– Бет… – Убирайтесь. Он ушел. Бет смотрела на него, чувствуя, как захлопывается очередная дверь, как отмирает часть ее души. Сжав пальцами холодный тонкий матрас, она подумала: Я не останусь здесь до конца жизни. Тут он ошибается. А Лили больше никогда никого не убьет. Бет об этом позаботится. Она в тюрьме, арестованная по обвинению в двух убийствах, а ее адвокат – дома, с женой и детьми. Она одинока, на самом дне жизни, у которой может быть еще не одно такое дно, если предположить, что остаток дней ей придется провести за решеткой. По всему выходит, это худший момент в ее жизни. Зато теперь Бет Грир впервые в жизни точно знала, что делать. Шесть дней спустя Бет привели из камеры в помещение с несколькими складными столами, разделенными перегородками из грязного стекла. К каждому столу был привинчен большой черный телефон, провод от которого прятался в пластиковом коробе, чтобы им нельзя было никого задушить. В нескольких кабинках, сгорбившись над телефонами, сидели женщины в тюремных робах – они говорили с адвокатами, мужьями или детьми. Голоса людей в комнате были тихими и напряженными, а воздух – как и везде здесь – пропах по́том. Все думали, что тюремная жизнь сломает Бет. Даже Рэнсом, неплохо ее знавший, уже не был так уверен в своей подзащитной. Закончив напыщенную речь, он спросил, что ей принести: книги, подушку, еще одно одеяло? – Не позволяйте всему этому вас сломать, – обеспокоенно сказал он. – Люди за вами наблюдают. Именно этого они и хотят. И ради всего святого, не откровенничайте с сокамерницами. Не дождутся. Бет попросила Рэнсома передать свитер и книгу «Моби Дик», которую давно хотела прочитать. Книга всегда казалась ей слишком толстой и скучной, но именно такое чтение идеально подходит для тюрьмы. Целыми днями она вникала в невероятные описания китов, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Единственным, по чему она скучала так отчаянно, как матери скучают по детям, был алкоголь. В тюрьму ей звонили редко. Рэнсом всегда являлся лично, а больше никого, кроме Лили, у нее в этом мире не было. До этого звонка было только еще два, и оба раза на том конце бросали трубку, как только она подходила к телефону. Поэтому Бет знала, что Лили не дремлет. Она ведет свою игру. В этот раз, подняв трубку, Бет услышала знакомый голос Лили, приглушенный и далекий, словно по рации. – Готова поспорить, ты больше не сладкая, – сказала она. Бет подумала, что готова к такому повороту – Лили не устоит перед искушением позвонить. Но первым, что она вспомнила, услышав голос сестры, был тот день, когда они с Марианой отправились во «Врата рая». Из всех двадцати трех лет жизни тот день был единственным, который Бет хотела бы вернуть, если бы могла. От этой мысли у нее перехватило дыхание: боль и гнев подступили к самому горлу. Впервые после ареста ее затопила волна ярости. – Чего ты хочешь? – спросила Бет. – Как тебе там? – спросила Лили. Она казалась оживленной и беззаботной. – Признаюсь, мне интересно, что такое тюрьма. Наверное, там не так плохо. – Приходи – сама увидишь. Лили рассмеялась: – Тебе там страшно? Ты всегда была такой трусихой, Бет. Раньше, до всех этих смертей, слова Лили обидели бы ее. Но теперь ей уже не шесть лет, и они ее даже не задели. Она чувствовала только ледяное спокойствие и уверенность, что Лили ее недооценивает. Слабость Лили – возможно единственная – заключалась в том, что она считала себя умнее других. В частности, умнее Бет. – У меня было много времени на размышления, – сказала Бет. Словно это обычный разговор. Потому что в мире Лили все так и выглядело. – Говори, – сказала Лили. – Я вспоминала ночь, когда умерла наша мать. Ответом было молчание. – Как ты думаешь, кто из нас ее убил? – спросила Бет единоутробную сестру. – Ты или я? В трубке снова промолчали. Они никогда это не обсуждали. Не было времени. С тех пор Лили два года бывала в доме Гриров наездами. Появлялась, когда ей нужны были деньги, оставалась до первой ссоры с Марианой, затем снова уезжала. В отсутствие Лили Мариана не находила себе места от беспокойства. И всегда радостно встречала дочь. Бет лишь беспомощно за всем этим наблюдала. Мариана не хотела слышать правды о Лили. Что та – манипулятор, использующий людей. Что она не любит Мариану так, как любит ее Бет. Что когда сестра отсутствует, где-то наверняка погибают люди. Но доказать ничего из этого было невозможно, как невозможно было найти Лили, когда та действительно хотела исчезнуть. Однако Бет знала сестру, знала, что, когда Лили охватывает холодная ярость, кому-то суждено погибнуть. – Она просто одинока, – снова и снова повторяла Мариана, защищая Лили. – Все эти приемные семьи. Она изголодалась по материнской любви. Это я изголодалась по материнской любви, хотелось закричать Бет; шестилетняя девочка внутри нее все еще страдала. Но это было бы бесполезно – Мариана ее не слышала: она только-только мучительно осознала себя как мать Лили. Большего ей было не выдержать. Бет молчала ради душевного равновесия матери. А Лили всегда обижала мать, не скупясь на резкие слова и обвинения. Посмотри на себя. Что с тобой не так? Я тебе безразлична. Так было всегда. Почему ты