Много часов спустя, когда он наконец-то вошел в дом через заднюю дверь, кошка миссис Маккатчен уставилась на него прямо с кухонного стола. Маклин согнал зверюгу, но она принялась увиваться вокруг его ног, выпрашивая пищу. Он зачерпнул сухого корма из мешка в кладовке, вывалил его в миску и пошел проверить туалетный лоток. В задней двери был устроен небольшой лючок для животных, но Маклин держал его на защелке все то время, что кошка жила в доме. Когда-то ему говорили, что на новом месте кошек первое время нужно запирать, иначе они убегут обратно. При всем желании он не смог бы вспомнить, какой именно срок заключения полагается кошкам в подобных случаях, но сейчас, взглянув на календарь, приколотый к стене рядом с телефоном, с ужасом обнаружил, что его прежний дом сгорел уже три недели назад. И что до Рождества осталось всего три дня. Казалось бы, ему следовало догадаться раньше. Трудно было не заметить мишуру и елочные игрушки в витринах магазинов, а рождественские украшения на улицах повесили уже месяца полтора тому назад. Конечно, он мог попытаться себя обмануть, объяснив все тем, что был сильно загружен работой и не обратил внимания, как пролетело время. Однако истина заключалась в том, что он каждый год пытался спрятаться от рождественских праздников. Кошка снова принялась тереться о его ноги, а он продолжал таращиться на календарь. Там не было никаких пометок, просто дни уже почти закончившегося года. Пора идти покупать новый календарь. – Наружу хочешь? – Маклин распахнул заднюю дверь, за которой была тьма и холодный ветер. Кошка выглянула, принюхалась – и развернулась обратно, в сторону теплой кухни. – Соображаешь. – Он закрыл дверь, нагнулся и отомкнул лючок. Теперь кошка могла выходить наружу, если захочет. При условии, что она умеет пользоваться лючком. Он не мог вспомнить, чтобы у миссис Маккатчен был такой в дверях; ее кошки ходили взад-вперед через открытое окно. Если что, придется ей показать, ну или пускай сама разбирается. В холодильнике не обнаружилось почти ничего съестного, зато там оставалось полбутылки «рислинга», который имело смысл прикончить. Он налил себе стакан и собрался уже заказать пиццу по телефону, когда в парадную дверь позвонили. Маклин застыл на месте. Он никого не ждал. Если на то пошло, на работе мало кто знал его новый адрес. У него бывали только Ворчун и Макбрайд – и конечно, Эмма. Кровь прилила к его щекам от стыда, когда он подумал об Эмме. О том, как он поступает с ней. Его поведение вряд ли можно назвать жестоким, скорее уж – начисто лишенным отзывчивости, и он понятия не имел почему. Разве лишь потому, что Эмма была дружелюбна и жизнерадостна, и он, очевидно, нравился ей настолько, что она была готова мириться с его поведением. А он, наоборот, боялся снова с кем-то сблизиться. В дверь позвонили еще раз, и он на какое-то мгновение подумал о том, чтобы затаиться и сделать вид, будто никого нет дома. Впрочем, идея довольно дурацкая. Свет из кухни падает широким прямоугольником прямо на подъездную дорожку, так что любому, приблизившемуся к двери, ясно – дома кто-то есть. И потом, вдруг это что-нибудь важное? Вздохнув, он поставил пустой стакан и двинулся по коридору к дверям, щелкнув по дороге выключателем, чтобы зажечь свет у входа. Не успел он открыть дверь, как с десяток голосов радостно затянули: – Добрый король Венцеслав… Они продолжали петь, куплет за куплетом, а он все стоял, разинув рот, как деревенский дурачок. Рождественские песнопения! Он не слышал их много лет; последний раз – когда еще учился в школе. Глядя на поющих людей в тяжелых пальто, он думал, что узнает кое-кого из бабушкиных соседей. С теми, кто помоложе, мог быть и лично знаком в детские годы. Песня закончилась, причем почти никто не сбился с ритма, и только тогда Маклин сообразил, что должен как-то вознаградить певцов. Бумажник остался в кухне, в кармане пиджака, который он повесил на спинку стула. – У вас, это… здорово выходит, – наконец нашелся он, собрав весь энтузиазм, который сумел найти в себе на ледяном, свистящем ветру, дувшем из сада прямо в дом. – Послушайте, здесь