– Возьми, Тони. И прочитай. Я знаю, что тебе будет больно, и знаю, что она тебя разгневает. Но тебе нужно знать и точку зрения Далглиш и ей подобных. 33 Маклин никогда не испытывал особой личной симпатии к Джоан Далглиш. Прочитав страниц пятьдесят «Рождественского маньяка», он понял, что и в ее писательских талантах сомневался не зря. По совершенно неведомой причине Далглиш сочла нужным встать на защиту Андерсона, в ее глазах – одновременно жертвы и чудовищной судебной ошибки, и душевной болезни, корни которой таились в его детстве. Она не пыталась отрицать, что Андерсон виновен в убийстве Керсти Саммерс зимой 1999 года, но основной объем книги посвящался подробнейшему исследованию возможности того, что остальные девять жертв Рождественского маньяка убиты кем-то еще. Книга лишь вскользь упоминала об уликах, на основании которых был осужден Андерсон, зато сосредоточилась на мелких предметах, что он хранил в память о своих жертвах. По-видимому, опираясь на то, что каждый из этих предметов поодиночке не тянул на полноценное доказательство, Далглиш умозаключила, что более ранние убийства попросту приписали Андерсону: полицейское управление ухватилось за удобную возможность избавиться от позорных «висяков». Маклин прекрасно знал, что сами по себе эти мелочи ничего не значили. Оставшийся от Лауры Фентон образок Святого Христофора – штамповка, которая могла принадлежать кому угодно. Колечко Рози Бакли – дешевка из огромной сети ювелирных магазинов, такие вообще выпускают миллионами. И то же самое верно по отношению ко всем предметам, найденным в кабинете позади книжного магазина. Даже полоска ткани от платья его невесты могла быть на самом деле оторвана от чего-то еще – ведь платье так и не нашли. Но он узнал эту полоску, которой были заложены страницы старинной книги в лавке Андерсона. Чтобы получить ордер на обыск, ее оказалось достаточно, а то, что полиция обнаружила в подвале, разом положило конец самым долгим и активным поискам убийцы в истории Эдинбурга. На этом история и должна была закончиться, но для Джо Далглиш это было лишь начало. Листая книгу, Маклин поражался тому, как мало сочувствия репортер проявляла к жертвам и их родным и близким. Концентрируясь на мельчайших подробностях первых девяти убийств, она наскоро обрисовывала портреты погибших девушек в таком ключе, будто возлагала на них самих вину за то, что их похитили, а потом, подобно сценаристу фильма ужасов, переходила к описанию их мучений. Ни одна мелочь из отчетов судмедэксперта не осталась неупомянутой, в жутком сценарии нашлось место для каждого синяка и пореза. Маклин испытывал отвращение от чтения, и еще большее отвращение – от осознания того, что многие тысячи, если не миллионы читателей находили подобное чтиво развлекательным. Затем он добрался до 1999 года и до десятой жертвы. Как ни странно, на этот раз Далглиш лишь вскользь упомянула медицинские подробности – то ли не смогла раздобыть отчета о вскрытии, то ли вина Андерсона в этом преступлении и без того была бесспорной. В конце концов, его подвал был весь залит кровью Керсти. Вместо этого Далглиш сконцентрировалась на самом Андерсоне. Ничего нового Маклин не узнал – мальчик остался сиротой во время нацистских авианалетов; был эвакуирован в Уэльс, где его воспитывал методистский священник-изверг; армейская служба на Ближнем Востоке и ужасы, свидетелем которых ему довелось там стать; монастырь на Гебридах, загадочным образом сгоревший дотла; и наконец, лавка антикварных книг в Кэнонгейте, Эдинбург. На этой стадии книга утратила всякие черты криминального репортажа и стала напоминать скорее жизнеописание великого человека, перед которым Далглиш отчасти даже преклонялась. Когда же она в конце концов дошла до смакования вымышленных деталей того, как Андерсон похитил прямо на улице юную невинную Керсти Саммерс, неделю насиловал и мучал, а потом безжалостно перерезал ей горло, Маклин захлопнул книгу и отшвырнул в угол. Его руки тряслись, тело дрожало, словно в лихорадке. Он вскочил