Глава 36 Октябрь 2017 ШЕЙ Конверт от Рэнсома Уэллса оказался настоящим сокровищем. Мы с Майклом поняли, что за столиком в кафе, где я встретилась с ним после работы, всю открывшуюся информацию нам не осилить. – Мне нужен ноутбук, – сказал Майкл. – Я должен это проверить. Так мы оказались в его квартире. Вдвоем, наедине. Я нарушила еще одно свое правило, но это не имело значения. Я должна была прийти сюда, изучить эти документы. Все в квартире Майкла свидетельствовало о том, что это разведенный парень, перебравшийся сюда в спешке. Диван подержанный, явно купленный после переезда, а телевизор – большой и новый. Вне всякого сомнения, Майкл забрал его как свою долю имущества. В холодильнике было полно продуктов, но разнообразием они не отличались. У одной стены высилась пирамида нераспакованных коробок, зато на другой, над диваном, красовалась большая фотография в рамке: океан с чайками высоко в небе и с белыми барашками волн, складывающимися в бесконечный завораживающий узор. На приставном столике стояла фотография поменьше – Майкл в полицейской форме рядом с двумя мужчинами, очень похожими на него, очевидно с отцом и дядей. – Тут беспорядок, не обращай внимания, – смущенно сказал Майкл, заметив, что я осматриваю его жилище. Он подошел к захламленному письменному столу в углу – явно из «Икеи», явно купленному и собранному в спешке, – взял ноутбук и принес к дивану. – Все нормально. Я прошла через то же самое. – То есть? – При переезде ты забрал то, что тебе дорого. – Я обвела рукой комнату. – Семейные снимки, телевизор, фото с океаном. Рабочий компьютер. Все остальное оставил. – Ей достался наш диван, который я терпеть не мог, – подтвердил Майкл. – Теперь у меня вот это. Снимок океана мой. Я не фотограф, и камера у меня не самая лучшая, но в тот день мне повезло. Мне это фото всегда нравилось. Моя бывшая не понимала, зачем было тратить деньги, чтобы увеличить его и поместить в рамку. Так что я забрал его себе. Это я понимала. Люди много рассуждают о психологических последствиях развода, об эмоциях и разбитом сердце, но никто никогда не говорит о вещах. О том, что приходится перебрать все, что у вас есть, хотя бы мысленно, и решить, действительно ли та или иная вещь принадлежит вам. О том, что надо собрать свои пожитки, вынести и вывезти. Что-то выбросить. Мы с Ваном продали дом, а значит, пришлось освободить все шкафы, все комнаты, одну за другой, и решить судьбу каждого горшка с цветком, каждой картины в раме. Это оказалось до такой степени мучительно, болезненно и изматывающе, что во второй раз я на такое ни за что не согласилась бы. Я живу с Уинстоном Мурчиллем, и этого более чем достаточно. Тем не менее я прекрасно понимала, что осталась наедине с Майклом. На нем были темные джинсы, футболка с выцветшей надписью Rolling Stones и длинная кожаная куртка того фасона, который раньше называли «полупальто». Я всегда представляла его несколько старомодным и оказалась права. И – следовало признать – мне это нравилось. – Хочешь выпить? – спросил Майкл, не догадываясь о моем смятении. Он положил ноутбук на кофейный столик и снял куртку. – Нет, спасибо. – Я села на диван, но так, чтобы нас разделяло несколько футов. На мне все еще была туника и свитер, но куртку я сняла. – Давай начнем со свидетельства о рождении. Это был первый подарок от Рэнсома Уэллса: свидетельство о рождении Лили. По документу Лили звали Лилиан Ноулз и она родилась в январе 1952 года. Мать – Мариана Паттинсон, девятнадцати лет. Отец неизвестен. – Ноулз, – повторил Майкл, включая ноутбук и приступая к работе. – Так назвали ребенка Марианы. Девичью фамилию матери ему не дали, вероятно боясь огласки. Но откуда взялась фамилия Ноулз? Фамилию мы нашли в семейной генеалогии – это была девичья фамилия бабушки Марианы. Таким образом, жизнь Лили началась с того, что ее лишили фамилий и матери, и отца. Детство Лили прошло в приемных семьях. Информация была засекречена даже от Рэнсома Уэллса, но имелся отчет всего на страницу, составленный в 1969 году, когда Лили переводили из одной семьи в другую. Враждебное поведение, лаконично сообщалось в разделе «Примечания». В качестве причины перевода указывалось самоубийство члена семьи. Мне хотелось вытрясти правду из того, кто написал эти три слова. Самоубийство члена семьи? В 1969 году Лили было семнадцать – в тот год она приехала в гости к Бет с синяками на лице. На следующий год, когда Бет спросила, что случилось с приемной семьей, Лили ответила: неприятности. Возможно, эти неприятности и правда были самоубийством. Или убийством? В таком случае можно ли считать того члена приемной семьи первой жертвой Лили? Или первой жертвой был садовник Дэвид? – Вопросов больше, чем ответов, – сказала я Майклу, передавая ему документ. – Это сведет меня с ума. – И не говори, – ответил Майкл. – Вот, прочти. Это была вырезка из газеты 1975 года. В городе Финикс, штат Аризона, мужчину по имени Лоуренс Гейдж застрелили в спальне. Гейдж был разведен и жил один. Убийца вошел через дверь с проволочной сеткой, убил Гейджа, взял деньги и кое-какие ценные вещи. Никто не мог представить, что у вышедшего на пенсию Гейджа могли быть враги. Преступление отличалось особой жестокостью – жертве выстрелили в лицо. – Еще одна жертва, – произнесла я. – Последний абзац, – сказал Майкл. В конце заметки