каждый год отсылала меня? Однажды вечером Лили и Мариана кричали друг на друга, и по лицу Марианы текли слезы. Ты меня бросила! – орала Лили, а Бет беспомощно стояла в дверях гостиной, понимая, что не может их остановить. Ты меня никогда не любила. Я тебя ненавижу. Ты одна виновата во всем, что со мной случалось. Я не знала, что делать, оправдывалась Мариана. Я тебя так любила, Лили. Больше всех на свете. Но не знала, что делать. Все закончилось как всегда. Лили ушла, хлопнув дверью. Мариана, уже полупьяная, снова потянулась к бутылке. К тому же она принимала таблетки. Интересно, какие? Стимуляторы? Транквилизаторы? И давно ли она их начала принимать? Мать всегда была очень скрытной, особенно с Бет. Возможно, Бет сумела бы удержать мать от выпивки, не позволила бы ей мешать алкоголь с лекарством. Возможно, так и следовало сделать. Но при виде затуманенных глаз Марианы и ее мокрого от слез лица в мозгу у Бет звенела единственная фраза: Я любила тебя больше всех на свете. И Бет пошла спать. Посреди ночи она услышала, как мать вышла из спальни и двинулась по коридору к лестнице, что-то бормоча себе под нос. Бет встала, последовала за матерью и стала смотреть, как Мариана, точно в бреду, выходит из парадной двери и садится в машину. Потом слушала удаляющийся рокот мотора, но не сдвинулась с места. Я любила тебя больше всех на свете. Эти слова продолжали звучать в голове Бет. Через час Марианы уже не было в живых. Лили не позвонила и не приехала, и Бет осталась совсем одна. – Иногда мне кажется, что это я ее убила, – сказала Бет, проворачивая нож в ране сестры. – Но, с другой стороны, она не смешала бы таблетки с алкоголем, если бы ты не заявила, что она тебя бросила. Что ты ее ненавидишь. – Это ложь, – возразила Лили. – Повторяй это себе, если хочешь. – Рука Бет, сжимавшая телефонную трубку, была скользкой от холодного пота. – Из нас двоих сумасшедшая ты, а не я. – Тебе приятно считать меня сумасшедшей? – Голос Лили звучал резко. – Чувствуешь себя умной? А ты уверена, Бет, что ты в своем уме? Завораживающий голос. Убедительный. Бет потерла лоб. Да, из них двоих именно она в своем уме. Она никого не убивала. Если не считать Марианы. В ту ночь, когда Бет стояла и смотрела, как уезжает мать. Если не считать всех остальных, потому что Бет не остановила Лили, даже имея такой шанс. – Когда ты узнала, что она погибла? – спросила Бет. – Ты же уехала. Сколько времени прошло? Еще одна короткая пауза, после которой Лили наконец сказала правду: – Через три месяца. Но в глубине души я знала. Жила так, словно ее уже нет. Потом стала искать некролог в старых газетах – и нашла. Но я знала. Поэтому и начала искать некролог. На мгновение Бет почувствовала сквозь треск помех в тюремной телефонной линии, как ее боль смешивается с болью сестры. Рана еще не затянулась, даже теперь. Мариана при всех своих недостатках была единственным человеком, который был нужен им обеим. Любили они ее? Знали вообще, что такое любовь? И кстати, знала ли Мариана? Да, Мариана знала. Я любила тебя больше всех на свете. Любила ли Бет Лили? Возможно. Но ее чувства к Лили скорее напоминали те, которые она испытывала к себе самой. Ненависть, жалость, страх – и злость. Сильную злость. А Лили… Вряд ли Лили способна любить. Тем не менее Бет уже открыла рот, собираясь признаться. Наша мать все еще в доме, хотела она сказать сестре. Иногда я ее слышу. Она хочет открыть дверь спальни. Может, безумна именно Бет. Хотя не исключено, что Лили ее поймет. Но Лили опередила ее. – Это ты виновата, – привычно и злобно обвинила она сестру, тотчас развеяв у той ощущение общности их горя. – Той ночью ты позволила ей умереть. И ты это знаешь. Момент был упущен, и признание стало невозможным. – Я выберусь отсюда. Ты это знаешь, правда? – Вероятно. Тебе всегда удавалось избегать неприятностей. Думаю, они потом еще и извинятся, что арестовали тебя, а не меня. Но мне тебя не жаль. Приятно видеть, как ты теперь страдаешь. Бет знала этот тон. Лили торжествовала, чувствовала себя непобедимой. И как раз в такие моменты делалась уязвимой. – Как только я выйду отсюда, я дам тебе столько денег, чтобы ты смогла уехать – навсегда. И мы больше никогда не увидимся. – Я наконец получу свою половину? – Лили явно заинтересовалась. – Все что угодно. – В голосе Бет проступило отчаяние. – Все что захочешь. Только чтобы со всем этим покончить. – Тогда выбирайся оттуда быстрее, глупышка. Я жду. – Как мне тебя найти, когда я выйду? – Никак, – ответила Лили. – Я сама тебя найду. Бет поднялась со стула, чтобы вернуться в камеру, следя, чтобы лицо ее оставалось бесстрастным. Потому что охранница наблюдает за ней и, вернувшись домой, расскажет мужу, что отродясь не видывала таких бесчувственных женщин, как Бет Грир, знаменитая Леди Киллер. Потому что даже победа в этой игре с Лили ничего уже не исправит. Но теперь это не имело значения – а может, и никогда не имело. После того ноябрьского утра, много лет назад, когда она увидела надпись на стекле, все стало неизбежно. Лили тоже это знала, все эти годы. А теперь приблизилась развязка. Наконец-то. Бет молча вернулась в камеру и снова принялась за «Моби Дика».