Так как я сам изначально всё-таки был человеком, чисто по-человечески мои симпатии всё-таки скорее были на стороне Кримзона. И в будущем даже могло сложиться так, что союз с ним, а не с Золлой, принёс мне куда бо́льшую выгоду. Однако я прекрасно понимал, что такой человек как Кримзон ни за что не согласится быть на вторых ролях. Равный союз — ещё куда ни шло, но, в отличие от Золлы, он скорее умрёт, чем склонит голову или, хотя бы, как Рей, согласится стать моим подчинённым. Как бы я его ни уважал, стоило признать. Я не хотел, чтобы такой человек как Кримзон продолжал находиться рядом со мной, если я не мог его контролировать. Даже если вероятность его предательства будет составлять всего один процент, это был как раз тот случай, когда стоило дать волю своей паранойе. Потому что я был уверен: если это будет Кримзон, один процент вероятности предательства превратится в девяносто девять процентов вероятности успеха этого предательства. Не потому что я буду слаб. А потому что он продумает все варианты и сделает всё необходимое, чтобы даже у меня не осталось шансов. Впрочем, о том, на чью сторону встать, можно было решить и позже. И, в любом случае, мне стоило как помочь с вторжением империи, так и по полной воспользоваться предложением Кримзона. И плевать, если в процессе придётся тем или иным образом раскрыть часть информации о своих способностях. — У меня две просьбы, — произнёс я после почти минуты тишины. — Во-первых, мне нужны поглотители высоких эволюций и герои высоких ступеней. Живыми и максимально целыми. Столько, сколько получится. А во-вторых, я хочу узнать, есть ли в Золле Майигу с Даром смены формы, которого тебе было бы не жалко. — Со вторым несложно, — немного помолчав, ответил Кримзон. — Есть один небольшой баронский клан, Униял. Раньше я часто использовал их для разных операций по проникновению. Их Дар позволяет по-настоящему перестраивать тело, а глава, единственный на седьмой ступени, способен частично имитировать даже чужую магию. Они были очень полезны, но лет двадцать назад иностранная контрразведка сумела найти способ точно вычислять таких подражателей, в результате чего они стали почти бесполезны. Если они вдруг исчезнут, мне будет совсем не жалко. С первым сложнее, но для тебя я приложу максимум усилий. — Договорились, — кивнул я. — Тогда я вернусь на фронт. — Тебе нужны ещё войска? — Нет, тех, что ты предоставил, хватит. И жди хороших новостей. Я намерен выиграть эту войну так быстро, как только смогу. Глава 27 Хотя я стал Майигу, с последователями всё было довольно туго. Все мои подчинённые уже были одарёнными, принадлежавшими к разным кланам, и не могли отречься от своего бога, даже если бы захотели. Тем не менее, в качестве Майигу, я мог сделать кое-что другое. Принять клятву верности от Рея и Дьюллы. Ламия согласилась без особых проблем. Несмотря на то, что теперь она уже была точно уверена, что Самиган искал её, Дьюлла вовсе не горела желанием возвращаться к третьему сыну Палема. А официальное подтверждение наших отношений вассала и сюзерена при этом гарантировало, что я буду и дальше её защищать. С Реем было сложнее. Хотя он не испытывал ровным счётом никакой привязанности к Палему или империи, Катриона он на полном серьёзе считал своим господином. Так что присягу мне уже он сам вполне мог посчитать предательством. Однако убеждать его в чём-то я не собирался. Это должен был быть его и только его выбор. Если он не был готов поклясться мне в верности, то так тому и быть. Но в таком случае наши дороги на этом моменте должны были разойтись. К моему удовольствию, попросив ночь на раздумья, с утра Рей-таки явился ко мне и, даже не пожелав доброго утра, опустился передо мной на одно колено. Мысль его была проста: Катрион и правда был его покровителем. Однако сам он, в отличие от меня, никогда Рея не видел и вряд ли даже знал о его существовании. Выбирая между далёким спонсором, часть благ от которого просто по совпадению досталась ему, и тем, кто даже после смертельной битвы предложил дружбу, Рей выбрал второго. Чувство, испытанное мной в момент, когда другие Майигу приносили мне клятву верности, было очень странным. Я ощутил установившуюся между нами связь. Нить, протянувшуюся от меня к ним, не сказать, чтобы неразрывную, но невероятно прочную. Клятва не означала, что я мог приказать им что угодно, и не оберегала меня от их предательства или крамольных мыслей. Между нами не появлялось конкретных границ, и также не было никаких определённых правил, которые я или они теперь обязаны были соблюдать. Следование клятве никак не поощрялось, а её нарушение не было наказуемо. Но, добровольно соглашаясь следовать за мной, они вверяли свои судьбы в мои руки, и это было чем-то совершенно особенным, несравнимым ни с чем. Сколько бы я ни рылся в памяти, не мог придумать, с чем это сравнить. Отношения родителя и ребёнка, старших и младших братьев и сестёр, начальника и подчинённого, учителя и ученика — ничего не подходило. Ближе всего, вероятно, это можно было сравнить с тем, как относились друг к другу