Диана отхлебнула еще пунша. - Что? И отправляешь их на верную смерть? Эван коротко кивнул. - Да. И вы планируете это заранее. Вы тренируетесь на безопасной площадке, прежде чем отправиться на ледник, так что вы точно знаете, каковы ваши возможности как команды. Вы знаете, когда приходится выбирать между падением одного человека и принесением в жертву всей группы. - Какой ужас! - Библия ошиблась, когда намекнула, что долина содержит тень смерти. Смерть обитает на возвышенностях. Теперь все слушали его. - Итак, - прошептала Диана. - Ты чуть не умер. Как? - Все было именно так, как я сказал. Земля исчезла у меня из-под ног. Я упал на шесть футов в мгновение ока, и из меня вышибло дух. - Н-но твои друзья вытащили тебя, не так ли? - Мое падение сбило и Мейснера с ног. Ему повезло больше - он зацепился за выступ и остался болтаться наверху, едва удерживаясь. У нас был только один человек, связанный веревкой, - Дутой. - Боже милостивый. Хорошо, что ты практиковался для таких ситуациях. - Не было никакой практики, которая могла бы помочь, - сказал Эван. - Мы знали, на что способны. Один человек ранен, один человек едва держится... Мы не смогли бы этого пережить. Мой вес должен был столкнуть Мейснера с уступа, и когда это произошло бы, мы все трое погибли бы. Видите ли, мы это проверили. Диана еще раз отхлебнула пунша и, казалось, удивилась, обнаружив, что стакан пуст. Говоря это, она жестом велела слуге наполнить его. - Что ты сделал? - Как ты думаешь, что я сделал? - сказал Эван. - Я сказал им перерезать проклятую веревку. Никто даже не вздрогнул от этого богохульства в этой смешанной компании, настолько пристальным было их внимание. - Если бы я мог дотянуться до своего ножа, я бы сделал это сам. Но он был у меня в ботинке, а я висел под таким неудобным углом… Эти идиоты чуть не убили себя, спасая мою жизнь. После этого они никогда не говорили об этом. Но как только у него появилась возможность, он купил им выпивку. - Я полагаю, что есть вещи похуже, чем быть обязанным французскому аристократу. Дутой не был аристократом. Его отец был буржуем, богатым торговцем. Мейснер тоже был простолюдином - юным племянником какого-то натурфилософа, жившего в королевстве Ганновер. Но он не видел никакой причины пытаться объяснить это этим людям. Они бы не поняли, как сильно он преобразился. - Какая необыкновенно близкая дружба, - сказала леди Элейн. - Знать, что кто-то имеет власть над твоей жизнью и смертью. Или, может быть... может быть, один человек понял бы. У Эвана пересохло в горле. Ее серые глаза встретились с его, и он почувствовал себя почти обнаженным перед ней, как будто она могла видеть степень его преображения. Как будто ей одной из всех женщин была дана сила понять, кем он стал. - Вне брака, - сказал Эван, - это самые интимные отношения, которые могут быть у мужчины. Диана хихикнула, нарушая общее настроение. - Что ж, - прошептала она не слишком мягко, - неудивительно, что леди Элейн проявляет такое любопытство. Она не найдет близости никаким другим способом. Леди Элейн отстранилась, закрывшись ставнями, как приморский коттедж перед лицом шторма. Всякое чувство близости исчезло, как будто она вспомнила, что он был ее врагом. Но это не так. Я изменился. - Диана, - предостерегающе сказал Эван. Глаза его кузина с возмущением встретились с его глазами, и в них вспыхнула маленькая искорка вызова. Она в последний раз поднесла свой бокал с пуншем к губам... а затем, прежде чем Эван успел вмешаться, опрокинула его и совершенно сознательно вылила содержимое на колени Элейн. Жидкость пролилась на ее платье. - Боже мой, - сказала Диана. - Как неуклюже с моей стороны. Должно быть, я была очень расстроена, услышав эту историю. Уэстфелд - один