же холодина жуткая. Заходите внутрь, думаю, у меня найдется, чем вас согреть. Только произнеся свое приглашение, Маклин осознал, чем оно грозит. Оправившиеся от неожиданности певцы, бормоча слова благодарности, один за другим потянулись мимо него в гостиную. Маклин поспешил обратно в кухню, вытащил бумажник, достал из шкафчика бутылку солодового виски. Пока он искал стаканы, наполнял водой графин и тащил все это на подносе в гостиную, большая часть нежданных посетителей уже разбрелась по комнате, разглядывая фотографии и изо всех сил стараясь не выглядеть чересчур любопытствующими. Раздавая дозу за дозой свое средство для восстановления сил, Маклин не мог не заметить, что компания подобралась довольно пестрая. Отказался лишь один из вошедших, пожилой джентльмен изможденного вида, с редкими белыми волосами и столь же белой густой бородой. На нем было длинное пальто и толстые рукавицы, и особого желания общаться он не изъявил. Маклин попытался бы разговорить и его, если бы остальные не требовали внимания, протягивая руки за щедро наполненными стаканами. Когда он добрался до последней гостьи, та уже расстегнула пальто, под которым обнаружилась черная блуза и воротничок служителя Епископальной церкви. Ей было под пятьдесят, хотя наверняка сказать трудно: лицо умудренного опытом, немало повидавшего человека, в черных прямых волосах до плеч уже видна седина, но морщин почти незаметно. – Кажется, мы незнакомы, – протянула она руку. – Я – Мэри Карри. – А я Тони Маклин. Вы давно в этом приходе, мадам Карри? – Зовите меня Мэри. Достаточно давно, чтобы познакомиться с вашей бабушкой. Мне было очень печально узнать, что она умерла. У нас с Эстер случались довольно жаркие споры. Похоже, ее точка зрения на Господа несколько отличалась от моей. Маклин удивился, он ни разу не слышал от бабушки, что местный викарий – женщина. Быть может, она и говорила, просто он не обратил внимания? – Но я рада, что теперь здесь решили поселиться вы, – продолжала тем временем Мэри Карри. – Боюсь, с моим появлением у вас не образуется лишних прихожан. Я довольно-таки равнодушен к религии. – Это дело поправимое, – улыбнулась она, допивая свой виски. – Спасибо, сейчас уже мало кто помнит о старых традициях гостеприимства. Хотя вам не помешала бы пара-тройка рождественских украшений, а то что-то здесь не слишком весело. Маклин почувствовал неловкость, осознав, что в доме вообще ничего не напоминает о наступающем празднике. По правде сказать, если не считать официальных поздравлений от начальства, он и открыток-то к Рождеству никогда не получал. Впрочем, удивляться было нечему – он и сам не посылал ни одной. Викарий собрала свой хор, они торопливо исполнили «Посреди зимы» и гуськом прошествовали к выходу. Стоя в дверях, Маклин смотрел, как его гости дружно спускаются по подъездной дорожке и исчезают за поворотом. Они болтали между собой, шутили и хохотали, подогретые виски. Один лишь беловолосый старик подотстал и смотрел назад, пока Маклин не закрыл дверь. Когда он наконец собрал стаканы из всех тех неожиданных мест, где их оставили гости, дом вдруг показался ему огромным. И пустым. 32 Трудно сказать, в чем именно дело, но волнующееся море журналистов всегда ассоциировалось у Маклина с кошмарными снами. Возможно, жадно вытянутые шеи напоминали ему о персонажах из комиксов-страшилок, которыми он увлекался в детстве. Или дело в запахе с выраженными тестостероновыми нотками, в них чувствовалась смесь испуга – и предвкушения аппетитных подробностей. Так или иначе, из всех своих служебных обязанностей Маклин больше всего ненавидел пресс-конференции. Это было даже хуже, чем сообщать дурные новости убитым горем родственникам. Прийти на эту встречу, чтобы ответить на вопросы о расследовании, ему пришлось в качестве наказания за вчерашнее отсутствие на связи. Все усугублялось тем, что слева от него сидел сержант Дэн Хой, отвечающий за контакты с прессой, а справа – суперинтендант Макинтайр. Даже не имей Маклин диплома по психологии, ему было бы нетрудно догадаться, что и тот и другая в данный момент не особо к