– Я тоже. И тут я понимаю, что, возможно, мы имеем в виду разные вещи. Я кладу голову на плечо мужа: – Когда ты станешь заведующим кафедрой, мы будем подавать гостям более изысканное вино. Мы возвращаемся домой в мыльном пузыре хрупкого мира. – Если хочешь, я… могу принять душ, – говорю я. Закодированное приглашение к сексу. Да, у нас с Брайаном был период, когда мы занимались сексом спонтанно. Но в какой-то момент наша сексуальная жизнь сделалась более упорядоченной, поскольку мы научились бережнее относиться друг к другу. Брайан обычно брился, чтобы щетиной не оцарапать мне бедра. А я прятала под подушку махровую салфетку, чтобы постелить на мокрое пятно. – Может, потереть тебе спинку? – спрашивает Брайан. – Может быть. И тут открывается дверь. Мы с Брайаном отпрыгиваем друг от друга, словно мы не у себя дома и вообще не женаты. На пороге появляется Мерит. Она явно не ожидает нас увидеть, впрочем, так же как и мы ее. Мерит идет босиком, мои туфли болтаются у нее в руках. Она с трудом сдерживает слезы, на щеках черные потеки туши. – Детка! – выдыхаю я. – Что случилось? В мозгу вихрем проносится все самое страшное: Мерит изнасиловали, она попала в аварию. Дочь, скривившись, протягивает мне туфли на каблуке. – Мама, я порвала ремешок, – сквозь всхлипывания произносит она и убегает к себе. Я озадаченно смотрю на Брайана, который сжимает и разжимает кулаки; он всегда плохо справлялся с приливной волной эмоций. – Ну ладно, я пошла. – Я поднимаюсь к Мерит, сажусь рядом с ней на кровати и терпеливо поглаживаю дочь по спине, ожидая, когда стихнут рыдания. – Хочешь поговорить об этом? Мерит качает головой, но слова сами рвутся наружу. Танцы под мерцающими огнями в лагере на озере. Диджей поставил «Cotton-Eyed Joe». Мерит с Сарой сидели в стороне на деревянном столе для пикника, когда к ним подошли двое парней. Тодд и Эрик отличались от большинства мальчиков в лагере, так как не были компьютерными гиками. Они состояли в футбольной команде, а в лагерь STEM записались, чтобы улучшить резюме для колледжа. У парней с собой была фляжка. Сара согласилась выпить, Мерит тоже. Тодд выдвинул идею позаимствовать лодку, хотя детям не разрешалось подходить к воде. «Но мы ведь совсем ненадолго, – сказала Сара. – И это будет так романтично». Поэтому Мерит пошла вместе с остальными, и поначалу было весело. Много возни, пачкотни, нарушений запретов, и она, Мерит, на сей раз не отсвечивала на заднем плане, а принимала во всем самое активное участие. Эрик сел в лодку и помог забраться Саре. Но когда Мерит попыталась залезть туда, Тодд ее остановил. «Она потопит лодку», – заявил он, а Эрик расхохотался. «Не говори так», – сказала Сара. Мерит с благодарностью посмотрела на подругу. Сара улыбнулась мальчикам и добавила: «Если она упадет в воду, то сразу всплывет». Тодд под дружное ржание сел в лодку. Парни погребли на середину озера, Сара сидела между ними, словно принцесса; все трое принялись с умным видом обсуждать, может ли жировая прослойка служить спасательным жилетом или нет. Мерит не выдержала и убежала. Я хватаю Мерит за плечи и заглядываю ей в глаза: – Ты вовсе не жирная. У Мерит по щекам ручьем текут слезы. – Мама, ну хоть ты-то не ври! Мне хочется спросить, каким образом Мерит добралась домой, но я не решаюсь задавать вопросы. Мне хочется закутать дочь в пузырчатую пленку. Хочется найти этих придурков и устроить им хорошую головомойку. Наконец Мерит засыпает, мокрые ресницы слиплись от слез, руки сложены на груди. Когда дыхание дочери выравнивается, я иду в нашу спальню. Брайан уже в кровати, свет не горит. Я излагаю сокращенную версию. Брайан тоже переживает за Мерит, я точно знаю, но почему-то решает переложить все с больной головы на здоровую: – А ведь я тебе говорил, что ей лучше остаться дома. Если