на ноги и зашагал по кабинету. Бросил взгляд на сгущающиеся зимние сумерки за окном, потом – на книгу на полу. Макинтайр права, ему следовало ее прочитать. Но от этого было не легче. Судя по заметкам на доске в следственном отделе, сержанту Ричи удалось разобраться в подробностях жизни Кейт Маккензи лучше, чем до этого с Одри Карпентер. От посмертной фотографии, словно нити паутины, разбегались предполагаемые направления расследования, и каждое заканчивалось аккуратным прямоугольником. Маклин уставился на тот, внутри которого значилось «Работа», ниже следовал список фамилий – коллеги, надо думать. В другом прямоугольнике было написано «Спортзал», в третьем – «Университет», четвертый был озаглавлен «ЛГБТ-сообщество». Под каждым заголовком стояли фамилии. Черт, и ведь всех теперь допрашивать. – Вы неплохо потрудились, – сказал он Ричи, когда та закончила разговор. – Не только я, сэр. Констебль Макбрайд весь день провел на телефоне, уточняя имена. На завтра мы договорились с начальством Маккензи, будем разговаривать с сослуживцами. – Что там с университетом? – ткнул пальцем в доску Маклин. – Она изучала юриспруденцию на вечернем отделении. Я говорила с преподавателем, доктором Макгиливри. Похоже, он сильно огорчился, когда услышал новости. Сказал, что она могла бы далеко пойти. Очень усердная студентка. – Похоже на то, – согласился Маклин, изучая имена на доске и пытаясь определить, не упустили ли они чего. – С Дебби больше не разговаривали? – Это как раз она только что перезванивала, – ответила Ричи. – Я оставляла ей сообщение. Она собирается пока пожить с родителями в Балерно. Я сказала, что заеду завтра, чтобы поговорить. – Дорогу найдете? – Да само собой. Я же здесь училась в университете. Полгода снимала комнату в занюханной муниципальной квартирке в Карри, в двух шагах от Балерно. – А я-то удивляюсь, почему девушка из Абердина так хорошо ориентируется в Эдинбурге! – Попробуйте пять лет подрабатывать по барам и жить в самых дешевых студенческих хатах, какие только удастся найти, тоже узнаете город не хуже меня. – Пять лет? Что-то не задалось? – А что могло не задаться? Бакалавриат с отличием и магистратура, как раз пять лет и есть, – Ричи изумленно посмотрела на него, потом спохватилась: – А, поняла, вы подумали, что я заваливала предмет за предметом, оттого и пришлось столько учиться. Ну, спасибо! – Я ничего подоб… – Маклин оборвал возражения, не было никакого смысла скрывать, что именно так он и подумал. – И на чем вы специализировались в магистратуре? – Антропология и социология. Должна была ехать на Борнео, изучать одно племя, но финансирование неожиданно отменили. Я вернулась к родителям и стала раздумывать, чем же теперь заняться. Отец – патрульный сержант, он и предложил пройти переподготовку по ускоренной программе. – Дальше, что называется, можно не рассказывать. – Маклин махнул рукой на доску с записями. – Что ж, в одном месте, я имею в виду антропологию, убыло – в другом прибыло. Вот только у нас месяц уйдет, чтобы опросить столько народу. Вы сказали, Макбрайд должен быть где-то тут? – Вышел пару минут назад. Мы за сегодня уже обзвонили всех, кого только смогли. Вся группа неплохо поработала. – Ну и где же эта самая «вся группа»? Ричи указала взглядом на часы над дверью. – Смена кончилась. Ворчун что-то там пробормотал насчет кружечки пивка. Никогда раньше не видела, как полная комната мгновенно превращается в пустую. – И вы к ним не присоединились? – недоверчиво приподнял бровь Маклин. Ричи мило улыбнулась в ответ: – Нет, но я обещала присоединиться позже. Как только доложу главе следственной группы положение дел. Маклин уже почти вышел из управления, когда позади застучали торопливые шаги. Под тяжестью огромной холщовой сумки на плече Эмма Бэйард согнулась, словно портовый грузчик. – Похоже, тебе у нас интересней, чем в своей криминалистической лаборатории, – заметил Маклин, придерживая для нее дверь. – Неизвестно еще, где тебя чаще можно застать. – Наверно, это потому, что меня до сих