По-прежнему беспокоило Цердаря поведение Надежды Милютиной и ее брата Кащенко, требующих привлечения к суду виновных в их ограблении. Необходимо было с ними провести серьезный разговор, и Цердарь, не откладывая дело в долгий ящик, решил посетить Надежду. Милютина оказалась дома. Увидев в глазок Цердаря, она ему не позволила зайти в квартиру, а позвонила брату, попросив его срочно приехать, и опять подошла к двери. Она открыла ее, когда на лестничной площадке появился брат. Цердарь, переступив порог, сказал леденящим голосом: — Что тебе нужно, стерва? — Я уже вам говорила, что буду настаивать, чтобы вас посадили в тюрьму. Это то место, которое вы давно заслужили! — возбужденно воскликнула Надежда. — Ну, сучка, я запомню твои слова! Будешь плакать кровавыми слезами, — не сдерживаясь, прорычал Цердарь. — Но-но, потише! — предупреждающе крикнул Кащенко, заслоняя собой сестру. — Уйди, гнида, не действуй на нервы! Покалечу! — Цердарь оттолкнул его и направился к двери. В отделе у своего рабочего кабинета Виктор Александрович увидел Красного с телохранителем Москвой, которого знал еще с лейтенантских времен. С Красным у него связано многое: многолетнее сотрудничество, идущее на пользу обеим сторонам, но главное, чего он никогда не сможет забыть, — своего падения. После окончания Омской высшей школы милиции Цердарь был назначен оперуполномоченным отдела уголовного розыска города Светловска. Виктор Александрович работал с увлечением и постепенно выдвинулся в число лучших сотрудников. Но судьбе было угодно скрестить его жизненный путь с вором в законе Красным, держателем общака, верховным судьей при разборках преступных групп и их авторитетов. Москва, человек циничный и жестокий, ранее дважды судимый за убийства, в одном из ресторанов без всякой причины избил студента Светловского университета. Расследование этого дела было поручено Цердарю. Красный решил сам уладить этот вопрос, нашел причину для знакомства с молодым неопытным офицером, сдал ему мелкую шушеру и сумел втереться в полное доверие. Виктор Александрович не один раз бывал у него дома, принимал участие в застольях, общался с легкомысленными созданиями женского пола, которых приглашал хозяин квартиры, а после ухода всегда находил в кармане крупную сумму денег, равную полугодовому окладу опера. И, наконец, тот памятный разговор с Красным, когда Цердарь понял, что он в полной власти этого человека. Выбирать было нечего: или тюрьма, или дальнейший скользкий путь, который в конце концов тоже может привести на скамью подсудимых. Москва остался на свободе, а Виктор Александрович, слава богу, смог дослужиться до заместителя начальника отдела и считался одним из лучших оперативников, в чем ему немалую помощь оказывал его друг. — Здравствуй, Жора, — поздоровался Цердарь с поднявшимся с места Красным, — заходи. — Что, Витек, спалился? — спросил он. — Да, дело швах. Рыков вцепился в меня мертвой хваткой и продолжает раскрутку по видеоаппаратуре Милютина. В своих корешах я уверен. Они не продадут, — пояснил Цердарь, невольно употребляя уголовный жаргон, — однако это делу не поможет. — Что ты думаешь предпринять? — задал новый вопрос Красный. — Подключил все связи. Сергей поступил так же, но где-то что-то не срабатывает, — ответил Виктор. — Но ждать сложа руки нельзя. Надо использовать все, что можешь, иначе загремишь в тюрягу, — заметил Красный. — А что еще можно сделать? Продумывал различные варианты, однако все оказались бесполезными. Жена Милютина и ее брат-сучонок стоят на своем, хотя сам Милютин пока молчит после встряски, которую я ему устроил. Молю господа Бога, чтобы не добрались до всего остального. — Доберутся, если будешь пассивничать. Постараюсь тебе помочь. Дай адреса свидетелей. С ними поработают мои мальчики. Я больше, чем ты, заинтересован в сохранении тебя на этой должности. А сейчас возьми, что тебе причитается, — и пока Цердарь записывал адреса Милютиной и ее брата, Красный из заднего кармана брюк достал бумажник и отсчитал определенную сумму денег. Передав адреса и смахнув деньги в ящик стола, Виктор с сомнением проговорил: — Есть ли смысл применять физическое воздействие к свидетелям? Во-первых, можно попасть в неприятную историю, а, во-вторых, это убедит команду Рыкова в моей виновности. — Чего тебе бояться? Результат один — суд, а потом колония, но если они изменят свои показания, то есть шанс вывернуться. Не боись, Витек, сработаем по высшему классу. Пошлю таких оглоедов, что от одного их вида свидетели наложат в штаны и будут говорить то, что нам нужно. — Ну ладно, попробуй. Может, что и сработает, — согласился Цердарь. — Что нового в ментовском мире? — спросил Красный, гася очередную сигарету в пепельнице. Этот вопрос его постоянно интересовал, и при каждой встрече свой разговор он начинал с него. — Серьезного ничего нет, на что бы стоило