- Благодарна, - сказал он, выговаривая слова по слогам. А потом он покачал головой и печально улыбнулся. - Конечно, это так. Но в этом нет необходимости. - Есть. Еще какая. - Это и есть дружба. Его голос стал тише, и ее желудок сжался. Она чувствовала себя почти невесомой, готовой улететь прочь. - На самом деле, сегодняшний вечер произошел из-за другого моего друга - Фрица Мейснера из Шамони, который родом из Ганновера. Я послал к нему курьера, и он приставал к своему дяде, чтобы тот показал работу мисс Хершел. С этого момента мне оставалось только убедиться, что ответ мисс Хершел станет широко известным. Это было пустяком. - Уверяю вас, - вставил сэр Марк, - немногие друзья подумали бы так же. - О? - Большинство дружеских отношений, - продолжал сэр Марк, - это не более чем сходство темпераментов или немного общих интересов. Дружба - это когда рассказывают шутки и смеются вместе. Пока сэр Марк говорил, Уэстфелд покачал головой. - Раньше я думал так же - что пока мы смеемся вместе, этого достаточно. Это было до того, как я заинтересовался альпинизмом. Уэстфелд разговаривал со всей группой, но его взгляд постоянно возвращался к Элейн. - Все мое представление о дружбе изменилось, когда я зависел от кого-то больше, чем просто для приятного времяпрепровождения. Как только вы доверяете человеку свою жизнь, это меняет все. Уже недостаточно называть кого-то "другом" просто потому, что вы посещаете одну и ту же галантерейную лавку. Как только кто-то рискнул своей жизнью ради вашей, а вы рискнули своей ради его - как только вы объединились, зная, что один неверный шаг может убить вас обоих - что ж. - Он покачал головой. - Все после этого кажется очень бледным по сравнению. - Ах. - Сэр Марк улыбнулся. - Мы скучные. - Вовсе нет. Может быть, это то, что я искал. Когда грозят штормы и оползни, я ищу кого-то, кто будет держаться за меня и не отпустит. Он говорил о дружбе, но то, как он смотрел на нее… Она бы затрещала, как огонь, если бы он прикоснулся к ней. - Это то, что ты делал? - тихо спросила она. - Не отпускал? - Мы друзья. - Его улыбка печально искривилась. - И это означает вот что: я никому не позволю причинить тебе боль. Если я могу этому помешать. Она не смогла сдержать глупую ухмылку, слишком широкую и слишком болезненную, расползающуюся по ее лицу. Она чувствовала, как загорается под его пристальным взглядом. И его улыбка - эта неловкая кривая улыбка, просто слишком горькая. Он сказал, что они друзья. Но… Ей удалось выбросить из головы все мысли о его давнем предложении. Он так часто шутил с ней, что она предположила, что это было сделано из чувства долга - и, возможно, намека на желание, которое он испытывал десять лет назад. Он хотел загладить прошлые обиды. И он знал... он знал, что она не может выйти за него замуж. Она думала, что он принял это, потому что до этого момента, до сегодняшнего вечера, она верила, что он не испытывает к ней ничего, кроме дружбы. Но нет. В его улыбке была дикость, а в глазах, когда он наблюдал за ней, была тьма. Он был влюблен в нее. И это причиняло ему боль. Эван должен был уйти. Воздух в зале стал слишком душным. Пока он говорил, Элейн начала смотреть на него с чем-то похожим на зарождающийся ужас. Ее разговор иссяк. И она обхватила себя руками за талию, замыкаясь в себе, пока не стала для него такой же закрытой, как запертая комната. Итак, она все поняла. Он спустился по ступенькам холла и сделал знак своему лакею, ожидавшему под моросящим дождем. Но быстро сбежать было невозможно; вереница экипажей тянулась вдаль, и ожидающая толпа начала высыпать на ступени холла. Его не спасут по крайней мере полчаса. Вместо этого он бросился через улицу, чтобы подождать. Погода была скорее туманной, чем дождливой, но туман прилип к его пальто. В относительном убежище маленькой площади он мог притвориться одиноким. Толпа людей через дорогу была скрыта густым кустарником; первые пробные весенние листья на деревьях над головой заглушали оживленный разговор. Если бы он мог заткнуть уши и заглушить настойчивый стук лошадиных копыт, он мог бы вообразить себя действительно в одиночестве. Он заставил себя отказаться от всякой надежды на Элейн. Большинство людей восприняли бы такую капитуляцию как признание неудачи - капитуляция, по определению, была полной противоположностью успеху. С другой стороны, большинство людей воображали, что успешный альпинист поднялся на Монблан, упорствуя перед лицом невообразимых опасностей и лишений. Не так. Альпинист, который продолжал идти, когда поднялась снежная буря, не добился успеха. Он был мертв. Только идиот поставил бы свою жизнь на то, что обыграет Мать-природу. Это была первая часть восхождения на гору: решение не умирать. Ему пришлось выучить это. Официальная дорожка пересекала площадь; за ней менее официальная дорожка огибала кусты. Он шел один в темноте, вдыхая воздух, который душил его, и пытаясь выдохнуть все до последнего разочарования. В альпинизме была и вторая часть: определение того, когда предпринять еще одну попытку. Иногда лучшее время для начала штурма было сразу после шторма, до того, как снег превратился в лед. Иногда приходилось ждать, пока вся опасность не минует. Эван всегда чувствовал, что если он будет давить на