– Я хочу сохранить список детей, для которых мы подделываем документы. Ведь у всех у них есть семьи. – Отец Клеман, разумеется, объяснил вам, как это опасно – хранить сведения с их настоящими именами? – Тогда помогите мне сделать так, чтобы это не было опасно. – Она посмотрела ему в глаза. – Мы должны поступить так ради них. Ради их родителей. Пожалуйста. – Почему для вас это так важно? Ева отвернулась, снова вспомнив отчаяние матери. «Они стирают нас из жизни, а мы им в этом помогаем». – Потому что кто-то должен помнить. Иначе как они смогут найти дорогу домой? Реми открыл рот, а потом закрыл его. – Я ничего не могу обещать. Но я подумаю об этом. – Спасибо, – улыбнулась ему Ева. – И спасибо за еду. Вы передадите документы месье Клеману? – Уходя, она чувствовала, как он провожал ее взглядом, пока она не исчезла в тихих сумерках. – Где ты была? Когда Ева перешагнула порог, мамуся ходила по комнате с раскрасневшимся лицом. Она была в пальто, а собранный чемодан стоял около двери. – Мамуся, что это значит? – Ева остановилась в дверях, удивленно глядя на мать. – Я решила – мы возвращаемся в Париж, – твердо ответила мамуся. – Теперь нам, разумеется, придется отложить отъезд до завтра. Но мы и так сильно задержались. Ева перевела взгляд с матери на чемодан, а затем снова посмотрела на мать. И тихо закрыла за собой дверь. – Мамуся, мы не можем ехать в Париж. – Конечно, можем! – обиженно возразила мать. – Я уже давно и тщательно все обдумала. Мы должны находиться там, когда вернется отец. Как иначе он нас найдет? Если мы будем в Швейцарии, он не сможет этого сделать. Нет, Париж – это единственный путь. – Но, мамуся, – мягко сказала Ева, – татуш не вернется. – Как ты смеешь такое говорить? – Голос мамуси сорвался на визг. – Разумеется, он вернется. Его депортировали по ошибке, и как только это выяснится… – Мамуся, – повторила Ева, на этот раз более твердым тоном, – это не было ошибкой. – Отец найдет способ, как… – Нет, – перебила ее Ева. – Не найдет. С ним все кончено. – Ты же не хочешь сказать, что он умер? – хриплым голосом закричала мать. – Нет, – быстро ответила Ева, хотя в глубине души понимала, что, возможно, ее «нет» – ложь. Эта мысль, засев глубоко в ее сознании, не отпускала весь день, как будто чей-то голос шептал ей страшную правду на ухо, пока она старательно вписывала имена и даты рождения в надежде спасти хотя бы несколько жизней. – Нет, я не говорила этого, мамуся. Но в ближайшее время он не вернется домой. – Откуда ты знаешь? Нет, Ева, мы едем в Париж, и точка! – Мамуся, Париж уже не тот город, из которого мы уехали. Мы даже не сможем вернуться в нашу квартиру. – Ты говоришь чушь. Почему это мы не сможем? Она ведь наша! Ева глухо вздохнула. Она еще не рассказала матери про бывших соседей, желая избавить ее от лишней боли. Но теперь уже было все равно. – Потому что в нее переехали Фонтены. Мамуся с непониманием уставилась на нее: – Не говори ерунды. У Фонтенов есть своя квартира рядом с нашей. – Но наша больше и лучше. Я не сомневаюсь, что мадам Фонтен положила на нее глаз еще в самом начале войны. Как по-твоему, что будет, когда мы приедем и попытаемся вернуть ее? Ты правда не думаешь, что она сразу вызовет полицию и нас арестуют? – Она живет в нашей квартире? – Лицо мамуси изменилось. – И мы позволим этой ужасной женщине присвоить ее себе? После того, как мы столько лет усердно работали и честно платили за нее? А теперь нас можно вышвырнуть на улицу, как собак, которыми она нас считает? – Мне это не нравится так же, как и тебе, но у нас нет выбора. Мамуся так крепко сжала от гнева губы, что кожа вокруг них побелела. – Выбор есть всегда. И мне кажется, что ты свой выбор сделала – решила отказаться от того, что нам принадлежит, и отречься от отца. – Мамуся, мы не отрекаемся от него. Мы пытаемся выжить. Именно этого он хотел. – Откуда ты знаешь? – Ее мать душили рыдания. – Мы подвели его, Ева! Неужели ты не понимаешь? Мы позволили им забрать его! Ты позволила им забрать его! Ты знала, что они придут, и просто стояла и ничего не делала. Ева