у меня и были надежды провести эту ночь с ним, то они моментально растаяли. Слова Брайана точно обоюдоострый меч посреди кровати, разрезающий простыни на длинные полосы. Я беру подушку и ухожу спать в кабинет. Сцена из супружеской жизни: Брайан (входит на кухню): Я проспал. Дон: Я сварила кофе. Брайан: Прошлой ночью… Дон: Я точно не знаю, когда сегодня вернусь домой. (Брайан наливает кофе в дорожную термокружку.) Брайан: Если Мерит… Дон: Сегодня она не поедет в лагерь. И вообще больше туда ни ногой. (Барабанная дробь.) Брайан: Я куплю что-нибудь на обед. (Он уходит.) (Конец сцены.) Вещи, которые нельзя делать в доме у умирающего. Нельзя говорить о том, что у вас умерла тетя, бабушка или собака. Вы здесь не для этого, и больной человек не должен вас утешать; все следует сделать ровно наоборот. Существуют концентрические окружности скорби: в центре всегда находится пациент, следующая окружность – это тот, кто за ним ухаживает, затем идут дети, за ними – близкие друзья и так далее. А теперь определите, в какой окружности находитесь вы. Если вы заглядываете в центр концентрических окружностей, то даете утешение. Если выглядываете из центра, получаете утешение. Никогда не прибегайте ко лжи во спасение: Ты непременно победишь рак! Самое главное – это позитивный настрой! Ты явно окреп! Этим вы никого не обманете. Не стоит изображать жизнерадостность. Грустить у постели умирающего нормально. Пациент подпустил вас совсем близко в столь зыбкое время, а значит, это и есть тот момент благодати, который вы можете с ним разделить. Не думайте, что вам следует обсуждать с пациентом его болезнь. Больной иногда нуждается в передышке. А вопрос прямо в лоб – хочет пациент поговорить о своем самочувствии или не хочет – будет означать, что вы контролируете его именно тогда, когда ему, собственно, выбирать не приходится. Не бойтесь тишины. Иногда даже полезно помолчать. Не забывайте: никто не знает, о чем говорить с умирающими. И все боятся ляпнуть что-нибудь лишнее. Гораздо важнее просто находиться рядом с ними, чем делать то, что считается правильным. Мои отношения с Вин достигли той стадии, когда мы можем просто сидеть молча под тихое мурлыканье радио или под невнятное бормотание телевизора. Это важная часть процесса. Я знаю, что Вин сейчас уходит в воспоминания, перебирая их, как драгоценности. Ну а я пытаюсь собрать воедино все, что Вин поведала прошлым вечером, и решить для себя, каким путем лучше идти вперед, лавируя между отвагой и комфортом. Вин думает о том, как ей умереть, а я – о том, как мне жить. У Вин сегодня плохой день. Она не хочет есть. И впервые за все это время даже не пытается встать с постели. В процессе умирания существует переломный момент, который буквально сбивает с ног. Вы знаете свой диагноз, знаете, что тело отказывается вам служить, но однажды утром просыпаетесь и понимаете, что могли вообще не проснуться. Вы понимаете, что перед вами занавес, за который никому не дано заглянуть; вы буквально касаетесь его кончиками пальцев ног, и нет возможности повернуть назад. Вин откашливается, и я сразу предлагаю ей стакан воды с соломинкой для питья. Сделав пару глотков, Вин смачивает губы: – Скажи, какое самое странное пожелание встречалось в твоей практике. – Превратить прах в алмазы. Есть такая компания «ЛайфГем», которая на этом специализируется. – Ну конечно есть, – бормочет Вин. – Вдова моего клиента носила такой алмаз до самой смерти, и похоронили ее с этим кулоном. – Я внимательно смотрю на Вин. – А почему ты спрашиваешь? Хочешь заказать для Феликса подобное ювелирное украшение? – Уж лучше надень на меня власяницу. – Вин сегодня какая-то вялая, уставшая. – Может, тебе стоит хотя бы ненадолго закрыть глаза, – предлагаю я. – Если я закрою глаза, то, боюсь, уже их не открою.