из моих самых дорогих друзей и... о... - Диана разрыдалась. Толпа собралась вокруг его двоюродной сестры, успокаивая ее, говоря ей прилечь и глубоко дышать. Слуги бросились на поиски нюхательной соли. Элейн бесцеремонно оттолкнули с дороги. Она встала и сделала два шага назад. Бледно-голубой цвет ее платья был испорчен сердитым красным. Палец в перчатке коснулся пятна, и ее подбородок поднялся. Она была похожа на королеву, подумал Эван, чрезвычайно элегантную даже в своем горе. Она не смотрела на него. Вместо этого леди Элейн нашла свою мать. И в то время как Диана постепенно позволила своему ложному плохому самочувствию утихнуть, леди Элейн и ее мать выскользнули за дверь. - Ну вот, - говорила Диана сквозь слезы, - кажется, теперь я контролирую свои нервы. Она поймала взгляд Эвана и попыталась улыбнуться ему. Он не улыбнулся в ответ. - Уэстфелд, мы не можем обеспечить ту же опасность, с которой ты столкнулся за границей, - сказала она. - Но все же — разве в веселье и смехе нет интимности? Оставалось сделать только одно. Эван подошел к своей кузине - когда-то его самому дорогому другу - и взял ее за руку. Он склонился над ней. Чтобы услышала вся компания, он сказал: - Я расстроил свою двоюродную сестру своей историей. Полагаю, это мой намек на то, чтобы пожелать вам всем доброго вечера. Мне бы не хотелось больше мешать вашему веселью. - Но, Уэстфелд— Диана заставила его слишком ясно вспомнить, кем он был. Причинить ей боль было бы все равно что порезаться самому. Но это было то, что ему было нужно - избавиться от того человека, которым он был. Возможно, именно поэтому он наклонился ближе и не предпринял никаких усилий, чтобы смягчить свои слова. - Если бы ты была там в тот день, - прошептал он, - я уверен, ты бы перерезала веревку. Это было жестоко. Она вздрогнула, и он отпустил ее руку. Тем не менее, он вышел из комнаты, не оглядываясь. Глава 4 - Какое невезение, - сказала мать Элейн, вглядываясь в испорченную ткань. - Это такое прелестное платье. Как ты думаешь, на нем останутся пятна? Бледно-голубой был одним из любимых цветов Элейн - цвет зимнего неба. С этим изящным кружевом, окаймляющим рукава, она чувствовала себя сосулькой - холодной и не тающей, независимо от того, насколько жарко горели костры сплетен. - Хорошо, что это случилось не завтра, - говорила ее мать. - Это было бы так разрушительно для моей лекции. Позади себя Элейн почувствовала, как ее горничная Мэри остановилась, ее руки на шнурках платья. Мэри слышала всю историю. И без слов Элейн Мэри, несомненно, поняла, что это значит. - Да, - сказала Элейн. Она хотела говорить успокаивающе, но ее горечь все равно прорвалась наружу. - Потому что, несомненно, твоя лекция важнее, чем пролитый бокал винного пунша на твою дочь. Но ее мать была так же невосприимчива к сарказму, как и к лукавым намекам. - Так и есть! - сказала она, просияв. - Я так рада, что ты согласна. Элейн так долго сдерживала все свои эмоции внутри себя, что оказалась неподготовленной к обрушившейся на нее вспышке гнева - яростной, горячей и неудержимой. - Нет, - услышала она свой крик. - Нет, это не так. Она повернулась, и Мэри потянулась к шнуркам, которые свободно волочились за ней. - Я годами терпела их оскорбления, недомолвки и бокалы с винным пуншем. Ты никогда не спрашиваешь о моих неудачах, но я бы хотела, чтобы ты хоть раз заметила, как это больно. Леди Стокхерст уставилась на нее. - Элейн, ты же не расстроилась из-за несчастного случая, не так ли? - Несчастный случай? Элейн снова отвернулась от своей горничной. - Конечно, ты решила, что это был несчастный случай. Мама, они ненавидят меня. Они смеются над тобой. Мы никому не нравимся. Никому. - Но леди Косгроув всегда такая дружелюбная.