Он постарался взять себя в руки, нервно потирая лоб. – Вы задавали много вопросов, Джулия. Вы оказались очень любопытной. Позвольте мне рассказать вам, как все произошло. Слушайте меня внимательно. Там была эта консьержка, мадам Руае. Она знала нашу консьержку, с улицы Тюренн, это не очень далеко от улицы Сентонж. Мадам Руае очень любила Мамэ. Мамэ хорошо к ней относилась. И эта консьержка предупредила моих родителей о том, что освободилась квартира. Арендная плата была невысока, а квартира больше, чем наша на улице Тюренн. Вот как все получилось. Так мы и переехали. Вот и все! Я по-прежнему смотрела на него. Он продолжал дрожать. Я никогда не видела его таким потерянным, таким встревоженным. Я мягко положила руку ему на манжету: – Вы уверены, что с вами все в порядке, Эдуар? Я почувствовала, как его тело вздрогнуло под моими пальцами. Возможно, он был болен. – Да, все нормально, – ответил он. Но его голос срывался. Я не понимала, почему он так взволнован и бледен. – Мамэ не знает, – продолжал он, понизив голос. – Никто не знает. Понимаете? Она не должна знать. Она никогда не должна узнать. Я была очень заинтригована. – Узнать что? – спросила я. – О чем вы говорите, Эдуар? – Джулия, – проговорил он, глядя мне прямо в глаза, – вы же знаете, кто была та семья, вы видели их фамилию. – Я не понимаю, – пробормотала я. – Вы видели их фамилию, да или нет? – рявкнул он, заставив меня вздрогнуть. – Вы знаете, что случилось, да? Наверняка у меня был совершенно ошеломленный вид, потому что он вздохнул и закрыл лицо руками. Я сидела, не говоря ни слова. Что, черт возьми, он хотел сказать? Что случилось и с кем? – Маленькая девочка… – заговорил он наконец, поднимая голову. Он говорил так тихо, что я его едва слышала. – Что вы знаете о девочке? – То есть? – замерев, пролепетала я. – Та девочка, – повторил он странным придушенным голосом, – она вернулась. Через несколько недель после нашего переезда. Она вернулась на улицу Сентонж. Мне было двенадцать лет. Я никогда не забуду. Я никогда не забуду Сару Старзински. Я с ужасом смотрела, как он сломался. Слезы потекли по его щекам. Слова застряли у меня в горле. Я могла только ждать и слушать. Надменный свекор исчез. Передо мной сидел кто-то другой. Кто-то, носивший в себе тайну уже много лет. Уже шестьдесят лет. Поездка на метро до улицы Сентонж оказалась короткой. Всего несколько остановок и пересадка на Бастилии. Когда они пошли по улице Бретань, Сара почувствовала, что ее сердце забилось сильнее. Она возвращалась домой. Через несколько минут она окажется в их квартире. Может, пока ее не было, отец или мать вернулись, а может, вся семья в полном составе ждет, когда домой вернется и она. Мишель, Папа, Мама. Разве эта мысль такая уж безумная? Разве она бредит? Или она не имеет права надеяться? Или теперь это запрещено? Ей было всего десять лет, и она хотела надеяться и верить в это больше, чем во что-либо другое на свете, даже больше, чем в саму жизнь. Она потянула Жюля за руку. Ей хотелось идти быстрее. Она чувствовала, как надежда растет с каждым шагом, словно сорняк, который невозможно выкорчевать. Хотя тихий серьезный голос внутри твердил ей: «Сара, не верь, приготовься, представь, что никто тебя не ждет, представь, что Папы и Мамы там нет, что квартира будет грязной и пыльной и что Мишель… Мишель…» Перед ними возник дом номер двадцать шесть. На улице ничего не изменилось. Та же спокойная узкая улочка, какой девочка всегда ее знала. Как так может быть, что жизнь людей меняется навсегда или же разлетается вдребезги, а