9x – 7i > 9x – 21u. – Ну и что теперь? Брайан добавил –9x в обе части уравнения. – 7i > – 21u. «Реши уравнение относительно i», – подумала я. – 7i > –21u – 7–7. Я улыбнулась и написала: i < 3u, где i – это я, а u – это мы. Прежде чем уснуть в объятиях Брайана, я спросила: – А ты никогда не задумывался над тем, что есть некое высшее предназначение в смерти твоей бабушки и болезни моей мамы? Ведь все это случилось для того, чтобы мы встретились. Сжав меня еще сильнее, Брайан шепнул: – Я бы так или иначе тебя нашел, чего бы это ни стоило. Итак, в свою первую брачную ночь я засыпала, мучимая двумя вопросами. Какие силы могли забросить в Египет ученого-физика, чтобы он в любом случае встретился на моем пути, даже если бы мама осталась в живых? Или что могло заставить египтолога искать физика, чтобы больше узнать о прошлом? И вот сейчас, в самом сердце Египта, я достаю телефон, который дал мне Уайетт. В Бостоне сейчас 19:00. Связь в Среднем Египте отвратительная, но Брайан отвечает после первого гудка. – Алло? – произносит он равнодушным тоном, приберегаемым для торговых агентов и незнакомых телефонных номеров. – Брайан, это я. – Дон, – выдыхает он. – Дон? Ты в порядке? Где ты… – Я отправила Мерит сообщение. Попросила ее передать тебе, что у меня все хорошо. – Я вздрагиваю, понимая, насколько дико это звучит. – Я не хотела тебя волновать. – Боже мой, Дон! Прошло столько дней. А ты говорила, что скоро вернешься… Я думал, ты имела в виду прямо сейчас. – Я тоже так думала, – проглотив ком в горле, говорю я. В трубке слышится шарканье ног, а затем – тишина, словно Брайан заперся в стенном шкафу. – Ничего не понимаю. – В голосе Брайана слышатся панические нотки. – Пожалуйста, возвращайся домой. Я растерянно тру виски: – Нет. Пока не могу. – Все в порядке? – Кажется, еще немного – и Брайан расплачется. Мое горло внезапно распухает и становится горячим. Если приехать сюда – правильное решение, тогда почему голос Брайана разрывает мне сердце? И будто в ответ на мое тихое «да» раздается осторожный стук в дверь. На пороге появляется ничего не подозревающий Уайетт. – Дон, – начинает он, – то, что ты сказала там, наверху… – Он останавливается при виде прижатого к моему уху телефона, понимая, что мое «да» предназначено кому-то другому. – А это еще кто? – спрашивает Брайан. Я не свожу глаз с Уайетта. Судя по его напряженному виду, он догадывается, с кем именно я разговариваю. – Да так, никто, – отвечаю я, и лицо Уайетта сразу же становится замкнутым. – Мне нужно идти, – говорю я в трубку, и связь прерывается. Мы с Уайеттом застываем в неловких позах, не понимая, что сказать и что сделать. Уайетт пришел ко мне, потому что ему не спалось. Я позвонила Брайану по той же самой причине. Но какое, собственно, это имеет значение? Я убираю телефон в карман штанов: – Ну, я была… я звонила домой. – Прости, что помешал. – Эти слова звучат настолько формально, что наводят на мысль о рве вокруг неприступного замка. Уайетт кивает, дверь с тихим щелчком закрывается. Я была. Я есть. Уайетт уехал еще до 4:30, отправившись на раскопки приветствовать Мостафу и организовать сегодняшний рабочий день. Интересно, а спал ли он вообще? Интересно, быть может, он сейчас, как и я, прокручивает в голове отрывки из нашего ночного разговора? Диг-Хаус притих, атмосфера наэлектризована. Мы второпях завтракаем, быстро собираем снаряжение и спешим к гробнице. Сегодня особенный день, и опаздывать никому не хочется. На раскопе я сразу же вижу Уайетта. Он стоит в ярком свете прожектора, работающего от генератора. Уайетт склонился над бумагой в руках Мостафы, но, услышав нас, поднимает глаза. – Ну все, время пошло. – И хотя мы появились на пятнадцать минут раньше, Уайетт начинает отрывисто отдавать приказы, уточняя индивидуальные задания, обозначенные вчера ночью. Мое имя звучит последним. Обращаясь ко мне, он говорит: – Дон, ты со мной. Кивнув Мостафе, я догоняю Уайетта, который, не оборачиваясь, молча идет вперед. Очень деловой, словно вчерашней ночи не было и в помине. Но сейчас не время и не место для разговоров, и, как ни крути, именно я отшила Уайетта прошлой ночью. И если Уайетт обращается со мной исключительно как с ассистенткой, как с аспиранткой, которой повезло оказаться на периферии всемирного открытия, мне некого винить, кроме самой себя. Уайетт останавливается возле защитного ограждения вокруг входа в погребальную шахту. Несколько местных рабочих оживленно обсуждают по-арабски, как лучше закрепить концы длинной веревочной лестницы. Перекладины извиваются в черной дыре, как язык гадюки. Низкий потолок часовни гробницы не позволяет спустить в шахту железную лестницу, а потому принято решение использовать веревочную. Уайетт с легкостью перемахивает через деревянное ограждение. Затем, проверив веревку на прочность, цепляется ботинками за перекладины и начинает спуск. А когда его лицо оказывается на уровне пола часовни, смотрит на меня: – Какие-то проблемы? Я качаю головой и перелезаю через защитное ограждение. Затем жду, когда веревочная лестница ослабнет: это будет означать, что Уайетт спустился в шахту. До меня долетает его голос: – Камера выглядит нетронутой. Я ставлю ногу на первую перекладину, чувствуя, как лестница качается под моей тяжестью. Бросаю взгляд на двоих рабочих, устанавливающих колышки. Шахта, ведущая в погребальную камеру, глубиной восемнадцать футов и очень узкая. Я делаю глубокий вдох и начинаю спускаться под землю, молясь в душе, чтобы мне не дали упасть.