истинно верующий человек и его духовный наставник. Почтение с одной стороны, капелька снисходительности с другой, а ещё много доверия и, главное, взаимного уважения. По крайне мере теперь я понял, почему предательство Майигу-вассала своего сюзерена считалось такой редкостью. Это не было запрещено клятвой, но, если все Майигу чувствовали то же, что чувствовал я, то акт предательства для большинства из них был бы чем-то максимально мерзким и отвратительным. Предавая своего сюзерена, вассал будто бы предавал самого себя. По той же причине, вероятно, Майигу с такой серьёзностью относились к клятвам, а некоторые в принципе не принимали саму идею присяги кому-то на верность. Ведь установившаяся связь меняла само их отношение друг к другу, с чем далеко не все могли смириться. С Реем и Дьюллой у меня и так были неплохие отношения. Но теперь, когда они стали моими вассалами, взаимные понимание и поддержка поднялись на какой-то совершенно новый уровень. Дошло даже до того, что ламия начала в общении со мной и Реем будто бы оттаивать, демонстрируя совершенно несвойственные ей эмоции и однажды даже рассмеявшись над какой-то шуткой. В результате, когда мы прибыли обратно на фронт и я поставил их во главе двух меньших армий по три тысячи человек, себе оставив четыре тысячи, наша командная работа на поле боя стала действительно значительно влиять на ход сражений. Между нами не было никакого фактического обмена информацией, ничего наподобие магической рации или чего-то подобного. И мы, хотя и составляли, разумеется, тактики перед сражениями, после начала боя могли даже не видеть друг друга, разделённые километрами дистанции. Но при этом каждый раз каким-то почти мистическим образом умудрялись снова и снова проводить идеальные совместные манёвры, загоняя противника в неожиданные даже для нас самих ловушки. Кстати, Дьюлла продемонстрировала неожиданный талант к командованию. Назначая её командиром, я думал в первую очередь о её статусе Майигу и том, как он повлияет на бойцов. В качестве же главного тактика я приставил к ней Диксага. Старый вояка, уже не раз продемонстрировавший свои навыки, должен был стать отличным помощником для обычно ко всему индифферентной Дьюллы. Тем не менее, уже в первом же бою ламия начала командовать сама. Ей определённо не хватало опыта, и тем более не хватало харизмы, чтобы уверенно вести за собой людей. Но, используя иллюзии для моментальной отдачи приказов едва ли не всем трём тысячам своих подчинённых разом, и в силу своей холодности моментально принимая решения, она превратила вверенное ей войско буквально в идеальную военную машину. Рей в этом плане не мог похвастаться такими же большими успехами. Его войско действовало куда менее слаженно и чётко, и, пока Дьюлла уничтожала тысячу бойцов врага, он едва справлялся с пятьюстами. Однако, в отличие от ламии, совершенно не считавшейся с потерями и ставящей во главу угла эффективность, Рей с самого начала начал относиться к своим подчинённым едва ли не как к семье. Да, он был куда медленнее Дьюллы, но и потери в его войске всегда были куда меньше. При этом в перерывах между сражениями он не пропадал в командирской палатке, а почти всегда находился в окружении простых бойцов. Ел и пил вместе с ними, горланил песни, смеялся, играл в карты и на полном серьёзе обменивался военными трофеями, иногда доходя до жарких споров о ценности той или иной безделушки. Мне, в личном разговоре, Рей признавался, что отчасти делал всё это намеренно, чтобы завоевать доверие своих людей. Но также, по его словам, вот так по-простому общаясь, он переносился сквозь годы жестокой муштры в церкви империи в то время, когда он, мелкий беспризорник, днями пропадал в трущобах с соседскими мальчишками. Так что и искренности в его действиях было немало. Дьюлла же ничем подобным, разумеется, не занималась. Да и вообще своим отношением, а также тем, что, уже не особо скрываясь, пожирала выживших вражеских одарённых, наводила на своих солдат скорее оторопь. В результате довольно быстро их стали противопоставлять друг другу и называть, в присущей слухам преувеличенной манере, Хладнокровным и Душевным генералами. При этом, несмотря на все минусы характера Дьюллы, её популярность не была меньше, чем у Рея. Душевного генерала ценили за мягкое отношение и стремление сохранить как можно больше жизней. А Хладнокровного — за мастерский стиль ведения боя, оттачиваемый с каждой битвой, и позволяющий, пусть и с бо́льшим риском, заработать куда больше военных заслуг. Однако, разумеется, наибольшие успехи и наибольшие потери были в моей армии. В отличие от Дьюллы я не стремился к идеально выверенным тактикам и манёврам, и не пёкся, как Рей, о жизни каждого солдата. В результате после каждой битвы в моей армии было больше убитых, чем у них обоих вместе взятых. Но, пользуясь, помимо самых базовых тактик, манёвров и построений, одним-единственным стилем безудержного прямого прорыва, я и результатов достигал соответствующих. Так к Хладнокровному и Душевному генералам присоединился ещё один. Вполне