сообщалось, что Гейдж прожил в Финиксе четыре года после того, как вышел на пенсию. Он переехал туда из Клэр-Лейка, штат Орегон, где владел универсальным магазином. Если Гейдж был из Клэр-Лейка, а Лили убила его в Финиксе – при условии, что убийца она, как полагал Рэнсом, – то это не случайность. Лили выследила Гейджа в другом городе. Ее целью был именно он. Почему? Рэнсом Уэллс хранил эту вырезку все эти годы. Почему? Я подняла голову и встретила взгляд Майкла. Мы молча задавали друг другу один и тот же вопрос. – Отец Лили? – произнесла я вслух. – Я проверил даты, – сказал Майкл. – Мариана родила Лили в девятнадцать. Лоуренс Гейдж тогда жил в районе Арлен-Хайтс. Ему было сорок три. Я вспомнила слова Рэнсома: Марианой просто попользовались. Она была почти ребенком. Ее опозорили. – Гейдж мог быть знаком с семьей Марианы, – предположил Майкл. – Он был богат и держал универсальный магазин. Возможно, они вращались в одних кругах. Он мог быть другом семьи, а стало быть, знал юную Мариану. Возможно, он взял ее силой или просто обманул, какая разница? Лоуренс Гейдж продолжал жить как ни в чем не бывало, а Мариану отправили в «Дом для женщин Элизабет Тревор», чтобы она тайно родила там ребенка. Девочку. А потом, много лет спустя, он проснулся и увидел, что та девочка стоит над его кроватью, направив ему в лицо пистолет? Что толкнуло Лили на преступление? Так удобно, так современно и так просто было бы назвать в качестве причины психическое заболевание. Душевная болезнь плюс тяжелое детство посреди равнодушия или даже жестокости взрослых – вот готовый рецепт для воспитания серийного убийцы; по крайней мере, так утверждала наука. Есть человек, на которого можно указать пальцем и сказать: Видите? Посмотрите на него. Этот человек – не я. Но никакого медицинского диагноза Лили в бумагах не оказалось. Ничто не указывало, что она вообще бывала на приеме у психиатра. Несмотря на всю свою любовь к Лили, Мариана ни разу не водила ее к врачу. Никаких признаков того, что Мариана или Бет пытались ей помочь. Никаких свидетельств о том, что Лили пережила. И никаких оснований предположить, что у девочки, рожденной тайно, неподходящей женщиной и в неподходящее время, вообще был шанс на нормальную жизнь. – В свидетельстве о рождении нет имени отца, – заметила я. – Если Лили узнала, кто он, то, скорее всего, от Марианы. Майкл посмотрел на вырезку из газеты. – Лоуренса Гейджа убили через три месяца после смерти Марианы Грир. Если Мариана сказала дочери, что ее отцом был Гейдж, то Лили знала об этом как минимум три месяца. Интересно, почему она тянула? Я терла лоб в попытке все это осмыслить. Я устала. Слишком много пробелов в хронологии – слишком много месяцев и лет, когда Лили просто исчезала с радаров, что еще было возможно в середине семидесятых, когда не существовало ни интернета, ни мобильных телефонов. В 1975 году фальшивое удостоверение личности и пересечение границы штата позволяли начать с нуля новую жизнь. Майкл, повторявший ход моих мыслей, сам того не зная, бормотал, перекладывая бумаги: – Между убийством Гейджа в 1975-м и убийством Томаса Армстронга в 1977-м – пробел. Где была Лили? Готовилась к убийствам Леди Киллер? И где она теперь? – Я же говорила тебе, ее нет в живых. Майкл, прищурившись, посмотрел на меня. Если он и подозревал, что в доме Гриров я видела именно Лили, что чувствовала именно ее присутствие, то решил об этом не спрашивать. – Мне бы хотелось увидеть доказательства. – Мне много чего хотелось бы увидеть, – сказала я. – Добавим это в список. Последние бумаги из тех, что передал мне Рэнсом Уэллс, содержали перечень благотворительных фондов. Один занимался помощью девочкам-сиротам, другой – неимущим матерям-одиночкам. Еще один обеспечивал психиатрической помощью «девочек подросткового возраста из группы риска». Был также фонд помощи жертвам насилия. Все благотворительные фонды управлялись компаниями, обозначенными номерами. И, согласно бумагам Рэнсома, все эти компании принадлежали Бет Грир. Я не раз задавалась вопросом, на что тратила свое время Бет все эти сорок лет, коль скоро она не была замужем, не имела детей и могла не работать. Теперь я получила ответ. – Как ты думаешь, зачем он нам это отдал? – спросил Майкл, просматривая бумаги. Его ноутбук стоял на кофейном столике; за окном давно стемнело. – В том-то все и дело. – Я с горечью посмотрела на кипу документов и указала на статью об убийстве Лоуренса Гейджа. – Преступницей была Лили. Но не Бет. – Я кивнула на список благотворительных фондов. – Он хочет, чтобы мы видели в Бет героиню, которая самоотверженно спасает сирот и матерей-одиночек. Она сладкая – не убийца, как ее сестра. Мне не следовало удивляться. Рэнсом сам сказал мне, что был верен Бет до конца. – Уже поздно. – Майкл отложил бумаги. Я посмотрела время на телефоне. Почти половина одиннадцатого. – Извини. – Я встала и взяла куртку; щеки мои горели. – Злоупотребляю твоим гостеприимством. – Ничего подобного. – Майкл тоже встал. – Я по натуре сова. Просто не хочу, чтобы ты пропустила последний автобус. Я застегнула молнию на куртке, схватила сумку и стала запихивать в нее документы. – Ты собираешься ехать на автобусе, правда? – нарушил молчание Майкл. – И поэтому не примешь мое предложение тебя подвезти. – Я знаю, это странно, – сказала я. – Просто…