Я направлюсь обратно к гробнице, замешкавшись в тени вади. И думаю о надписи, над которой трудилась целое утро. Прощальное послание знатного человека, превратившегося в горстку пыли. И приписываю в конце сообщения: Прости меня. Днем, следующим за тем, когда Уайетт меня поцеловал, была пятница. Я это точно помню, потому что в пятницу у нас обычно выходной. Дамфрис должен был везти жену в аэропорт в Каире, остальные аспиранты планировали посмотреть гробницы Эхнатона и Нефертити в Тель-эль-Амарне. В обычной ситуации я бы поехала с ними – во время сезона раскопок мы стремились использовать любую свободную минуту для знакомства с достопримечательностями Египта, – но Уайетт объявил за завтраком, что ему нужно кое-что наверстать по работе. И как бы я ни хотела увидеть Амарну, поговорить с Уайеттом хотелось еще больше. В любом случае то, что произошло вчера ночью, не должно было повториться. Все утро Уайетт работал в одиночестве у себя. Я сидела за столом в общей комнате, силясь заполнить три пустые клетки в кроссворде, который кто-то безуспешно пытался разгадать, но, в сущности, просто тупо ждала Уайетта. Около полудня он наконец покинул свое убежище, но, обойдя стороной общую комнату, пулей вылетел во двор. К тому моменту, как я выскочила на крыльцо Диг-Хауса, Уайетта уже и след простыл. Я пошла по ведущей к Нилу тропинке мимо посевов ячменя и конских бобов. Уайетта нигде не было. Другая тропинка вела в пустыню, к месту раскопок. Я нахмурилась – нам запрещалось в выходные дни ходить поодиночке на раскоп, – тем не менее бодро побежала в сторону дрожащего в знойном мареве песка. Когда вдали мелькнула белая рубашка Уайетта, я уже насквозь пропотела и сто раз прокляла себя за то, что не взяла шляпу. Я позвала его по имени, но все звуки унесло ветром. – Эй! – крикнула я, увидев, что Уайетт свернул в вади к востоку от некрополя. – Эй! Уайетт резко повернулся. Его глаза потемнели, словно он меньше всего рассчитывал меня увидеть. – Что ты здесь делаешь? – спросил он. – А ты что здесь делаешь? – Решил прогуляться. Голова что-то плохо варит. – Неправда. – Я, конечно, польщен, что ты такого высокого мнения о моей работоспособности, – ухмыльнулся Уайетт, – но я буквально засыпа́л над текстом. Нужно было срочно глотнуть свежего воздуха. Лично я сомневалась в возможности глотнуть свежего воздуха в раскаленной пустыне. – Я хочу поговорить о вчерашней ночи, – сказала я. – А я не хочу. – Развернувшись, Уайетт продолжил идти в сторону вади. – Я запрещаю тебе впредь ко мне прикасаться! – крикнула я ему вслед. – Отлично! – бросил он через плечо. – Поскольку наши желания совпадают. Я остановилась, глядя, как он углубляется в пустыню: – Куда ты идешь? – Все равно куда, лишь бы нам было не по пути, – ответил Уайетт, и я жутко разозлилась. Как можно быть таким высокомерным говнюком?! Зря я беспокоилась о том, что произошло между нами вчера ночью. Я больше не позволю ему подойти ко мне и на пушечный выстрел. Чтобы подобное больше не повторилось. Внезапно Уайетт остановился и, не вынимая рук из карманов, резко повернулся. – Я прошу прощения за то, что позволил себе вольность тебя поцеловать, – официальным тоном произнес он. – Я могу объяснить это воздействием алкогольных паров или тем, что пребывание в гробницах разбудило мою похоть. А можно просто назвать это вопиющей ошибкой. Выбирай любое. Мне нечем было крыть, хотя и не слишком понравилось, что меня назвали вопиющей ошибкой. Впрочем, как ни крути, именно этого признания я и добивалась. И раз уж Уайетт покаялся, какого черта я продолжала топтаться на месте? – Но прямо сейчас, Олив, я мучаюсь чудовищным похмельем, приправленным самоуничижением. Поэтому я бы предпочел, чтобы меня оставили в покое. Так что беги скорее домой! Секунду-другую я смотрела, как Уайетт исчезает в расщелине вади. Беги скорее домой! Словно я была несмышленым ребенком, а не аспиранткой, работающей над диссертацией. – Да пошел ты! – разозлилась я. – Да пошел ты куда подальше, придурок титулованный! Разъяренная, я бросилась за ним вдогонку. Я жутко ненавидела себя: как я могла прошлой ночью хотя бы на миг поверить, что он заслуживает сочувствия и мы с ним не соперники, а партнеры? Уайетт повернулся, неуклюже попятившись, когда мой гнев