Бернард все равно не из тех, кто почувствует разницу. Я знаю, он каждый день питается в ресторане. Что ест на завтрак, понятия не имею, но этого обычно ни про кого не знаешь. Я привыкла пить чай с тостами под местное радио. Некоторые завтракают фруктами, да? Не знаю, когда завелся этот обычай, но он не по мне. С Бернардом это было не свидание, не подумайте, но все-таки я попросила Элизабет не говорить Рону с Ибрагимом, потому что они бы от меня не отстали. Будь это свидание — а это не оно, — я бы так и сказала. Он любит поговорить о покойной жене. Я не против, я его понимаю, но все же это непросто. Хотя не мне бы жаловаться, знаю. Может, я чувствую себя виноватой, потому что почти не вспоминаю Джерри вслух. Наверное, это не помогло бы мне держать себя в руках. Я храню Джерри тугим комочком, только для себя. Мне кажется, если распустить этот комочек, он меня накроет, а то и взорвется. Знаю, глупо. Джерри понравилось бы в Куперсчейзе. Столько комитетов. По-моему, несправедливо, что он сюда не попал. Ну вот, о чем я и говорю. Слезы щиплют глаза, совсем не ко времени и не к месту. Я же писать взялась. Жена Бернарда была из Индии, по тем временам очень необычно, и женаты они были сорок семь лет. Въехали сюда вместе, но через полгода с ней случился инсульт, и она попала в «Ивы». Умерла полтора года назад, еще до меня. Как он о ней рассказывает! Жаль, что мы с ней не встретились. У них одна дочка, Судхи. Она живет с партнером в Ванкувере, они приезжают пару раз в год. Вот если бы Джоанна переехала в Ванкувер… А с нее станется. Мы не только об этом говорили, не хочу, чтобы у вас сложилось ложное впечатление. Мы обсуждали бедного Тони Каррана. Я призналась Бернарду, что меня очень волнует его убийство. Он на меня так покосился — я сразу вспомнила, что не с каждым можно говорить, как с Элизабет, Роном и Ибрагимом. Но, между нами, девочками, косой взгляд Бернарду к лицу. Еще немножко поговорили о его работе, хотя я все равно ничего не уразумела. Если вы понимаете, что такое инженер-химик, так вы умнее меня. Не поймите неправильно, я знаю, что такое инженер — и что такое химик тоже, только они у меня не связываются между собой. И я рассказала немножко о своей работе и несколько анекдотов про пациентов. Он посмеялся, а когда я рассказывала, как молодой интерн засосал свое хозяйство пылесосом, у него глаза так заблестели, что я воспрянула духом. Приятно было видеть — больше ничего не скажу, но чую, что в Бернарде кое-что еще кроется, если к нему подобраться. Я умею отличить одиночку от одинокого. Бернард — одинокий. Это можно вылечить. Меня тянет к бесприютным. Джерри был из бесприютных — я это сразу поняла. Всегда смеялся и острил, но ему нужен был дом. Я дала ему дом, а он мне взамен — куда больше. Ох, Джойс, как здесь было бы хорошо этому чудесному человеку. Меня понесло, совсем как Бернарда, да? Хватит уже, Джойс. Какая глупость, вот и слезы потекли. Пусть себе текут. Если иногда не поплакать, кончишь тем, что будешь плакать без умолку. Элизабет пригласила Донну с ее старшим инспектором навестить нас ближе к вечеру. Она хочет передать им то, что мы узнали от Джоанны и Корнелиуса, и попытается получить кое-что взамен. Сегодня не четверг, поэтому Элизабет спросила, нельзя ли нам собраться у меня в гостиной. Я сказала, что для всех там маловато места, а она — что для ее целей так даже лучше. Поприжать старшего инспектора и посмотреть, что мы сумеем из него выдавить. Такой у нее план. Говорит, что научилась этому на службе, только теперь у нее нет доступа к оборудованию, которое они тогда применяли. Она четко распорядилась: «Никто не выйдет из комнаты, пока мы не выдоим у старшего инспектора Хадсона что-нибудь полезное». Меня она попросила что-нибудь испечь. Я пеку кексы с лимоном, и еще кофейные с грецкими орехами, на всякий случай. Взяла миндальную муку, раз у них во «Все живое» из нее так вкусно получается, и я давно искала случая попробовать. Ибрагим, я вижу, все хочет найти у себя непереносимость глютена, а тут у него не будет повода. Думаю, не прилечь ли немножко вздремнуть. Сейчас четверть четвертого, а я обычно не сплю днем после трех, а то потом ночью не уснуть. Но последние дни выдались такими наполненными, что, может, я заслужила маленькое отступление от правил? Добавлю еще, что эти, кофейные с грецкими орехами, у Бернарда оказались любимым лакомством, но не делайте из этого далекоидущих выводов. Глава 27 Донна смотрит в окно «Форда Фокуса». И что люди находят в деревьях? Ну много их, и что? Ствол, ветки, листья, ствол, ветки, листья, приехали. Мысли у нее блуждают. Крис показал оставленную у трупа фотографию. Но ведь она явно для отвода глаз? Что же еще? Если это сделал Джейсон Ричи, или Бобби Таннер, или тот, кто фотографировал, — с чего бы убийце так прямо напрашиваться на неприятности? Любой из них был бы полным идиотом, оставив у трупа это фото. Тони Каррана могли убить сотни разных людей, зачем же делать за полицию ее работу и сужать круг до трех? Значит, этот снимок попал в руки кому-то еще? Тогда было бы понятно. И Ян Вентам мог его видеть? Тони похвастался? А если Ян его прикарманил, припас на будущее? Маленький