пор держат за новенькую, – вздохнула Эмма. – Таскать барахло между лабораторией и архивами – вроде как моя обязанность. И повода отказаться нет, я же еще и живу неподалеку. – Во всяком случае, Ниди полезно хотя бы изредка общаться с красивыми девушками. – Благодарю вас, инспектор Маклин, – улыбнулась Эмма. – По-моему, это завуалированный комплимент. Маклин собрался было сострить насчет прочего женского контингента в управлении, но вовремя сообразил, что шуточка выйдет плоская, да и не слишком справедливая. – Значит, ты сейчас домой? – уточнил он, чтобы избежать паузы. Они тем временем успели дойти до середины парковки, где между двух патрульных машин притулился старенький голубой «пежо», и Эмма уже принялась копаться в своей объемистой сумке в поисках ключей. – Собиралась, вообще-то, – ответила Эмма и выпрямилась, так и не найдя ключей. – Но вижу, что у тебя есть встречное предложение. 34 – Тони, Джейн сказала мне, что ты прочитал книгу Джо. И что же ты думаешь по этому поводу? Маклин сидел в неудобном кресле в кабинете Макинтайр. Впереди был очередной мрачный день, а прямо сейчас – очередной бессмысленный сеанс с психиатром. Похмелье после вчерашнего не украшало ни ту, ни другую перспективу. Вечер в пабе вышел прекрасный – это намного лучше, чем торчать одному дома с мыслями о книге, которую он наконец-то осилил, – вот только наутро пришлось расплачиваться головной болью. Он посмотрел Хилтону прямо в глаза. – Откровенно говоря, я с трудом понимаю, как вы могли позволить на себя ссылаться в этой писанине. Но по крайней мере вы-то осознаете, что Андерсон – обычный маньяк и серийный убийца. А Далглиш, похоже, считает, что мы повесили на него девять убийств, которые он не совершал. Вся эта книжонка – галиматья, причем чрезвычайно опасная! – Опасная? В каком смысле? – В том, с какими подробностями там описывается, что Андерсон делал со своими жертвами! Повисло продолжительное молчание. Маклина это устраивало, он сидел и изучал обширную коллекцию книг Макинтайр на полке за спиной у Хилтона. В основном там были биографические произведения, но попадались и книги по менеджменту, и полицейские руководства. И даже роман-другой. Между зачитанным томиком сатирического «Принципа Дилберта» и шотландским изданием «Инструкции по полицейской подготовке» 1985 года виднелось свободное место, где раньше стояла книга Далглиш. Маклин как раз начал размышлять, нет ли в этом соседстве глубокого смысла, когда Хилтон наконец прервал паузу. – Ну ладно, Тони. Расскажи, как идет расследование. Маклин с трудом заставил себя вернуться к беседе с психиатром. – Какое именно? – Ты прекрасно знаешь какое, – усмехнулся Хилтон. – Дело Рождественского маньяка. – Ага. Вы опять перескакиваете сразу к выводам. – Маклин понял, что попался на удочку, но удержаться уже не мог. – Уж от вас-то я ожидал беспристрастного следования фактам. – И в чем же заключаются факты? – Убиты две молодые женщины. Убийца, вероятно, один и тот же. Не подлежит сомнению, что он намеренно копирует почерк Андерсона. С той разницей, что Андерсон совершал свои убийства раз в год. – Андерсон был… скажем так, единственным в своем роде. – Хилтон постучал карандашом по щеке, как по барабану. – Но травма, перенесенная им в юности, вполне объясняет особенности его психоза. – Вот только он оказался совершенно непохож на ваш собственный психологический портрет Рождественского маньяка. Хорошо же вы тогда помогли следствию! – Тони, ты не хуже меня знаешь, что составление психологических портретов – отнюдь не точная наука, – парировал Хилтон со школярской ухмылкой, от которой просто руки чесались дать ему по физиономии. – По-моему, если непредвзято взглянуть на материалы дела, ты обнаружишь, что я не так уж и ошибался. Практически все детали указаны верно, я всего лишь недооценил его возраст и уровень интеллекта. – Ну, пусть так. А что с нынешним делом? Насколько вы продвинулись с психологическим портретом этого нового Рождественского маньяка, раз уж вы решили так его называть?