стал вздыматься над ним, как выскочивший из песка сердитый джинн. Я ткнула пальцем Уайетту в грудь, загоняя его под выступ скалы: – Так вот, я не глупее тебя. И тоже очень способная. Да и вообще, я… – Тут мой голос сорвался. Наклонившись вперед, я провела кончиками пальцев по зернистому известняку возле левого плеча Уайетта и выдохнула: – Уайетт, смотри! В небольшой расщелине в скале, прямо под каменным выступом, защищавшим нас от безжалостного солнца, мы увидели дипинто – надпись выцветшими чернилами на камне. У меня резко участилось сердцебиение. Я благодарила Господа за то, что у нас был курс по изучению папирусов Среднего царства, где нам в том числе приходилось переводить тексты, выполненные иератическим письмом. В отличие от иероглифов, которые можно читать в любом направлении, иератическое письмо читается справа налево. И пока я, скорчившись, пыталась прочесть вслух транслитерацию, Уайетт развернулся и, обхватив меня обеими руками, начал сбивчиво переводить текст: – «Год царствования седьмой, четвертый месяц перета, день четырнадцатый под владычеством повелителя Верхнего и Нижнего Египта Ха-кау-Ра, да пребудет он во веки веков…» Я знала, что номарх Дейр-эль-Берши оставил памятные надписи в каменных карьерах к северу от некрополя в Хатнубе. Надписи эти использовались учеными для воссоздания семейных историй. Таким образом, не лишено вероятности, что тысячи лет назад номархи могли остановиться и здесь, под этим каменным выступом, чтобы отметить некое событие. Я обследовала следующий кусок дипинто, но текст оказался совсем выцветшим, а потому менее разборчивым, чем в начале. – «В этот день наследный князь и номарх Заячьего нома…» – пробормотала я. – Джехутихотеп, – в один голос произнесли мы с Уайеттом, поскольку неоднократно видели эти знаки в гробнице, в которой работали. Это был древний вариант надписи: «Здесь был Килрой». Только в нашем случае здесь был номарх, росписи в гробнице которого мы методично переводили вот уже третий полевой сезон. Задумчиво потерев подбородок, Уайетт сказал: – Spd.t. Он взошел на эту гору, чтобы увидеть восход Сотиса. И тут у меня изо рта буквально сами собой выскочили слова: – Перет, день пятнадцатый. Жрецы. Гробница. – Мне не разобрать пару слов, – начал Уайетт, – но я абсолютно уверен, что смысл в том, что он явился сюда, чтобы отпраздновать восход Сотиса, и провел ночь в некрополе, в чьей-то гробнице. – Джехути…нахт? – Я провела пальцем по имени владельца гробницы. – Это что, тот самый из Музея изящных искусств Бостона? – Нет. Это другой Джехутинахт. Сын Тети. – Уайетт старательно перевел: – «Мы провели ночь во внешнем дворе гробницы Джехутинахта, сына Тети, которая находится в… локтях от…» – Он растерянно потер затылок. – Здесь должны быть меры длины. Мы не могли разобрать цифры. За четыре тысячи лет дипинто был нанесен невосполнимый урон. Я вопросительно посмотрела на Уайетта: – И все же. Гробница в некрополе… – Которую до настоящего времени никому не удалось обнаружить, – закончил Уайетт. От торжественности момента перехватывало дух – и не только оттого, что мы обнаружили дипинто, но и оттого, что это может свидетельствовать о наличии здесь неизвестной гробницы. И тут Уайетт неожиданно обнял меня и закружил. – Господи боже мой! – Уайетт так же порывисто поставил меня на землю и сразу стал серьезным. – Но мы никому не должны говорить. – Что?! – Мы не имеем права находиться здесь без инспектора. Нужно придумать способ заманить сюда Дамфриса и в его присутствии сделать вид, будто мы только что открыли неизвестную гробницу. Ты со мной? Ему было бы куда проще отдать меня на заклание. Сказать Дамфрису, что я занималась незаконными изысканиями, и приписать себе все заслуги. Но Уайетт предложил мне партнерство. – Я думала, ты меня ненавидишь, – небрежно бросила я. Уайетт потупился: – Я очень хотел. Я очень старался. – (Каждое слово казалось скользким от разочарования.) – Ты заявилась к нам из Чикагского университета и из всех возможных вещей, которые могла бы изучать, выбрала именно то, чем занимаюсь я. – У тебя нет монополии на «Книгу двух путей», – ощетинилась я. – Да, я в курсе. И все же. Очень немногие специализируются исключительно на Среднем царстве. – Вот потому-то мне и нравится эта тема.