Элейн слишком сильно - если он будет настаивать на том, чтобы она переосмыслила свои истинные чувства к нему - он потеряет ее. Он остановился, когда мелкие щебенки на тропинке уступили место упругому дерну. Перед ним стоял фонтан, сухой и пустой от всего, кроме последних остатков гниющих листьев. Справа от него на каменном постаменте стояла статуя Уильяма Питта. Отлитая из металла голова Питта задевала ветви деревьев, окружавших парк. Наедине с политиком в такую ночь. Диана рассмеялась бы, если бы он рассказал ей. А потом за его спиной хрустнула ветка, и прежде чем он успел обернуться, чтобы посмотреть, кто вторгся в его уединение, он услышал голос. Ее голос. - Уэстфелд? Он мог видеть ее только краем глаза, но все же все его мысли, такие здравые и рациональные, были поглощены ее присутствием. Он был ничем иным, как глубокой пропастью желания, и только она могла наполнить его. Он не хотел оборачиваться на звук ее голоса. Если он просто будет смотреть на гортензию достаточно долго... тогда он был бы трусом. Он повернулся лицом к женщине, которая могла поставить его на колени. Она приближалась, пока не оказалась достаточно близко, чтобы они могли говорить, не крича. Тем не менее, он не мог разглядеть выражение ее лица. Молодые листья ясеня закрывали большую часть лунного света, за исключением нескольких пестрых пятен, которые блуждали по ее щеке. - Элейн. Его голос звучал слишком хрипло, как рычание тигра. - Эван, - прошептала она. Это был первый раз, когда она назвала его по имени, и он почувствовал, как по его телу пробежал легкий трепет. - Что ты здесь делаешь? - Он прищурил глаза. - Что ты здесь делаешь одна? - Мои родители ждут карету. Папа обсуждает политику с лордом Блейкли, а мама... - Она пожала плечами. - В любом случае, я сказала им, что хочу поговорить с другом. Она сделала шаг ближе. - И это правда. Она была на расстоянии вытянутой руки. Он выдохнул. - Не шути со мной. - Разве это шутка с моей стороны - сказать, что мне нравится твое общество? - Я буду твоим другом при дневном свете. Я буду обращаться с тобой как с другом в каждом освещенном газом бальном зале. Но наедине, при лунном свете, я не буду притворяться, что не хочу, чтобы ты стала моей. Она ничего не сказала. Она просто посмотрела ему в глаза. Он протянул руку и предостерегающе коснулся пальцем ее накидки. - Если ты не хочешь, чтобы тебя поцеловали, тебе лучше уйти. Она украла весь кислород из воздуха, а вместе с ним и каждую унцию его рациональности. Она собиралась убежать. Но она этого не сделала. Она осталась. Он скользнул пальцем вверх по ее руке к сгибу локтя. В лунном свете, играющем на ее лице, окрашивающем кожу в кремовый цвет и цвет слоновой кости, она выглядела как иллюзия - принцесса из сказки, вызванная к жизни одной лишь силой его желания. Он притянул ее к себе. Они были скрыты кустарником, деревьями и тенью Уильяма Питта, и хотя он все еще слышал стук лошадиных копыт, никто не мог их видеть. Искушение было слишком сильным. Он наклонился к ее губам. Она определенно была настоящей. Она открылась ему, теплая и неопровержимо реальная. Когда он скользнул языком по ее губам, она тихо ахнула от искреннего удовольствия. Его руки обвились вокруг нее, и он притянул ее ближе. А потом он целовал ее по-настоящему, пробуя на вкус, не в силах удержаться от того, чтобы проникнуть в ее глубины. У него было странное ощущение, что если он отпустит ее, она уплывет прочь. И все же она поцеловала его в ответ. Ее руки скользнули вниз по его пальто. Ее язык нашел его. Их губы встречались снова и снова, сливаясь воедино, пока ее дыхание не стало его, ее поцелуй - его, ее душа… Даже в лунном свете, даже когда она прижималась к нему, он знал лучше. Ее душа не принадлежала ему. Реальность была иллюзией. Лунный свет свел ее с ума, и она была застигнута врасплох. В любой момент она могла прийти в себя. Но до тех пор… А до тех пор он собирался целовать ее без всякой причины, кроме той, что он любил ее, и она позволяла ему это делать. Он не позволит ни одной нотке горечи испортить ее сладкий вкус. Он почувствовал, когда она начала отдаляться. Ее руки перестали прижимать его ближе. Ее поцелуй стал менее пылким. Наконец, она отстранилась от него. Всего на несколько дюймов, но этого было достаточно, чтобы он больше не чувствовал ее сладкого запаха. Она не была частью его - больше нет. - Уэстфелд, - прошептала она, и с этим словом - его титулом, вместо его имени - барьеры между ними вернулись в полную силу. - Я... я не... я не знала, что делаю. Он ничего не мог с собой поделать. Он прижал руку к ее лицу. - Элейн. Она склонила голову и прислонилась к нему, и он коснулся губами ее лба. - Это случилось, - сказал он. - Я понимаю. Я не должен... Но он не мог заставить себя извиниться за то, что поцеловал ее. Он должен был поцеловать ее, черт возьми. Он навсегда сохранит это воспоминание в себе - поцелуй при лунном свете, наполовину сон, наполовину правда. И поэтому он провел большим пальцем в перчатке по ее губам, неохотно ослабляя свою хватку. - Не говори ничего, - сказал он. - Из всех вещей, которых я желаю в этом мире, я хочу, чтобы ты обрела счастье. Я подозреваю, что у тебя никогда не будет этого со мной, и я смирился с этим. - Эван...