обратить внимание. Рыков и министр потихоньку комплектуют аппарат министерства профессионалами с мест. Многих наших друзей переводят на другие должности, чаще всего к нам в управление. Предупреди своих ребят быть осторожными в пятницу, субботу и воскресенье. В эти дни с восемнадцати часов отделы милиции будут проводить рейды. Вот, пожалуй, все новости. — Спасибо, Витек. Но ты зря так скептически относишься к комплектованию министерства профессионалами. Если они будут продолжать так и дальше, то моим корешкам придется ох как туго! Опытного мента не проведешь, не то, что номенклатурного мудака. Да-а, могут наступить худые времена. И то, что происходит с тобой, не случайность. Идет чистка, дорогой мой корешок, только нам от этого не легче, — постукивая пальцами по столу, говорил Красный. Его худое, с впалыми щеками лицо посуровело. — Может быть, ты и прав. С твоими доводами не согласиться нельзя, — признал Цердарь. В тот же день Красный дал поручение своим подручным Громобою и Малышу — высоким широкоплечим амбалам лет тридцати, с прямыми сальными волосами до плеч и полными круглыми лицами — заняться свидетелями и потерпевшими. Им необходимо было изучить образ жизни Милютиной и Кащенко, после чего провести акции запугивания, а если возникнет необходимость, то и избиения — только в подходящем для этого дела месте. Получив адреса, оба заверили все сделать в лучшем виде и отправились выполнять задание. Прибыв к девятиэтажному дому, они решили посетить квартиру Милютиной и поговорить с хозяйкой. Однако та дверь не открыла, увидев через глазок двоих незнакомых мужчин. Потоптавшись перед дверью и еще раз позвонив, но не получив ответа, Громобой и Малыш направились по месту жительства Кащенко. Того также не было дома. Долго прождав на улице, они наконец заметили молодого парня, входящего в подъезд и по описанию похожего на брата Милютиной. Малыш его догнал на втором этаже. — А ну, погодь, туды-сюды, поговорить надо, — взяв за рукав парня, остановил его Малыш. — Ты Кащенко? — спросил он. — Ну Кащенко. А тебе чего надо? — Очень хорошо, что ты Кащенко. Пойдем. Поговорить надо. — А если не пойду, что будет? — Не мельтеши. Очень советую, туды-сюды, выйти со мной на улицу. Кащенко колебался, но, посмотрев на Малыша, решил с ним не связываться и выполнить его, скорее, не просьбу, а приказ. Громобой их ждал на скамейке у детской площадки. — Вот он, Кащенко, — представил Малыш. — Отлично. Вот ты-то нам и нужен. А разговор будет такого порядка. Ты закладываешь наших друзей, а это никому не прощается. Тебя предупреждали и просили, чтобы ты отказался от своих показаний, но ты, сучонок, начхал на предупреждение, за что больно бьют. Как считаешь, бить тебя или добровольно заявишь следователю, что оклеветал наших корешей? Кащенко молчал. Он смотрел на этих широкоплечих мордатых мужчин, в их пустые глаза и знал, что ждать пощады не следует. Они пришли не просить, а требовать одного — сокрытия правды от следствия, и любыми путями добьются своего. — Что молчишь, гаденыш?! — сквозь зубы прошипел Малыш. — Мы не дадим тебе мудрить по-своему, а заставим выполнять то, туды-сюды, что скажем. Вильнешь в сторону — будешь бит, а это мы прекрасно делаем. Кащенко продолжал молчать и с тоской смотрел на детскую площадку, где в песочнице играли беззаботные дети, обласканные летним заходящим солнцем. — Послушай ты, хиляк, если будешь играть в молчанку, мы сейчас начнем свою воспитательную работу и отделаем тебя так, что мама родная не узнает, — Громобой, не поднимаясь с места, левой рукой подтянул к себе Кащенко, а правой нанес удар в челюсть. Малыш с другой стороны врезал подзатыльник. — Подождите, подождите! — воскликнул Кащенко. — Я подумаю. — Думай, еще есть время, но завтра утром ты должен быть у следователя и отказаться от своих показаний. Предупреди свою сестру. Если она не поступит так же — плакать будет всю жизнь! Мы ее не только изувечим, но трахать будем до полусмерти. Уловил? — Громобой повернул к себе потерпевшего и посмотрел в глаза. — Я все понял. Сестре ваши слова передам. Но кто возместит нам убытки? — Вот это деловой разговор. Сделаешь, как сказано — в накладе не останешься. — Громобой, а за ним Малыш поднялись и, не прощаясь, направились из двора. Кащенко еще долго сидел, обдумывая создавшееся положение, и пришел к выводу, что надо посоветоваться с сестрой. Надя была дома. Внимательно посмотрев в глазок и увидев, что брат один, она впустила его в квартиру. Еще с порога он сообщил об избиении его двумя неизвестными мужиками, которые требуют изменить показания, в противном случае обещают оставить калекой. — Значит, Цердарь выполняет свою угрозу. Ну что ж, посмотрим, кто окажется победителем, — на удивление спокойно заявила Надя. — Ты не видела этих мордоворотов. Они что угодно сотворят! Угрожали тебе изнасилованием! — возмущаясь