– Какая ты худенькая, – сказала Мариана. Бет медленно вышла из машины. Лили правда похудела. Лицо осунувшееся, без макияжа. Пончо поношенное, с разошедшимися швами. Вряд ли это спектакль – похоже, Лили и правда оказалась на мели. Бет не посылала ей деньги несколько месяцев. – Где ты была? – спросила Мариана, но была слишком взволнованна, чтобы дождаться ответа. – Ты должна мне все рассказать. С тобой все в порядке? Я так о тебе беспокоилась. Когда ты вернулась? – Сегодня утром. – Отвечая матери, Лили смотрела на Бет, и в ее взгляде пряталась улыбка. Мы с тобой знаем тайну, говорила эта улыбка. Лили разрушала все, абсолютно все. Она была чудовищем. – Мама, – сказала Бет, не отводя взгляда от Лили. – Бет, пожалуйста. – Мариана едва взглянула на нее и снова повернулась к Лили. – Почему ты не заходишь? Я сделаю тебе лимонад. – Мама, – повторила Бет, еще громче. Мариана повернулась к ней. – Как ты себя ведешь, Бет? – Хорошее настроение от прогулки по магазинам мгновенно улетучилось. – Нет, пожалуйста, – сказала Лили. Она положила руку на плечо матери, и Мариана, ошеломленная, замерла. – Я хочу услышать, что она собиралась сказать. Что ты хотела нам сказать, Бет? Бет пристально разглядывала их. Лили, такую худую и хрупкую в своем пончо после стольких лет скитаний. Мариану, которая буквально расцвела от прикосновения дочери, своего первенца. Горькой девочки, а не сладкой. Она убила Джулиана. Вот что должна была сказать Бет. Забралась в дом и выстрелила ему в лицо. Она застрелила твоего мужа и оставила лежать на полу в кухне. Тебе все равно? А остальным? Ей не поверят. А доказав, что говорит правду, она убьет Мариану. И навсегда разрушит собственную жизнь. Все было кончено. Чудесный день, внимание матери, шанс на то, что может начаться что-то хорошее. Бет хватило глупости радоваться эти несколько часов, но она не могла заставить себя пожалеть об этом. Она по-прежнему чувствовала лучи солнца на волосах, слышала голос Нила Даймонда и как мать называет ее «милая». В ней все еще отзывалось эхом то мгновение, когда она выглядела так, словно для нее нет никаких преград. Приятная иллюзия, несмотря на то, что Бет знала правду: ни на что она не способна. – Добро пожаловать домой, Лили, – сказала она. – Ты надолго? Глава 35 Октябрь 1977 БЕТ В тюрьме оказалось совсем не так плохо. Во-первых, не надо было разговаривать с людьми. Оправдываться, производить хорошее впечатление. Даже не приходилось ничего решать – большинство решений где-то там, на свободе, в реальном мире, принимал Рэнсом. Не требовалось планировать свой день, выбирать одежду или еду. Не нужно было каждый день просыпаться в особняке, вдыхать спертый воздух и в каждой комнате наталкиваться на воспоминания о родителях. Смотреть на кухонный пол и представлять, как на нем собирается кровь. Видеть в шкафу наряды Марианы, которые никто никогда не наденет. Можно было вообще ни о чем не думать. Нельзя сказать, что Бет вовсе не думала – она думала. Ее воспоминания были четкими и подробными, мучительными в своей точности. Они могли бы ошеломить и оглушить ее, но в этот раз мозг Бет не отключился, не оцепенел и не поддался панике. Она отлично соображала – возможно, впервые в своей жизни. По словам Рэнсома, причиной ареста послужило оружие. Баллистическая экспертиза показала, что Джулиана убили из того же пистолета, что и двух жертв Леди Киллер. Самого пистолета у копов не было, но имелся свидетель, видевший, как Бет уезжала с места второго преступления. Поэтому они решили рискнуть. Бет злилась – и отдавала себе в этом отчет. Глубоко внутри, под беспрерывно сменяющими друг друга мыслями, подпитывая их, разгорались угли ярости. Трезвость – вынужденная, ведь в тюрьме алкоголя не достать, – проясняла сознание. Только через несколько дней в камере Бет поняла, что хмель ее полностью оставил и разом ушли три состояния: когда ты навеселе, когда совершенно пьяна и когда мучает похмелье. По ночам Бет крепко спала, несмотря ни на что, и до крошки съедала тюремный паек. Впервые за много лет ей удавалось думать. Удовольствия это не доставляло: дай ей кто бутылку вина, она выпила бы ее залпом, кто бы сомневался, но что ж поделать. Однако, вынужденно обретя ясность мысли, она могла попытаться составить план. Кроме того, в тюремной камере ей не грозила опасность со стороны Лили. Бет понимала, что ведет себя не так, как подобает испуганной и ложно обвиненной, – ест, спит, не плачет и не расклеивается. Понимала, что производит неблагоприятное впечатление на каждого охранника, который видит ее в камере, на каждого собеседника. Она холодная. Она не разговаривает, не плачет. Она даже не выглядит взволнованной. Ей не жалко убитых мужчин. Детектив Вашингтон ненавидел Бет, особенно после цирка с ее арестом. В тот момент он кипел от ярости, как будто все это устроила сама Бет. Возмущенный Рэнсом включил в ответ все свои ораторские децибелы. В поведении копов сквозила смесь похоти и грубости, словно Бет была не человеком, а картинкой в мужском журнале. А детектив Блэк, мрачнее тучи, переживал из-за унижения Бет и стыдился напарника, остальных полицейских и своего бессилия. Его так корежило, что Бет его почти жалела. Почти. Теперь