повесила голову, принимая эти обвинения. Она должна была убедить отца уехать. Теперь ее всегда будет терзать совесть. – И что теперь? – спросила мать. Она снова начала ходить по комнате, выкрикивая гневные фразы и яростно размахивая руками. – Теперь ты хочешь, чтобы мы остались жить здесь и делать вид, будто наш настоящий дом не в Париже? Ты ведь даже не спросила меня, хочу ли я этого! – Ее слова сменились рыданиями. Ева заморгала, пытаясь сдержать слезы. – Мамуся, наша прежняя жизнь закончилась. Мать нахмурилась и внимательно посмотрела на нее: – Ладно. Тогда мы поедем в Швейцарию. Ведь отец говорил, что мы должны так поступить, правда? А он приедет к нам, когда его ситуация разрешится. Ева отвела взгляд, чтобы мать не видела боли в ее глазах. Неужели мамуся верила в то, что отцу удастся договориться и его выпустят из немецкого лагеря, а потом у него получится проехать через половину континента и найти их? – Да, мамуся, мы поедем туда. Но сначала мне нужно кое-что сделать. Мать взглянула на нее с недоумением. – Кое-что? Ты говоришь о подделке документов, об обмане, вроде того, который помог нам выбраться из Парижа без отца. – Мамуся… – Ложь, Ева, все это ложь! – На Еву упали брызги ее слюны. – Ты обманываешь саму себя! Как ты можешь быть такой эгоисткой? Почему для тебя важнее остаться здесь и работать с незнакомцами, вместо того чтобы поступить так, как сказал твой отец? – Потому что им я еще могу помочь, – выпалила Ева. – Потому что их дело еще не безнадежно! Она тут же пожалела о сказанном, но было уже поздно. Лицо мамуси побагровело, глаза горели, а сжатые губы вытянулись в тонкую ниточку. Она пошла к двери, оттолкнув Еву в сторону. – Ты куда? – спросила Ева, когда мать очутилась в коридоре. Но мамуся не ответила и удалилась прочь, едва не столкнувшись с мадам Барбье. Та, видимо, услышала крики и пришла узнать, что случилось. – Простите, – пробормотала Ева и устремилась вслед за матерью. Но мадам Барбье преградила ей путь. – Оставьте ее, – сказала она. – Вы, моя дорогая, пытаетесь найти дорогу в будущее, а ваша мать пока способна лишь оглядываться назад. Ее боль слишком сильна, и она не видит ничего, кроме своей утраты. – Но… – Дайте ей время, – сказала мадам Барбье, голос ее был убаюкивающим, как колыбельная. – Я постараюсь ей помочь. А вы тут немного отдохните. Ева кивнула и вернулась в комнату. Все ее тело болело, голова гудела от переутомления, но она понимала, что не сможет заснуть, пока не вернется мать. Глава 14 Мамуся вернулась в комнату в начале пятого утра и тут же улеглась в постель. Лишь после этого Ева позволила себе задремать – тепло материнского тела успокаивало ее. Через несколько часов, когда она проснулась, тонкие солнечные лучики уже пробивались сквозь щелки в шторах. Ева повернулась, посмотрела на мирно спящую рядом с ней мать, и внезапно ее охватила грусть. Боевой настрой покинул мамусю, и теперь она напоминала маленькую девочку. Возможно, отчасти она оставалась такой до сих пор. Мамусе было всего восемнадцать, когда она вышла замуж. Лишившись мужа, она еще не до конца осознала, каково это – быть самостоятельной. Ева тихо оделась и вышла, стараясь ее не разбудить. – Вы присмотрите за ней сегодня? – спросила она мадам Барбье, которую встретила в коридоре. – Смотря куда вы направляетесь. Вы идете к отцу Клеману? Ева замешкалась, но затем кивнула. – Хорошо. Тогда я позабочусь о ней, – согласилась она. – Подождите здесь минуту. – Она ушла и вернулась с яблоком и куском сыра. Ева сделала отрицательный жест рукой, пытаясь отказаться от угощения, но урчащий желудок предал ее, и мадам Барбье с улыбкой настояла, чтобы Ева взяла еду. – Я оставила немного и для вашей матери. Вам обеим нужно подкрепиться. Несколько минут спустя Ева шла к церкви Сен-Альбан, сжимая в руках свой паек. На улицах Ориньона стояла тишина, но ее трудно было назвать мирной. Чистый воздух был неподвижен, словно небо затаило дыхание, даже птицы не пели, приземистые горы вдали за церковью отбрасывали свои рассеянные тени на город и казались зловещими.