трюк, чтобы сбить с толку тупых копов? Судя по тому, что Донна прочла про Яна, с него станется. Они проезжают деревню — здесь можно передохнуть от деревьев, но асфальта на вкус Донны все равно маловато. Может, она еще привыкнет и полюбит все это? Может, жизнь есть и за пределами Южного Лондона? — О чем задумались? — спрашивает Крис, высматривая указатель поворота. — О жареном цыпленке «Атланта» на Бэлхэмском шоссе. И еще, что надо бы показать Яну Вентаму тот снимок, — говорит Донна. — Спросить, видел ли он его раньше. — И заглянуть в глаза, когда он ответит «да» или «нет»? — Крис включает левый поворотник и съезжает на узкий проселок. — Хорошая мысль. — Еще я думаю: почему вы никогда не гладите рубашки? — признается Донна. — Так вот, оказывается, в чем состоит работа дублера? — замечает Крис. — Я раньше гладил спереди — остальное-то все равно под курткой. А потом подумал, я ведь и галстук ношу, так стоит ли трудиться? А что, заметно? — Конечно, заметно, — говорит Донна. — Я вот заметила. — Ну, не зря же вы в полиции служите, Донна, — отбивается Крис. — Вот заведу девушку и начну гладить рубашки. — Не заведете, пока не начнете гладить, — возражает Донна. — Да уж, настоящая «уловка-22». — Крис сворачивает на длинную подъездную дорожку. — И вообще, я замечал, что рубашки вроде как сами собой выглаживаются, когда их носишь. — Неужели? — произносит Донна, а машина останавливается перед домом Яна Вентама. Глава 28 — Если постараться, можно задержать дыхание на три минуты, — сообщает Ян Вентам. — Все дело в контроле диафрагмы. Организму нужно не так уж много кислорода. Если не верите, посмотрите на горных козлов. — Разумно, мистер Вентам, — кивает Крис. — Но не вернуться ли нам к фотографии? Вентам снова смотрит на фото и снова мотает головой. — Нет, точно не видел. Тони я, конечно, узнаю, упокой, боже, его душу, а это ведь боксер, верно? — Джон Ричи, — соглашается Крис. — Мой тренер по боксу говорит, я мог бы выступать как профессионал, — хвастается Ян. — Физические данные плюс психология. Этому не научишь, врожденное. Крис снова кивает. Донна рассматривает гостиную Яна. Таких удивительных комнат она, пожалуй, еще не видела. Например, тут был ярко-красный рояль с золотыми клавишами. И перед ним табурет из черного дерева, обтянутый зебровой шкурой. — Полагаю, у вас с Тони не было размолвок, мистер Вентам, — продолжает Крис. — До его смерти? — Размолвок? — Угу-м, — говорит Крис. — У нас с Тони? — Угу-м. — Мы никогда не ссорились, — заверяет Ян. — Ссориться очень вредно. Есть научные данные — кровь разжижается. Жиже кровь — меньше энергии. Меньше энергии — и ты катишься под уклон. Донна ловит каждое слово, но глазами продолжает шарить вокруг. Над камином большое полотно в тяжелой золотой раме. Художник изобразил Яна с мечом в руке. Перед картиной чучело орла. С расправленными крыльями. — С этим всякий согласится, — говорит Крис. — А если я вам скажу, что трое свидетелей видели вашу ссору незадолго до его смерти? Донна наблюдает за Яном: тот подается вперед, ставит локти на колени, подпирает подбородок сцепленными руками. Полное впечатление, что он пытается думать. — Ну послушайте, — произносит Ян, снимая локти с коленей и разводя руками. — Да, спор у нас вышел, бывает иногда, а как же? Надо же вывести токсины. Догадываюсь, именно это и наблюдали ваши свидетели. — Да, это объяснение, — признает Крис. — Однако мне хотелось бы знать, о чем вышел спор. — А как же, конечно, — говорит Ян. — Законный вопрос, и я признаю, что вы должны были его задать, ведь Тони, что ни говори, умер. — Собственно, Тони был убит. Вскоре после спора, — вставляет Донна, разглядывая инкрустированный изумрудами череп. Ей надоело молчать. Ян кивает и ей. — Точно, ага, да. Вы далеко пойдете. Но, послушайте, много ли вы понимаете в системах автоматического пожаротушения? — Как все, — признается Крис. — Я хотел установить их во всех новых квартирах. Тони был против таких расходов. Для меня — поймите, такой уж я человек и так веду дело — безопасность клиентов превыше всего. Именно — превыше. Я так и сказал Тони, а он немножко небрежен, не то что я, и мы… не скажу «поссорились». Скорее, обменялись колкостями. — Только и всего? — спрашивает Крис. — Только и всего, — подтверждает Ян. — Из-за обыкновенных огнетушителей. Если уж хотите меня в чем обвинить, признайте виновным в том, что я слишком забочусь о безопасности жильцов. Крис, покивав, оборачивается к Донне. — Думаю, у меня пока все, мистер Вентам. Если только у моей коллеги не осталось вопросов. Донна не прочь поинтересоваться, почему Ян соврал о ссоре, но это немножко слишком. Что же ей спросить? Какого вопроса ждет от нее Крис? — Всего один вопрос, Ян, — начинает Донна. Ей не хочется называть его «мистер Вентам». — Куда вы в тот день поехали после Куперсчейза? Вернулись домой? Или, может быть, навестили Тони Каррана? Чтобы продолжить обсуждение огнетушителей. — Ни то ни другое. — Ян, как видно, чувствует себя вполне уверенно. — Я поднялся на холм и поговорил с Гордоном и Карен Плейфейр, хозяевами того участка. Они наверняка подтвердят. Карен, по крайней мере. Крис смотрит на Донну и кивает. Одобряет вопрос.