ее спокойствием, воскликнул Кащенко. — Не паникуй, Лева, ты же мужчина. Если ты думаешь выполнить их требования, то обещаю: я не отступлюсь. Цердарь хочет нас запугать и опять выйти сухим из воды. Не выйдет! Меня угрозами не возьмешь! Он добивается своего, а я — своего. Это дело принципа, — спокойным тоном сказала Надежда. — Что за упрямая баба! Пойми, эти сволочи не отступятся и пойдут на крайние меры, — Лева взволнованно заходил по комнате, то сжимая, то разжимая руки. — Кстати, они обещали возместить все наши убытки. Разве это плохо? Ну скажи, зачем нам лишние приключения? Надя сидела на диване, упрямо нахмурив брови. — Левушка, ты многого не понимаешь. Если бы среди них не было Цердаря, может быть, я и поступила бы так, как предлагаешь. Но он милиционер-преступник, и сколько принес мне горя — ты знаешь. Я хочу отправить эту противную морду в тюрьму и добьюсь своего, чего бы это мне ни стоило. Поэтому не уговаривай меня. Боже, как я ненавижу эту тварь! — с ненавистью проговорила она. — В тебе говорит не благоразумие, а ненависть. Но поверь — ведь это глупо! Мужики, которые меня избили, настоящие уголовники. Понятие о жалости для них — пустой звук. В отношении тебя прямо заявили, что изнасилуют. Тебя это не пугает? — Не пугает. Можно выйти из любого положения и из этого тоже. Я перееду к тете Соне и тебе советую поступить так же. — Тебе проще. Ты не работаешь, а что делать мне? Они меня поймают около завода. Что со мной тогда будет, представляешь? — Ну что ты всего боишься, Лева? Нужно быть более осторожными, только и всего. О случившемся расскажем следователю Шамшурину. Они тоже что-нибудь предпримут. Но что бы ни случилось — я не отступлюсь. Больше не уговаривай меня. Бесполезно. Ужинать пора. Пойдем, накормлю, — предложила Надежда брату. Тот понуро поплелся за ней на кухню. * * * После подписания совместного приказа прокуратуры и МВД наступили горячие дни. Допросы подозреваемых, их изобличение, обыски, поиск новых доказательств вины преступников отнимали много времени. Полученный акт ревизии на первый взгляд ничего нового не добавил. Но, изучая его, Рыков заметил, что по предприятиям, входящим в систему производственного объединения «Арома», нет недостач, а вот списания на потери большие. Поэтому возникла необходимость проверить это направление, могущее скрыть крупные хищения. Федор Федорович вызвал Санева и Бутовича, которых тщательно проинструктировал, прежде чем поручить провести встречную проверку. — Начните, пожалуйста, с города Вальково. Здесь на коньячном заводе особенно большие списания за счет экономических потерь. Посмотрите материалы в городском отделе милиции и организуйте повторное дознание, если возникнет такая необходимость. Вот выписки, которые я сделал из акта ревизии, — Рыков отдал лист бумаги, весь исписанный мелким почерком. — Возьмите с собой копию акта. Он поможет вам в работе. К этому времени Давидюк принял решение об аресте Осьмака, Вишневского и Цердаря. Взятые под стражу отказались давать показания, и только Осьмак потребовал встречи с Рыковым. На следующий день с утра Федор Федорович выехал в следственный изолятор, где находились Вишневский и Осьмак. Его встретил Лаврентий Александрович Сауляков, заместитель начальника по оперативной работе, недавно назначенный на эту должность. — Здравия желаю, товарищ полковник, — поздоровался он. — Пройдемте ко мне. Угощу вас зековским чаем. — Не возражаю. Посмотрим, сможешь ли ты его приготовить, — улыбнулся Рыков. Они прошли по коридору старого здания, построенного еще в прошлом веке, и около бюста Котовскому, установленного в углу, на тумбочке, покрытой материалом красного цвета, повернули налево, потом направо. — Почему бюст поставили в коридоре? Ему скорее место в ленкомнате, — по ходу заметил Рыков. — Для всеобщего обозрения. Это наша знаменитость. В царское время здесь располагалась сильно укрепленная охраной тюрьма, из которой сумел бежать Котовский, — пояснил Сауляков. С правой стороны коридора были расположены следственные комнаты, а с левой — кабинет Саулякова и подчиненных ему оперативников. — Как работается на новом месте? Не скучаешь по уголовному розыску? — спросил Федор Федорович, когда они зашли в кабинет. — Да нет. Здесь практически та же работа, разница не большая, — ответил Лаврентий Александрович, наливая в чашки приготовленный чай. — Как Васильев себя ведет? В последнее время что-то его не слышно и не видно. Ранее почти ежедневно приходил с материалами к министру, а сейчас редкий гость. — Васильев готовится на пенсию, насколько я понял из его разговоров. Он все чаще об этом заявляет. Видимо, давно решил уйти в отставку. А материалов, заслуживающих внимания, достаточно. Я высылаю их в отделы для проверки, но результатов нет, так как нет ответов. Приходится посылать напоминания, а это дополнительная трата времени.