улицы и дома остаются прежними? Жюль толкнул тяжелую дверь. Двор тоже не изменился, все такой же зеленый и так же пахнет замкнутым пространством, пылью и влагой. Пока они шли по двору, заметившая их мадам Руае открыла дверь своей каморки и высунула голову. Сара выпустила руку Жюля и бегом кинулась вверх по лестнице. Быстрее, только быстрее. Она вернулась домой, и нельзя терять ни минуты. Она услышала, как консьержка спросила подозрительным тоном: «Вы кого-то ищете?» Сара была уже на втором этаже и совсем запыхалась. Она продолжила подниматься под звук голоса Жюля: «Мы ищем семью Старзински». До Сары донесся смех мадам Руае, неприятный, будто полоснувший по коже: – Отбыли, месье! Испарились! Уж тут-то вы их точно не найдете. Сара притормозила на третьем этаже и бросила взгляд во двор. Увидела мадам Руае в несвежем синем фартуке. И с маленькой Сюзанной, висящей на ее плече. Отбыли… Испарились… Что она хотела этим сказать? Отбыли куда? Когда? Нельзя терять время, нельзя его тратить на такие мысли, подумала она. Осталось два этажа. Голос консьержки преследовал ее на лестнице: – Пришли шпики и забрали их, месье. Они забрали всех евреев в квартале. Посадили их в большой автобус. Теперь тут полно пустого жилья, месье. Вы ищете квартиру под съём? На квартиру Старзински уже нашлись желающие, но я, вполне возможно, смогу вам помочь… Тут есть очень хорошая на третьем. Если вам интересно, могу показать! Задыхаясь, девочка добралась до пятого этажа. Ей никак не удавалось перевести дух. Она прислонилась к стене боком. В боку кололо. Сара постучала в дверь родительской квартиры, потом стала колотить ладонью, быстрыми резкими шлепками. Никакого ответа. Она начала стучать снова, еще сильнее, уже кулаками. Наконец она услышала шаги за дверью. Ей открыли. Показался мальчик лет двенадцати-тринадцати. – Да? Кто это? Что он делает в их доме? – Я пришла за братом, – запинаясь, проговорила она. – Кто вы? Где Мишель? – Ваш брат? – медленно протянул мальчик. – Но здесь нет никакого Мишеля. Она грубо оттолкнула его и влетела внутрь, мельком заметив незнакомые картины на стенах в прихожей, новый шкаф, странные красно-зеленые ковры. Ошеломленный мальчик закричал, но она не остановилась. Пробежала по знакомому коридору, повернула налево, в свою комнату. Она не обратила внимания на новые обои, новую кровать, книги, все вещи, которые ей не принадлежали. Мальчик позвал отца, в соседней комнате раздались встревоженные шаги. Сара быстро достала из кармана ключ и одним движением руки откинула заслонку, маскировавшую замочную скважину. Услышала звонок во входную дверь, тихие тревожные голоса приблизились. Голоса Жюля, Женевьевы и незнакомца. Быстрее, теперь надо все сделать быстрее. Она без конца шептала имя брата. Мишель, Мишель, Мишель, это я, Сирка… Ее пальцы так дрожали, что она уронила ключ. Вбежал мальчик. Он тяжело дышал. – Что вы делаете? Что вы делаете в моей комнате? Она даже не обернулась к нему, подобрала с пола ключ, вставила его в замок. Она слишком нервничала, слишком торопилась. Поэтому получалось медленно. Наконец замок поддался. Дверца тайного шкафа открылась. Запах разложения ударил ей в нос, точно кулак. Она отшатнулась. Перепуганный мальчик отступил. Сара упала на колени. Высокий мужчина с седеющими волосами зашел в комнату, следом за ним Жюль и Женевьева. Сара была не в силах вымолвить ни слова. Она только дрожала, зажав ладонями глаза и нос. Жюль подошел ближе. Он положил руку ей на плечо и бросил взгляд в шкаф. Потом обнял ее и постарался оттащить подальше. Прошептал