она была неспособна на жалость к кому бы то ни было. Даже к себе. Ее отказ разговаривать разозлил детектива Блэка, она это знала. Он думал, что теперь, когда произошло худшее, – когда Бет сидела в камере, одетая в тюремную робу, которая ей велика, – она станет такой же, как все, поддастся давлению. Но Бет понимала, что разочаровала детектива Блэка. Потому что решетки на окнах, дерьмовая еда и оскорбления, когда тебя называют убийцей и шлюхой, – далеко не самое худшее. Худшее случилось много лет назад. Однажды детектив Блэк вошел в камеру без предупреждения, и охранница заперла за ним дверь. С тщательно причесанными волосами, хоть и слишком длинными для полицейского. В темно-синем костюме – интересно, подумала Бет, это детсадовская воспитательница помогла ему выбрать именно такой? Чисто выбритый; во время ареста, когда он проходил мимо, Бет уловила едва различимый аромат лосьона после бритья и поняла, что, если наклониться и понюхать его шею, запах будет терпким и мужским. Лосьон после бритья, отметила Бет, один из важнейших запахов в жизни девушки. Так пахнут отцы, дяди, учителя, священники или мужья. Отец Бет тоже пользовался лосьоном после бритья, но от детектива Блэка пахло иначе, потому что иногда аромат лосьона – это запах мужчины, который никогда не был и никогда не будет твоим. Блэк долго смотрел на нее: одетая в синюю тюремную робу из джинсовой ткани, она сидела на краю койки. Здесь было холодно, но Бет не стала скрещивать руки на груди. Прижав ладони к койке рядом с бедрами, она смотрела ему в глаза. – Где пистолет? – спросил он. – Не знаю, – ответила Бет. На этот раз она сказала правду. – Почему вы были на месте второго убийства? – Меня там не было. – А на этот раз нет. Рэнсома хватил бы удар, если бы он мог ее слышать. Детектив Блэк провел ладонью по лицу. – Вы кого-то покрываете, – сказал он. – Вы знаете, что я это знаю. Вы знаете, что это единственный ответ, который имеет смысл. Вопрос в том – кого. И почему. Бет молчала. – Я найду ответ. Найду, кого вы покрываете. Тогда она тебя убьет. – Не найдете. – Вы не очень-то в меня верите. Я профессионал. – Если меня осудят, вам будет не о чем беспокоиться. Осудят ли ее? Рэнсом – ее единственная надежда. Бет попросила вызволить ее из этой передряги и знала, что он использует все доступные ему средства. Он делает это потому, что Бет ему платит – о сентиментальных чувствах не может быть и речи. Но больше у нее никого нет. – Вы должны мне все рассказать. – До детектива Блэка по-прежнему не доходило. – Вы неглупы, Бет. Вы понимаете, насколько все серьезно. Все – я не шучу, действительно все – уверены, что это ваших рук дело. Вы понимаете, что вас признают виновной? Что остаток жизни вы проведете в тюрьме? Помочь вам могу только я. Хорошая речь, но уроки, которые преподала Лили, не прошли даром. Каждый преследует свой интерес – вот что твердила сестра. Да, детектив Блэк хочет ей помочь. Но в то же время он хочет раскрыть дело. Хочет стать тем человеком, который узнает правду. Ему нужна справедливость. Ему нужна Лили. Нет. Лили не достанется никому. Кроме Бет. – Старая история, как в «Гамлете», – сказала она детективу Блэку. – Вы в раздрае, да? Не верите, что это сделала я, но в то же время считаете меня лживой тварью. Он отпрянул, как от плевка в лицо. – Я так не думаю. – Думаете. Я не убивала тех мужчин, но могла бы. Я могла бы хладнокровно выстрелить им в лицо и смотреть, как они умирают, ничего при этом не чувствуя. Вот что вы думаете, хотя знаете, что я этого не делала. Это сводит вас с ума, и это так скучно. Блэк покачал головой. Его щеки покрылись красными пятнами. – Вы хотите меня разозлить. Но поймите, Бет, я пытаюсь вам помочь. – Никто, – Бет медленно и четко выговаривала каждое слово, так что они звенели в холодном воздухе камеры, – никто не пытается мне помочь. Никто не приходит сюда ради меня. Блэк хотел возразить, но Бет не дала ему открыть рот. Ее уже тошнило оттого, что ей не позволяют вставить слово, что мужчины то и дело перебивают ее, говорят от ее имени. Можно подумать, они знают хотя бы малую часть того, что происходит у нее в голове, или способны представить себя на ее месте хотя бы на день или даже на час. Иногда от злости она начинала жалеть, что на самом деле не застрелила тех мужчин: тут Лили понимала ее как никто. – Я способна сама себе помочь, – сказала Бет. – Вы мне не нужны. Ступайте домой к своей воспитательнице. Женитесь на ней, живите обычной скромной жизнью. И никогда сюда не возвращайтесь. Теперь разозлился и Блэк, что случалось с ним редко. И этим явно порадовал Бет. – Вы идиотка, черт бы вас побрал! Я единственный, кто хочет вытащить вас, и не потому, что вы мне платите. Я действительно этого хочу. Если вас признают виновной, ваша жизнь закончится. – И что? Я вам никто. Убирайтесь. Он не сдавался. – Я не отступлю. Если вы этого не сделаете, убийца останется на свободе и сможет совершить новые преступления. Тот, у кого пистолет. Тот, кто писал записки и застрелил двух мужчин. Это ведь женщина, правда? И вы ее знаете. Если это не вы, Бет, она продолжит убивать людей, пока ее не остановят. Вы хотите быть к этому причастны? – Убирайтесь, – повторила Бет.