеприимства. Она едва заметно вздрагивает. Никто не обращался к ней по имени уже много лет. Кем бы ни был этот муж, он отказывается признавать ее царицей. Вор или предатель. – Открой свое лицо, – приказывает она. Гость колеблется, ощупывает рукоять своего меча, но в конце концов исполняет ее приказ. Их взгляды встречаются. Его сине-зеленые глаза напоминают вечнозеленые деревья, скованные морозом. Он похож на кого-то, но она не может вспомнить, на кого именно, и просто ждет, когда гость заговорит. Он окидывает взглядом фрески, задерживается на изображении воинов, преследующих испуганных львов. В тусклом свете очага вытянутые тела зверей отливают золотом, а волосы воинов темны, как пепел. – Я всегда находил эту сцену немного фальшивой, – замечает он. – Львы так не убегают. Он ведет себя беспокойно, словно в любой момент готов пуститься в бегство или броситься в атаку. Клитемнестра оценивающе смотрит на него. «Я тоже всегда об этом думала», – хочет сказать она, но вместо этого спрашивает: – Ты уже бывал здесь? – О да, – отвечает он, переводя на нее взор. – Не единожды. – Тогда ты знаешь, как нужно обращаться к правителю, когда стоишь перед ним. Незнакомец стискивает челюсти. Он не кажется злым. Не больше чем недовольный мальчишка. – Разве не Агамемнон царь Микен? – Это так. А я царица. Он указывает рукой на пустое место рядом с троном ее мужа, но ничего не говорит. – Ты приходишь сюда просить убежища, но отказываешься поклониться царице. Он снова стискивает зубы. – Как только я назову свое имя, вы меня отошлете, так к чему кланяться? – Но я еще тебя не отослала. Закон гостеприимства запрещает это. – Она использует слово ксения, закон уважения, оказываемого гостям, который никто не может нарушить, даже боги. – Есть и более важные законы. – Какие же? – сурово спрашивает Клитемнестра. – Закон отмщения. Она откидывается на спинку трона, подозревая, что сейчас он обнажит меч, но гость по-прежнему стоит неподвижно. – Ты нанес какое-то оскорбление моей семье? Незнакомец не отрывает от нее взгляда своих необычных глаз. В Спарте детей, рожденных с таким цветом глаз, считали ущербными. – В прошлом я оскорбил вашего мужа, – отвечает он. Похоже, незнакомец чего-то ждет. Насмешки или наказания – сложно сказать. – Ты знаешь, что даже если ты оскорбил моего мужа, я обязана позволить тебе остаться во дворце. – Я не хочу, чтобы меня убили во сне, моя госпожа, – усмехается муж. Его слова звучат как издевка, но она всё равно довольна. – Этого не случится. Даю тебе слово. Незнакомец склоняет голову набок и сжимает кулаки. Она понимает, что он не доверяет ее словам. – Леон, – зовет она, – позови Эйлин, пусть омоет этому человеку ноги, и тогда мы сможем поприветствовать его как следует. Леон уходит, звуки его шагов эхом долетают в зал из коридора. Другие стражники занимают его место у дверей, с подозрением поглядывая на гостя. – Вам омоют ноги, и мы примем вас, как полагается, – говорит она, – а затем вы назовете мне свое имя. – Да, моя госпожа. – Снова издевка. Они молча ждут, пока Леон приведет Эйлин. Не сводят взгляд друг с друга. Волосы незнакомца торчат в разные стороны, словно их обрезали кухонным ножом. Они едва скрывают шрамы на его лице: один на переносице, другой на скуле, рядом с глазом. Он смотрит на нее, слегка наклонив голову, как будто боится. Она гадает, что он пытается в ней высмотреть. – Для мытья всё готово, моя госпожа. – Леон отступает в сторону и пропускает вперед Эйлин с тряпкой в руках, ее рыжие волосы заплетены в длинную косу. Улыбаясь Клитемнестре, она делает несколько шагов вперед, но затем замечает незнакомца и замирает на месте. Она его знает. – Омой ноги этому человеку, Эйлин, – приказывает Клитемнестра. Эйлин поспешно опускается на колени перед незнакомцем. Пока она развязывает его сандалии и омывает ноги, Клитемнестра всматривается в его лицо, ища хоть какой-то намек на то, что он тоже узнал Эйлин, но гость, похоже, не помнит служанку. Впрочем, Эйлин сильно изменилась с тех пор, как Клитемнестра появилась во дворце, а значит, кем бы ни был этот человек, он не появлялся в Микенах много лет, иначе Клитемнестра тоже узнала бы его. Вдруг она понимает, кого он ей напоминает. Эйлин насухо вытирает ноги гостя чистой тканью и завязывает его сандалии, а затем тут же спешит скрыться в полумраке аванзала. Незнакомец поворачивается к Клитемнестре: – Раз вы поклялись дать мне убежище, я назову вам свое имя. – Нет нужды, – с прохладцей отвечает она. – Ты Эгисф, сын Фиеста, двоюродный брат моего мужа. Он вздрагивает. Двигает челюстью, словно жует язык. Позади него Эйлин наблюдает за разыгрывающейся сценой, прикрыв рот ладонью. – Вы очень умны, – отвечает он. – А ты очень глуп, если решил, что можешь явиться сюда и утаить, кто ты такой. – Я прожил в тени лесов и дворцов много лет. Меня не узнал ни один муж. – Но я не муж, – отвечает она с улыбкой. Он улыбается ей в ответ, не в силах сдержаться. Улыбка кажется чужеродной на его лице, словно не появлялась там много лет. Она обнажает другую его сторону, более ребяческую, менее настороженную. – Вам рады в этом дворце, – говорит она. – Никто не причинит вам вреда. Ступайте. Мы с вами встретимся за ужином. – Моя госпожа, – отвечает он с легким поклоном, а затем резко разворачивается и уходит прочь. Она наблюдает, как он удаляется, минуя фрески и колонны. Она не может распознать охватившее ее ощущение, словно в ней внезапно вспыхнуло пламя и теперь сжигает ее изнутри. После девяти лет страданий и интриг это неожиданно. К добру это или нет – она узнает совсем скоро, но как бы там ни было, ее меч при ней и она не боится нанести удар. К тому времени, когда она заканчивает принимать просителей, ужин уже почти готов. Коридоры наполняют ароматы лука и пряностей, от которых урчит в животе. Она отпускает из мегарона всех, кроме Эйлин, и приказывает закрыть двери. Когда в опустевшем зале воцаряется тишина, она устраивается у очага и приглашает служанку присоединиться к ней. – Когда-то ты рассказывала мне, что Эгисф не был так жесток, как другие члены его семьи, – говорит она, – и что ты не боялась лишь его одного. Но он заявляется сюда с мечом на поясе и отказывается называть меня царицей. Мне стоит ему доверять?