ей на ухо: – Идем, Сара, идем со мной… Она отбивалась яростно, изо всех сил, царапаясь и лягаясь, и ей удалось вернуться к открытой дверце. В глубине тайника она увидела маленькое неподвижное скрюченное тело, потом дорогое ей лицо, посиневшее, неузнаваемое. Она с криком рухнула на пол. В отчаянии она звала мать, отца. Мишеля. Эдуар Тезак так сильно сжал руль, что у него побелели костяшки пальцев. Я, как загипнотизированная, смотрела на его руки. – Я и сейчас слышу, как она кричала, – пробормотал он. – Я никогда не смогу забыть. Никогда. То, что я узнала, повергло меня в ступор. Сара Старзински сбежала из Бон-ла-Роланда. Вернулась на улицу Сентонж. И там сделала ужасное открытие. Я чувствовала, что неспособна издать ни звука. Только смотрела на свекра, который снова заговорил все тем же разбитым, ломким голосом. – Это был жуткий момент – когда отец нагнулся, чтобы заглянуть в шкаф. Я тоже попытался посмотреть, но он меня оттолкнул. Я не понимал, что происходит. И еще этот запах… Запах разложения. Потом отец медленно вытащил тело маленького мальчика. Ему было не больше трех-четырех лет. Я никогда в жизни не видел трупа. Зрелище было душераздирающее. У мальчика были золотистые кудри. Его скрюченное тело окоченело. Лицо лежало на ладонях. Он был чудовищного зеленоватого цвета. Слова застревали у него в горле, он то и дело замолкал. Мне казалось, что его сейчас вырвет. Я положила ладонь на его руку, надеясь выразить все мое сочувствие и теплоту. Ситуация была сюрреалистическая. Это я утешала своего свекра, человека гордого и высокомерного, который сейчас заливался слезами, превратившись в потрясенного дрожащего старика. Он неловко утер глаза и продолжил: – Мы все были в ужасе. Девочка потеряла сознание. Она буквально растеклась по полу. Отец взял ее на руки и уложил на кровать. Она пришла в себя, но, увидев его, отшатнулась и закричала. Я начал понимать, слушая, что говорили между собой отец и пожилая пара, которая пришла с девочкой. Умерший ребенок был ее младшим братом. Наша новая квартира была их домом. Мальчуган спрятался в шкафу шестнадцатого июля, в день облавы Вель д’Ив. Девочка думала, что быстро вернется и выпустит его, но ее отправили в лагерь за пределами Парижа. Он снова сделал паузу, показавшуюся мне бесконечной. – А дальше? Что было потом? – Ко мне вернулся дар речи. – Пожилая пара жила в Орлеане. Девочка сбежала из лагеря неподалеку и оказалась у них. Они решили ей помочь, привезли домой, в Париж. Отец объяснил им, что мы въехали сюда в июле. Он ничего не знал про шкаф, скрытый в стене моей комнаты. Никто не знал. Я, конечно, чувствовал неприятный запах, но отец думал, что все дело в канализационных трубах, и мы ждали сантехника на той неделе. – Что ваш отец сделал… с мальчиком? – Не знаю. Я только помню, что отец хотел все взять на себя. Он был жутко потрясен и несчастен. Думаю, те старики унесли тело. Но я не уверен. Я больше ничего не помню. – А потом? – выдохнула я. – Потом? Потом!.. – У него вырвался горький смешок. – Джулия, вы хоть представляете себе, в каком мы были состоянии, когда девочка ушла? Она на нас так смотрела! Она ненавидела нас. Она проклинала нас. Она считала нас виновными в смерти ее брата. Мы были преступниками. Самыми гнусными преступниками. Мы въехали в ее дом. Мы позволили умереть ее брату. Ее глаза… В них была такая ненависть, такое страдание, такое отчаяние! Взгляд женщины на лице десятилетней девочки. Я тоже увидела ее глаза. И меня пробрал озноб. Эдуар вздохнул и потер ладонями усталое, изможденное лицо.