нему расположены. Старший инспектор Дагвид, довольно ухмыляясь, пристроился позади. – Леди и джентльмены, – открыла пресс-конференцию Макинтайр, – спасибо, что пришли. Думаю, вы в курсе, что речь идет о крайне серьезном преступлении. Вчера мы не были готовы раскрыть подробности. Однако учитывая появление весьма причудливых слухов, мы полагаем, что будет правильно сообщить вам о ходе следствия на текущий момент. – Суперинтендант, вы можете подтвердить… – Женский голос с задних рядов, без шотландского акцента. Маклин физически почувствовал, что воздух вокруг него застывает в неподвижности и, кажется, становится на несколько градусов холодней. Макинтайр пресекла реплику суровым взглядом: – Время для вопросов будет в конце. Пока что я хотела бы представить вам следователя, ведущего это дело. Инспектор Маклин, прошу вас. Шум в зале. В каком-то смысле льстящий самолюбию, поскольку означал, что его имя собравшимся известно. С другой стороны, не такой уж и приятный – очевидно, оживленно переговаривавшиеся сейчас в задних рядах люди не узнали его в лицо, когда он появился в зале. Маклин нагнулся вперед, постучал по микрофону и начал говорить. – Вы уже знаете, что в воскресенье вечером в Флоттерстоуне нами было обнаружено тело молодой женщины. Я могу сообщить, что мы опознали жертву, это Кейт Маккензи, проживавшая в Джокс-Лодж. Я также могу заявить, что вскрытие, эээ… подтвердило, что она была убита. Мы установили, где она была и что делала вплоть до позднего вечера среды… За это нужно было благодарить Ричи и Макбрайда, до глубокой ночи смотревших на редкость увлекательное кино, пока они наконец не увидели Кейт, которая вышла из паба без спутников и отправилась пешком по направлению к дому. – У нас есть основания полагать, что примерно в это время она с кем-то встретилась в районе Мортонхолла. Наша главная задача сейчас – выяснить, куда она отправилась потом, хотя есть и другие вопросы, ответы на которые мы стремимся получить. Нам известно, что пресса пытается связать это убийство со смертью Одри Карпентер две недели назад. Между двумя преступлениями действительно имеется сходство, хотя есть и существенные различия. Оба следствия ведутся параллельно, и следственные группы активно взаимодействуют. Еще бы, ведь люди-то, черт побери, те же самые. Маклин откинулся на спинку стула и приготовился отбиваться от вопросов. На месте моря лиц мгновенно вырос лес рук. Сержант Хой взял на себя управление пресс-конференцией, принимая вопросы в первую очередь от знакомых ему местных репортеров. – Инспектор Маклин, по слухам, девушке перерезали горло. Это правда? – Смерть была насильственной, – ответил Маклин, – но я бы предпочел воздержаться от подробностей, которые могут повредить следствию или последующему судебному разбирательству. – Инспектор, это правда, что она была убита в другом месте, а тело просто сбросили в водохранилище? – Я опять-таки не готов обсуждать такие подробности. Тело было найдено в южной части водохранилища, неподалеку от парковки для туристов. – Вы уже оповестили семью мисс Маккензи? – Ее родители умерли, другой семьи у нее нет. Мы работаем с ее, ммм… невестой. – Вы кого-то подозреваете? – Следствие ведется в нескольких направлениях, и еще слишком рано что-то утверждать с определенностью. Даже будь у меня подозреваемые, думаю, вы понимаете, что на этой стадии я не стал бы делиться с вами подобной информацией. – Инспектор Маклин, вас не беспокоит, что между этими убийствами и смертью мисс Керсти Саммерс зимой 1999 года очень много общего? Насколько я понимаю, это вы раскрыли то убийство и передали убийцу в руки правосудия? – Благодарю вас, миссис Далглиш, о ваших теориях мы наслышаны. – Суперинтендант Макинтайр вмешалась прежде, чем Маклин смог что-то ответить. При условии, что он вообще смог бы ответить. Вопрос ударил его как кулаком. То, что он узнал голос, не помогло. – Но ведь это важно для следствия! – продолжала настаивать Далглиш. – Если существует хоть какая-то вероятность, что Керсти Саммерс убил не Андерсон… – Ее убил Андерсон! Ее и всех других до нее! – Маклин сам