ожидаемо, Безумный. Спустя две недели и восемь или девять сражений на разных участках фронта от десяти тысяч человек моей особой армии осталось семь с половиной и пришла пора набирать новые кадры. На время набора мы ушли с передовой, организовав себе краткий отдых. Воспользовавшись возможностью, я решил организовать перетасовку уже имеющегося личного состава. Позволил бойцам самим выбрать, в какую из трёх армий идти. При условии, разумеется, что численность армий останется той же. Думал я при этом в первую очередь вовсе не о комфорте своих бойцов, а об эффективности армии в целом. Не знаю, было ли это принято в Тейе, но по опыту земной жизни я понимал, что люди куда лучше работали там, куда они сами пошли, а не куда их вынудили пойти. А также немалую роль играла комфортная для человека атмосфера и коллектив, разделяющий его цели и интересы. Разумеется, обеспечить своим подчинённым четырёхдневную рабочую неделю и тыквенный латте во время обеденного перерыва я не мог. Но в моих силах было как минимум дать им возможность самим организовать себе относительно комфортную обстановку. Получив в итоге общие сводки по изменениям в моей особой армии, я не мог не начать улыбаться. Настолько всё это было предсказуемо. К Рею пошли те, кто больше ценил собственную жизнь и в принципе не горел желанием воевать. Почти поголовно это были призывники из кланов, которых на фронт отправили против их воли. Его войско теперь отвечало за тыловую поддержку и резерв. К Дьюлле отправились по большей части опытные военные, для которых армия и война были профессией, привычной и действительно комфортной. Такие, которые понимали и принимали оправданные риски и не были против поставить на кон жизнь, если это было действительно оправдано. Они, с Хладнокровным генералом во главе, теперь были вспомогательным войском быстрого реагирования. А меня выбрали практически все наёмники, а также те из предыдущих двух категорий, кто хотел каждый раз оказываться в гуще событий и любил сражения и танец со смертью. На наши плечи, разумеется, лёг статус основных прорывных войск. Всех новичков, подходящих под критерии вступления, теперь распределяли в соответствии с послужным списком и пожеланиями в эти три войска. И когда через четыре дня мы вернулись на передовую, эффективность избранного мной принципа разделения показала себя в первом же бою. А после ещё пары сражений, когда перемешанные одарённые из разных войск сработались между собой, десять тысяч человек стали демонстрировать военную мощь, обычно соответствующую двадцати, а то и тридцати тысячам. Если бы мы сосредоточились на каком-то одном участке фронта, то давным-давно прорвали бы любое сопротивление имперцев. Однако цель у меня сейчас была совсем иная. Моя особая армия по полной пользовалась тем, что и минимальная, и средняя сила входящих в неё одарённых были на очень внушительном уровне. Мы носились вдоль линии фронта как та маленькая площадочка, отбивавшая падающие на неё шарики в древнем арканоиде и вмешивались в столкновения везде, где это было необходимо. Благодаря этому линия фронта нигде не выдавалась слишком далеко вперёд, делая наши войска уязвимыми с флангов, но при этом стабильно продвигалась на запад, километр за километром. А большего на самом деле и не требовалось. В самом начале вторжения имперцы сумели продвинуться глубоко в земли Золлы, из-за чего фронт растянулся на несколько сотен километров от границы с Тремя Праведными до великой пустыни. Но, оттесняя имперцев, мы естественным образом, просто в силу треугольной формы этой части территории Золлы, делали фронтовую линию всё короче и короче. Соответственно, удерживать её становилось всё проще и проще. Всё меньше становилось разрывов между отдельными армиями, в которые вражеские войска могли проникнуть и нанести неожиданный удар. Меньше требовалось наблюдательных постов и разведчиков. И даже когда имперцы всё-таки прорывались, пока мы сражались где-то в другом месте, можно было быстрее отреагировать и выбить их обратно до того, как они успеют укрепиться на занятой территории. И, похоже, палемцы сами смирились с тем, что на данный момент это столкновение они проиграют. Как минимум потому, что после смерти Майскарда новых Майигу империя не отправляла. У меня, правда, в таком случае возникал закономерный вопрос: а почему тогда они просто не отступят? Раз уж они смирились с тем, что моё появление спутало им все планы, зачем было напрасно терять одарённых и поглотителей? Ответ на этот вопрос я вскоре получил. От изначальной линии фронта до самой западной оконечности Золлы, области, где раньше обитала Дьюлла, было около семисот километров. Благодаря усилиям моей особой армии за двадцать четыре дня удалось сдвинуть фронтовую линию более чем на двести километров на запад, пройдя почти треть дистанции и вернув едва ли не половину захваченных территорий. И всё шло вполне неплохо. Но на двадцать пятый день, отправившись в очередной, уже какой-то даже рутинный бой, моё войско, обычно без проблем прорывающее ряды противника, будто бы врезалось в бетонную стену.