поразился ярости, прозвучавшей в его собственном голосе. Как эта замарашка вообще посмела утверждать, что он арестовал невиновного? Тем более – напоминать об этом? – И тем не менее сейчас, девять лет спустя, у вас два трупа молодых женщин, в том же самом виде, что и раньше. И убитых тем же способом. Вы хотя бы планируете вернуться к старым делам и проверить, не было ли что-то упущено? Перед глазами Маклина возникла стоящая на его столе коробка с делами, которую он даже не успел открыть. Он почувствовал, что Макинтайр, сидящая рядом, вот-вот прервет пресс-коференцию. Ее гнев уже начал ощущаться, как незримая стена между ними и залом. Но не успела она раскрыть рта, как Маклин нагнулся вперед, обращаясь исключительно к неопрятной женщине в кожаном плаще на заднем ряду: – Миссис Далглиш, Андерсон – убийца. Присяжные признали его виновным. Мы нашли неопровержимые доказательства его вины. Мало того, он признался в убийствах, хотя это и было попыткой уйти от ответственности, ссылаясь на душевную болезнь. Однако кое в чем вы правы, сходство между этими убийствами и преступлениями Андерсона действительно есть. И я уделяю этому сходству самое тщательное внимание. – Он смотрел Джоан Далглиш прямо в глаза. – Разумеется, мне было бы намного легче, если бы злодеяния Андерсона не были известны широкой публике вплоть до мельчайших подробностей. За покидающими зал журналистами Маклин наблюдал из относительной безопасности коридора. Здесь, за толстым стеклом, усиленным проволочной сеткой, его могли достать только посетители, на которых был выписан пропуск. Ну и коллеги-полицейские, конечно. – По-моему, все прошло довольно неплохо. Маклин обернулся. Позади стояла Макинтайр, строгая униформа подчеркивала ее высокий статус. – По-вашему, неплохо? Да я был готов удушить эту Далглиш на месте! Тревожить память о Керсти – она совсем уже охренела! Макинтайр прислонилась к стене, вероятно, чтобы не выглядеть чересчур формально. – Мы оба прекрасно знаем, что ее работа заключается в том, чтобы продавалось как можно больше газет. Не говоря уже о новом издании ее книжонки по случаю смерти Андерсона. На чьи-то там чувства ей наплевать, лишь бы платили. – Но вы же сами слышали, мэм! Она разве только открытым текстом не сказала, что мы посадили невиновного! Макинтайр посмотрела на него с неожиданно озадаченным выражением и помолчала, как будто что-то решая. Маклин, весь кипя изнутри, бросил взгляд на зал, из которого выходили последние журналисты. Без сомнения, оказавшись на улице, некоторые их них будут произносить речи перед камерами, но ему повезло, что хотя бы на самой пресс-конференции телевидения не было. – Пойдем-ка со мной, Тони, – наконец сказала Макинтайр и направилась к своему кабинету, да так быстро, что ему пришлось поспешить, чтобы за ней угнаться. В кабинете Макинтайр не стала садиться за стол, а подошла к книжной полке в «неформальном» уголке, где стояли неудобные гостевые кресла и кофеварка. Она была похожа на домохозяйку, прикидывающую, что бы почитать на сон грядущий. Наконец Макинтайр взяла с полки толстый томик в твердом переплете, показавшийся Маклину неприятно знакомым. С жутковатой фотографии на обложке на него смотрел Дональд Андерсон, над фото крупными буквами выведено – «Рождественский маньяк», пониже подзаголовок «Дональд Андерсон и „Книга душ“». – Я вижу, ты понятия не имеешь, к чему клонит Далглиш, – начала Макинтайр, прижимая книгу к груди. – И я тебя понимаю, Тони. По-человечески понимаю. Но ведь ты же полицейский. Следователь. Я знаю, что для тебя это тяжелая тема. Черт возьми, я даже и представлять себе не хочу, насколько тяжелая – ты ведь потерял собственную невесту. Но вечно прятать голову в песок тоже нельзя. Есть разные точки зрения на дело Андерсона. – Мадам, Андерсон – убийца! И он убил всех этих женщин, не только мою… – Я знаю, Тони. Я сама видела доказательства, и я верю в твои способности следователя. – Макинтайр, сделав над собой усилие, протянула ему книгу. – Но я – это еще не весь мир. Маклин даже не попытался взять книгу, и Макинтайр буквально впихнула ее ему в руки.